Семь месяцев бесконечности - Виктор Боярский

Поверхность вокруг нас была покрыта высокими снежными гребнями застругов, высота которых составляла от полуметра до метра. Пришлось вновь надеть лыжи и скользить по гребням, меняя иногда курс, чтобы обойти того или иного ледяного монстра. Сейчас, когда ветер стих, двигаться было значительно легче. Казалось даже, что тебя кто-то подталкивает в спину, правда, иногда толчки эти были столь сильными, что я терял равновесие и падал к великой радости идущих за мной собак, которые в тот же момент увеличивали скорость. Однако подъем, наверное, дал себя знать, и часов в пять я заметил, что собаки пошли помедленнее. Впереди я видел еще один подъем и за ним нунатак Льюис — последний в системе гор Тил. Чтобы дать собакам отдохнуть, я решил остановиться пораньше. За сегодняшний день мы прошли 23 мили. Ветер к вечеру совершенно стих, и установилась тихая солнечная погода, о которой мы мечтали вчера во время отдыха. Неожиданная удача на радиосвязи: нас очень хорошо слышал Беллинсгаузен, а мы находились от него на расстоянии около 3000 километров! Ай да «Томсон», ай да молодец! Олег сообщил очень приятную новость о том, что руководство американской антарктической службы согласилось выделить экспедиции необходимое количество горючего, с одним лишь условием, чтобы советский самолет никогда и ничего не сбрасывал на Полюс! Это была победа нашей дипломатии, которая вселяла вполне реальную надежду на то, что экспедиция будет продолжена после Южного полюса. DC-6 по-прежнему сидел в Пунта-Аренасе и после эвакуации журналистов не сделал ни одного вылета, а уповать на то, что он вдруг сразу и внезапно залетает, особенно не приходилось, поэтому новость об ожидающем нас на Полюсе топливе была очень кстати.

Этьенн рассказал мне любопытный случай, происшедший с ним сегодня утром. Когда он вышел из палатки с куском пеммикана в руках, намереваясь отдать его своему любимому Кинте, то Фаз — очень красивый пес с длинной густой, совершенно белой шерстью, отличавшийся веселым и кротким нравом — вдруг в прыжке выхватил из рук Этьенна пеммикан, чудом не оттяпав ему пальцы. Это было тем более странно, что никогда до того мы не замечали за Фазом каких-либо проявлений агрессивности, хотя, наверное, это была просто здоровая реакция здоровой собаки, которой за четыре месяца надоел однообразный рацион суперкалорийного питания, так же как нам, например, надоела овсянка…

Утро было настолько спокойным и солнечным, что я в своем легком костюме от Адама не спеша прошелся между палатками и рассказал ребятам полученную вчера по радио вдохновляющую новость об ожидающем нас на Полюсе топливе, завершив, как обычно, утренний выпуск новостей сводкой о погоде. По оживлению, с которым меня встретили собаки можно было судить о том, что они хорошо отдохнули за эту безветренную ночь. Нунатак Льюис впереди и чуть слева был отличным ориентиром, что сулило мне как пойнтмену не очень сложный день — словом, все складывалось один к одному и настроение было прекрасным. Правее нунатака виднелись тянущиеся в южном направлении и постепенно скрывающиеся под ледником отроги гор Тил. В этом районе на карте была отмечена обширная зона трещин. Поэтому, посовещавшись с Джефом, мы решили придерживаться направления на правый от нас восточный склон нунатака. Но надежды на то, что поверхность ледника сегодня будет под стать нашему хорошему настроению, рухнули, не успел я подняться на вершину холма, у подножия которого мы вчера разбили лагерь. Сразу же на вершине начались заструги, высота и количество которых постепенно увеличивались. Неожиданно впереди открылся еще один ледяной купол, повыше, чем предыдущий, и, когда я спустился в ложбину между двумя этими куполами, он на время закрыл от меня нунатак Льюис. Однако я начал подъем, ориентируясь по компасу, а вскоре мне открылась и вершина нунатака. На какое-то время я отвлекся, так как мог иногда позволить себе такую роскошь, когда видимость была хорошей, а впереди был такой четкий ориентир, как сейчас. Я медленно шел, огибая заструги и глядя себе под ноги. Все мои мысли были заняты тем, что я сочинял поэму ко дню рождения Этьенна, который мы должны были отмечать 9 декабря. Поэтому то, что я увидел, когда поднял глаза, было достаточно неожиданным. До вершины холма оставалось несколько десятков метров, а прямо передо мной виднелась десятиметровая трещина, пересекавшая наш курс. Купол, на котором мы находились, круто спускался влево к плато, где мы так безмятежно провели сегодняшнюю ночь; вправо от нас он, плавно поднимаясь, переходил в другой купол с вершиной, сплошь покрытой трещинами. Снежный мост, покрывавший трещину, осел, отчего ее поверхность по форме напоминала корыто с крутыми полуметровыми ледяными краями. Следом за этой трещиной виднелась еще одна такой же ширины, а далее купол начинал понижаться, и его поверхности не было видно. Стало ясно, что мы ошиблись в выборе направления. Следовало брать немного левее, с тем чтобы обойти этот покрытый трещинами купол и по большой дуге, двигаясь по плато, находившемуся сейчас метрах в трехстах ниже, выйти к нунатаку. Поворачивать назад очень не хотелось. Я не сомневался, что мы сможем найти дорогу и здесь. Попросив Уилла подождать меня, я осторожно съехал на трещину, и, двигаясь испытанным способом, пересек ее. Преодолев таким же образом еще две-три трещины, я добрался до начала спуска. Верхняя часть его выглядела вполне сносно, но подножия я не видел, потому и не мог сказать, как он переходит в плато — полого или круто. Дав знак Уиллу подъехать ко мне, я решил, дождавшись его, попробовать спуститься метров на двести и посмотреть, чем заканчивается этот спуск. Отсюда мне был хорошо виден обширный район трещин справа от нунатака: вероятно, тот, который и был указан на наших картах. Что же касается того района, где мы находились, то на картах не было никаких отметок о наличии трещин, хотя в действительности они были, и достаточно большие. Подъехал Уилл. Я объяснил ему, что собираюсь предпринять, и попросил подождать здесь и обрисовать ситуацию ребятам. Уилл сразу же согласился, сказав, что остальные упряжки покамест стоят перед первой трещиной и, по мнению Этьенна с Джефом, следует повернуть назад и обойти купол по плато. Я решил, что ребята, увидев, как Уилл благополучно перебрался через все трещины, присоединятся к нему, а я тем временем разведаю, что там впереди.

Спустившись по склону метров на сто пятьдесят до того уровня, с которого еще мог видеть Уилла, я остановился. Склон купола передо мной уходил круто вниз, но я отчетливо различал его подножие и мог со всей уверенностью утверждать, что наши упряжки здесь пройдут. Во всяком случае тут требовалось меньше решительности, чем тогда, когда мы преодолевали спуск на подходе к холмам Патриот. Я дал знак Уиллу и приготовился ловить его упряжку. Склон был в основном ледяным, но с достаточно обширными участками снега, удобными для торможения. Один из таких участков я и облюбовал для встречи собак Уилла. Упряжка стремительно приближалась. Уилл, повиснув на стойках нарт, тормозил всем чем мог и даже слегка разворачивал нарты на ледяных участках. Я встал несколько в стороне, а Рекс с Пэндой развернулись в мою сторону — этого было достаточно, чтобы затормозить нарты. Я очень удивился, не увидев никого следом за Уиллом. «Они развернулись обратно», — сказал Уилл, переводя дух после спуска. «Вот так да! — подумал я. — Вот так международная солидарность!» Сколько раз до этого мы попадали в сходные и значительно более сложные ситуации, блуждая в неизвестных трещиноватых районах при полном отсутствии видимости, но никогда не разделялись так, как сегодня, при прекрасной погоде, видимости и полном контроле над ситуацией. Но, увы, Западная Европа не поддержала дружных усилий США и СССР в поисках путей выхода из кризиса.