Тень всадника - Анатолий Гладилин

Неожиданно Сен-Жюст почувствовал боль в груди, как будто заныла старая рана. Он должен был что-то ответить. Он должен был быть галантен и вежлив с женщиной. Он хотел ее о чем-то спросить.

Что ответить? О чем спросить?

Слова пришли сами.

- Pardonnez moi, Madame, - сказал Сен-Жюст, - je dois repartir, Maintenant, c'est vraiment fini. Я возвращаюсь в свое время. Сожалею, если причинил вам беспокойство. Adieu!

Понимала ли женщина французскую речь - уже не имело значения.

Он отдал честь и, круто повернувшись, шагнул за порог. Вниз вела освещенная лестница, но Сен-Жюст направился в темный коридор, открывшийся в стене. В гулкой тишине он слышал отзвук собственных шагов, и моментально забылось недавно виденное, и темнота постепенно превратилась в белесый туман, в котором Сен-Жюст четко угадывал дорогу. Однако перед глазами еще мелькали неясные тени, призрачные картины: человек с властным взглядом в треугольной шляпе; заиндевевшие окна королевского дворца и конная статуя посреди сугробов; нордическая красотка с младенцем на руках: "Я бы вас любила, король!" - и гордо отворачивается; грозовые раскаты грома и дикий ливень на площади; тюремная камера; огромный кабинет, полированный стол, злое лицо в пенсне; механическая карета, несущаяся меж зеленых холмов, он сидит рядом с молодой женщиной, ее рука в его руке, нет, его рука ниже, на ее колене, молодая женщина, похожая... На кого? Не помнит; девочка кувыркается в детской кроватке: "Где мой папа?.." Шквал, налетевший внезапно, сорвал с плеч Сен-Жюста эполеты, с пояса - саблю, последнее, что его связывало с капитаном Готаром, и наваждение кончилось.

Потянул ровный ледяной ветер. Сен-Жюст закутался в свой зимний плащ.

Он по-прежнему шел в густом тумане, но теперь он шел не один. К эху его шагов присоединились десятки, сотни других. Совсем близко забил барабан. Барабанная дробь слилась со строевым маршем колонн, и в первых лучах утреннего солнца Сен-Жюст увидел тысячи солдат в синих шинелях, с ружьями наперевес.

- Сен-Жюст с нами! - прокатилось по рядам. - Vive la France! Vive la Revolution!

Впереди вырисовывались розовые редуты Виссембурга. Там вспыхивали огни, сопровождаемые дымком, и ядра со свистом шлепались то слева, то справа. Генерал Лазарь Гош, назначенный вчера Сен-Жюстом командующим рейнской армией, обнажил саблю. Генерал Пишегрю поднял древко с трехцветным знаменем.

Строго говоря, не генеральское это было занятие подставлять себя под пули неприятеля. Лазарь Гош понимал, что если полки остановятся, попятятся, то он в толпе не сможет организовать никакого разумного маневра, и будет постыдное бегство. И генерал Пишегрю, обиженный тем, что его обошли с назначением, полагал, что генерал должен командовать, а не лезть на рожон. В каждой атаке есть мистика. Атака может захлебнуться и под слабым огнем. Атака будет неотразимой под любым огнем, если наступление полков наберет скорость, то есть появится инерция движения. Огневой заслон Виссембурга был серьезным, тут и там, спотыкаясь, падали синие шинели. Но в первом ряду шел комиссар Конвента, шел, засунув руки в карманы плаща, не кланяясь ни пулям, ни ядрам, и это его презрение к смерти передалось войскам. Штурмовые колонны ускорили шаг, солдаты обгоняли Сен-Жюста и генералов, и наконец грянуло:

- Allons, enfants de la Patrie...

Везунок Гош, подумал многоопытный Пишегрю, теперь они войдут в Виссембург.

Сен-Жюст ни секунды не сомневался, что они войдут в Виссембург. У него не было презрения к смерти, был момент прозрения. Он опять оказался в своем времени, и какое это счастье быть в своем времени! Хотя, конечно, жалко вот этого сержанта, который, обливаясь кровью, оседал на землю. Судьба. Ее не исправить, не изменить. И не надо ничего менять. Он знал свою судьбу. Ни пуля, ни штык его не тронут. К вечеру рейнская армия прогонит пруссаков из Виссембурга. Завтра освободят Ландо, последний оплот интервентов в Эльзасе. И будут еще у Сен-Жюста светлые и трудные дни, будет большая победа. А через семь месяцев в Париже гильотина отрубит ему голову на площади Революции.

Эпилог первый

Он с трудом втиснулся в маленький кабинет, протянул полицейский знак-удостоверение и представился:

- Лейтенант криминальной полиции Чарлз Мервайл[По-французски читается как Шарль Мервиль.]. Молодая женщина, сидевшая боком к двери, покосилась на него, смерила взглядом и опять уткнулась в экран компьютера.

- Господи, какой вы огромный! Все такие в криминальной полиции? Садитесь в кресло, а то вы продырявите башкой потолок.

И пока лейтенант устраивался в кресле, что было не просто (ну никак он не мог сложить ноги вчетверо!), молодая женщина продолжала свой монолог, перебирая пальцами клавиши и не отрывая глаз от экрана:

- В баскетбол играли? Я тоже в юности занималась спортом. Бег на 80 метров с барьерами. Идиот! Какой ИДИОТ! Не вы, лейтенант, один наш доктор - надо же так напортачить! Я вас предупредила по телефону: у меня аврал. Я учу своих девок вкалывать каждый день, а они лишь делают вид, что работают, откладывая основное на конец полугодия. Если я не разгребу эти завалы дерьма, госпиталь вылетит в трубу и нечем будет платить зарплату персоналу. Увеличится число безработных, а это подпортит статистику графства Лос-Анджелес, в чем вы, как государственный служащий, не заинтересованы. Так что терпите. Кажется, я ответила на все ваши вопросы. Неужели есть другие?

Напор у дамочки, подумал Чарлз Мервайл, вот уж точно не хотел бы быть в ее подчинении.

- Миссис Галлей, я вам рассказывал, что расследую убийство бывшего пациента вашего госпиталя, некоего Энтони Сан-Джайста.

- Печальная история, - пропела молодая женщина, по-прежнему глядя на экран. Что-то ей там не нравилось, ибо она недовольно прикусывала нижнюю губу. - Печальная история. Но убийствами Лос-Анджелес не удивишь. Почему их так много? Вопрос не ко мне. Вопрос к вам, лейтенанту криминальной полиции.

- Вы правы, миссис Галлей. В Лос-Анджелесе убивают, в чем я, как государственный служащий, не заинтересован. Убивают ножами, бейсбольными битами, выстрелами из револьверов, даже из автоматов. В данном случае, по мнению экспертов, мистера Сан-Джайста застрелили из снайперской винтовки с оптическим прицелом. Не похоже на нашу уголовщину. Скорее, заказное политическое убийство или почерк русской мафии.

- Понятно, куда вы клоните, - пропела миссис Галлей. - Русская мафия, а я родилась в Советском Союзе. Мудак! Не вы, лейтенант, извините, другой человек. Доктор. Доктора гуляют! Какая отметка у вас была в школе по географии? Не помните? Вы типичный американец, и все, что за пределами Штатов, для вас темный лес. Маленькая справочка. Я родом из Риги. Это не Россия. Это Латвия. Это не Африка и не Индокитай. Это ближе к России. Но это не Россия. Портленд в штате Орегон. Это не Калифорния. Улавливаете разницу? И потом я не умею стрелять.

Когда-нибудь она отлипнет от компьютера? Такая манера разговора с полицией начинала раздражать. Однако Чарлз Мервайл старался сохранять ровный тон.

- Миссис Галлей, в личных вещах мистера Энтони Сан-Джайста мы обнаружили несколько тетрадок, типа дневников...

- "Записки сумасшедшего"?

- Простите?

- Охотнику за русской мафией сообщаю, что есть такая книга "Записки сумасшедшего".

- Ее написал мистер Сан-Джайст?

- Ее написал Николай Гоголь, классик русской литературы. Сто пятьдесят лет тому назад.

"Она меня отчитывает, как школьника", - скрипнул зубами лейтенант, но продолжал:

- В дневниках мистера Сан-Джайста идет речь о некой Дженни, вице-президенте вашего уважаемого госпиталя. В них, например, я вычитал, что Дженни в юности бегала восемьдесят метров с барьерами.

- Какое совпадение! - воскликнула миссис Галлей. - Нет, он псих, вот кого надо лечить! Ну, откуда, откуда доктор Зигмунд взял девять тысяч долларов? Из пальца высосал? Извините. Что там еще?

- Мистер Сан-Джайст находил Дженни очень красивой женщиной, - сказал Чарлз Мервайл с плохо скрываемой ненавистью.

- Вы не находите?

- Вы сидите ко мне почти затылком.

- Значит, он был более наблюдательным. Хотя я практически не появляюсь в лечебном заведении. Тем не менее медсестры заметили, что на меня они все дрочат. На меня, на Кэтти, на Ларису, на всех молодых женщин из административного корпуса. Представляете себе обстановочку? Ну, прямо сумасшедший дом!

Лейтенант вспомнил вывеску на дверях госпиталя и усмехнулся. Забыла, где работаешь, дорогуша?

- Я хочу представить себе, каким человеком был Энтони Сан-Джайст. Судя по его дневникам, вы были с ним в близких отношениях...

Миссис Галлей отпрыгнула от компьютера, развернулась корпусом к лейтенанту, лицо ее исказилось гримасой отвращения, пошло красными пятнами, из глаз брызнули слезы.

- Я спала с этим грязным латиносом?!!

В ее голосе звучали такое негодование и обида, что Чарлз Мервайл понял: этот "след" надо закрывать. У лейтенанта Мервайла был собственный, можно сказать, врожденный детектор лжи. Он практически безошибочно чувствовал, когда человек лжет и когда говорит правду. Увы, это его шестое чувство, прирожденный детектор лжи, нельзя было использовать как доказательство. И потом, случалось, что его детектор лжи давал сбой, ибо на допросах люди начисто забывали какие-то вещи или искренне верили в то, что говорили, хотя их слова не соответствовали действительности. Но такое случалось крайне редко и с очень экзальтированными натурами. Миссис Галлей, в руках у которой были финансы госпиталя, к таким натурам явно не принадлежала.