Химеры (СИ) - Кузнецова Ярослава Анатольевна

— Свободен.

Оруженосец вышел, с беспокойством оглянувшись через плечо. Кав хлебнул еще. Сел на откидную, аккуратно застеленную, койку, потряс головой. Потом поставил бутылку на пол, откинул одеяло и лег, не раздеваясь. Пальцы сломанной руки пульсировали болью.

Трещины. Как от брошенного камня, выпущенной пули. Матовые, белесые, расходящиеся паутиной… Трещины в стекле.

Заросший лес в густом тумане. В полумраке. Среди старых, корявых стволов деревьев и темных веток хилого, спутанного подлеска вьются седоватые пряди. Мох…Старые лишайники… Порыжевшая осыпавшаяся хвоя гасит звук шагов, сглатывает. Мягкая торфяная вода в бочажках. Воздух густ от звенящей мошки и комаров.

Трещины.

Кто-то стоит за деревьями. Кав присмотрелся. Темный, широкоплечий силуэт с неправдоподобно тонкой талией. Высокий. На голове — ветвистые оленьи рога.

Он за кем-то наблюдает.

Сон, вот что это. Я сплю.

Оленерогий оборачивается. Вместо лица — такая же темнота.

Падающий вертолет, снова и снова. Надсадный вой двигателей, стук винта. "Амарела, девочка моя, держись!".

Вертолет падает в тишину. Сильно стучит механизм наручных часов. Оглушительно. Грохочет. Звон стекла.

Амарела! Амарела!

Всюду туман, ледяной, непроницаемый. Просачивается под одежду. Сизоватые силуэты еловых веток. Холод колет тысячей игл. Мягкими бесшумными прыжками рядом скользит оленерогий. Тень. Сон. Туман завивается под винтом вертолета, под ногами больше нет земли, туман — это облако и снизу его подцвечивает оранжевое солнце. Вихри. Воронка. Земля далеко внизу.

Амарела!

Вертолет падает. Механизм часов хрипит и булькает. Сыплется стекло. Кавен рывком сел в кровати, схватился здоровой рукой за ворот, с сипом отдышался. Рубаха на груди была мокрой, хоть выжимай.

— Кав, ты пьешь, — послышался неодобрительный голос. — Ну куда это годится? И где руку сломал?

Кавен повернул голову на звук. У двери каюты стояла рейна Амарела. В синем платье с вымокшим подолом, с округлившимся животом, с сухими листьями в отросших волосах — с исцарапанными смуглыми руками, но живая и здоровая. Она, пошатываясь и приноравливаясь к качке, прошла вперед, отпихнула его ноги и села на койку. Потом задумчиво подняла с пола катавшуюся бутылку.

— Впрочем, я, кажется, тоже выпью глоточек.

— Рела… ты откуда здесь? Как?

— Сама не знаю, — Амарела пожала плечами. — Столько всего случилось… Полночь, город, окруженный огнями… Я была…не здесь.

Кав осторожно обнял ее за плечо здоровой рукой. Некоторые вещи лучше не обдумывать. Хотя она столько раз ему снилась…

— Из города нельзя уйти, все время приходишь обратно. Огни притягивают. А чертов Лавенг совсем не хотел помогать, смеялся только. Тогда я завязала глаза, чтобы огней не видеть, пошла утром, наугад. Глупо, но сработало. Упала несколько раз, конечно… когда сняла повязку, кругом был туман. Густой. И этот, с рогами, как у оленя. Я испугалась, побежала… А потом оказалось, что бегу по палубе корабля. И все равно туман… Зашла в первую попавшуюся каюту — а тут ты. Привет.

Кав помолчал, ощущая под рукой тепло ее тела сквозь тонкую ткань. Глубоко вздохнул.

— Привет.

Рамиро нес из столовой миску с макаронами по-флотски и стакан компота. Поверх стакана лежал круто посоленный ломоть черного хлеба. Рамиро заглядывал в все комнаты вдоль длинного коридора, по порядку.

— Белка, Белка, Белка! Иди кушать, Белка! Иди, маленькая, кушать! Сэн Логан, вы не видели девочку?

— С утра крутилась у нас с Вилем в комнате, — Логан Хосс вышагнул в коридор, поправляя амуницию. — Виль ей все свои леденцы скормил. Я вот раньше думал, все фоларицы — такие девки видные, сиськи, хвосты, корма такая… ну, такая, — бригадир очертил ладонью в воздухе впечатляющие дуги, — Гривы до жопы… А наша малявка просто прозрачная, одни глаза… сиротинушка.

— Лопает наша сиротинушка, как полк солдат, — проворчал из комнаты Виль, которого не особенно умиляли Белкина тщедушность и детские повадки. — И хоть бы в коня корм! Надо ей глистов прогнать. Вот я своим осенью всегда даю…

— О господи, Вильфрем! — взвыл Хосс, — Уволь меня от этих подробностей! И давай поторопись уже. Что ты там ищешь?

— Портсигар. Куда дел — не помню. Накрутил вчера целую обойму, двадцать штук, и сунул куда-то…вот черт…

— Я тебя угощу, пошли.

— Нет, ну мне интересно, куда они могли подеваться?

Попытки Виля бросить курить в очередной раз провалились. Рамиро покачал головой и двинулся по коридору дальше.

Ньет обедать не пришел, шатался где-то по городу. Нальфран навещает, скорее всего, пытается докричаться. Это люди уже на богов не надеются, а бедный парень точно знает, что они живы, но вот, почему-то молчат…

— Белка, Белочка!

Рамиро вошел в общую комнату, где стояла его кровать, и поставил миску со стаканом на стол.

— Белка?

Куда она запропастилась? Разобиделась на весь мир, что Ньет опять не взял ее в город?

Рамиро поднял занавеску в выгороженном белкином уголке — там было пусто. Крашеный зеленой масляной краской ларь для пеньки, который бойцы ОДВФ использовали как скамью, а Белка свила там гнездо и частенько заползала в него спать (резиновые боты при этом воспитанно оставляла снаружи), тоже оказался пуст. Рамиро опустился на четвереньки и внимательно осмотрел пыльную темноту под кроватями. Темнота была забита рюкзаками и прочим барахлом, поди, разбери, есть ли там кто живой.

— Белочка?

Из угла около двери, где на крюках висели дождевики и ватники, послышался шорох и какое-то хлюпанье. Рамиро прошагал туда и раздвинул груду тяжелых тряпок. Там, за забором из резиновых сапог, прижавшись к стене, сидела Белка. Она всхлипнула и втянула голову в плечи.

По мордочке и вокруг рта у нее было размазано какое-то бурое месиво, по горлу тянулись потеки, синее платье закапано.

— Белка, что с тобой? — Рамиро схватил ее за плечи и выдернул на свет божий, она зажмурилась. Какая-то плоская блестящая вещица скатилась с ее колен на пол. Белка издала невнятный горловой звук, изо рта потекла коричневая дрянь.

Острый запах сырого табака ударил в ноздри.

— Белка! Ты что? Ты сожрала вилевы папиросы?

— Уфффррммм, — сказала Белка, попыталась проглотить, что было во рту, и закашлялась, забрызгав Рамиро гимнастерку коричневой жижей.

— Дура, — Рамиро встряхнул ее, как щенка, и выпустил, — Какая же ты у нас дура… — и заорал в коридор: — Виль! Ты еще не ушел? Виль!

Из коридора затопали.

— Знаешь, куда делись твои самокрутки? Она их выжрала, до единой. Украла и выжрала!

— Все? — ужаснулся вошедший в комнату Виль, — Двадцать штук? Белочка, Белочка, посмотри на меня!

Белка возилась на полу, кашляя, плюясь и подвывая. Элспена присел перед ней на корточки.

— Белка, не плачь, открой рот… покажи язык…

— Уууу, — жалостно ныла та, истекая коричневыми слюнями.

— Ты болван, Илен, — раздраженно сказал Виль, — Даже воды ей не дал. Ей надо желудок промыть Она ведь отравилась!

— Да что с ней будет, она же фоларица, — смутился Рамиро, — Никогда не слышал, чтобы фолари травились.

— Мало ли чего ты не слышал. Воды принеси! Логан, — Элспена поднял голову на Хосса, молчаливо возвышавшегося над ними, — У нас найдется резиновый шланг?

— Коменданта надо спросить, — сказал Хосс. — Слушай, может врача вызвать, раз все так серьезно?

Рамиро хмыкнул:

— Ага, он как у пациентки зубки с когтями увидит, так и пошлет нас к своим найльским богам, а это очень далеко… давайте как-нибудь по-семейному. Уговорим девчонку выпить воды, потом два пальца…

— Белка, выплюнь! Нет, не за щеку, все выплюнь… Вот, смотри, смотри, конфетка… хочешь конфетку? Черт, нет конфеток… Белочка… да выплюнь же гадость, наконец!

Рамиро пошел за водой. Он сходил на общую кухню в конце коридора, взял чайник, наполнил его из-под крана. Когда возвращался, из комнаты донеслись чертыхания и испуганный Белкин вой.