Химеры (СИ) - Кузнецова Ярослава Анатольевна

— Что здесь происходит? — взвыла Анайра, отступая, — Даго, почему ты меня гонишь? Ты… прогоняешь меня из охотников? Я больше не охотник? Почему?

— Иди, иди, — поморщился Даго, — Проваливай, наконец. Оставь нас одних.

— Как я пойду, меня же разорвут! Даго!

Комиссар закатил глаза.

— Я тебя не прогоняю, — сказал он терпеливо — Я прошу оставить нас одних. Не хочешь уходить — не уходи, твоя воля. Куда хочешь, туда и иди.

— Анайра, — перебил его Киаран — Умоляю, вернись к брату! Ты погибнешь здесь.

— Если я уйду, я престану быть охотником, и защита спадет! — крикнула девушка, сжав кулачки. — Меня сожрут во дворе, я до ворот не дойду, неужели тебе не понятно, кровосос!

— Ладно, придумаем что-нибудь, — поморщился Даго. — Я тебя провожу.

Анайра попятилась теперь от него:

— Ты договариваешься с Полночью! Ты! Договариваешься!

Киаран пошевелился, пытаясь сесть, но только перевалился на спину.

— Слушайте меня, — выдохнул он. — Я, Киаран мааб Инсатьявль, младший принц Аркс Малеум обещаю служить человеку по имени Даго, так долго, как он пожелает. Буду слушаться его приказов, подчиняться абсолютно, и подчиняться только ему. Не причиню ему зла и ущерба и не позволю никому причинить ему зло и ущерб. Я буду рабом человека по имени Даго. Это мое слово. Я все сказал, что ты хотел, Даго?

— Отлично! — тот тряхнул волосами и показал большой палец, — Слово в слово. Сделка состоялась. Ну-ка…

Он нагнулся, рывком перекатив Киарана на бок, что-то защелкало, и проволока на запястьях и локтях ослабла. Киаран дернулся, освобождая руки, а Даго, тем временем, перекусывал кусачками проволоку, спеленавшую киарановы ноги. Помог ему встать.

— Ух, раскровянило тебя. Принц, надо же! Неплохое приобретение. Ну что, принц, держишься на ногах? — Зубы Даго блестели на разрисованной физиономии.

Киаран растирал онемевшие руки. Его трясло, как простого смертного, сердце колотилось так, что он стиснул зубы, чтобы оно не выскочило из горла.

— Проверим, как работает наш договор, а, Киаран? — Даго показал на остолбеневшую Анайру. — Убей ее. Можешь даже съесть.

Девушка раскрыла рот в немом крике. Киаран исподлобья зыркнул на нее, развернулся к Даго и коротко ударил — в середину груди выпрямленной, как нож, ладонью. Под пальцами лопнуло, затрещало, руку обняло самое восхитительное на свете тепло. Киаран протолкнул руку дальше, разламывая гнездо хрупких ребер, и сжал пальцами трепещущий комок. Пару секунд он стоял, глядя в безмерно удивленное лицо и чувствуя, как течет в рукав горячий человечий сок, а потом человек захрипел и начал падать, рушиться наземь, обрывая внутри себя нити и жилы, оставляя в киарановой руке вздрагивающую, источающую сладость, сердцевину.

Киаран посмотрел на свою руку, залитую горящим золотом почти до локтя, на замирающий золотой слиток в ней, на быстро тускнеющее сияние. Поднял руку ко рту и лизнул — жгучая солнечная вспышка омыла язык и небо, проникла в горло, загорелась внутри расширяющимся огненным облаком. Оно ширилось и росло, раздвигая киарановы пределы и заставляя расти вместе с ним. Он увидел млечно светящееся небо, пронизанное тысячами полуночных всполохов, в узорах летящего фосфорного следа, увидел алое зарево человечьего города, тлеющее пунктирное кольцо, очертившее яму завода, и в центре ее, рядом с собой — тусклый синеватый огонь, присутствие чужой немалой силы.

Киаран рванулся к нему — и навстречу, шевелясь и волнуясь, развернулась сизая пальчатая воронка, колоссальный зев на тонком стебле. Киаран рухнул в него, как в шахту, проглоченный, как мотылек, как камешек, как пуля из Пэ А девять двадцать пять, как серебряная пуля, проедающая себе ход в полуночной плоти. Он рвался внутрь, глубже, глубже, оставляя на стремительно смыкающихся, перемалывающих его стенках лоскуты кожи, обламывая крылья и когти, под треск собственных костей, проталкивая себя вниз и вниз. Спазматически сжавшись, воронка попыталась извергнуть его, но он рвал, рыл и грыз, не пытаясь ни защититься, ни спастись.

Снаружи вспыхнуло и взвыло пространство, брызнул огненный дождь, капли его впивались в тело и жгли, но врагу они причиняли куда больше вреда — маленькие сестрички Киарана, они точили и плавили полуночное мясо, а в теле Киарана лежали смирно, как зерна.

Но вскоре их стало слишком много, а тела слишком мало, и оно рассыпалось, словно горсть искр.

Колодец вывел отряд наружу, в открытый дебаркадер, между перевернутыми вагонетками и съехавшими на пути развалившимися стеллажами. Ржавые конструкции тряслись и дребезжали, будто рядом проходил тяжелый товарняк. Пробирала знакомая тошнотная жуть — как всегда бывает в присутствии высшего демона.

Небо за побитыми стеклами быстро темнело, похоже, собирался снег.

— Они там, — сказал Ньет, облизывая побелевшие губы, и потыкал дрожащим пальцем в металлические ворота, ведущие вглубь завода.

Если фолари прав, и демоны дерутся — откуда тут вообще взялся второй? — то скрываться особо нечего, наймарэ все равно сейчас не до посторонних.

— А дети? Людей чуешь?

Ньет замотал головой.

— Не слышу… если они тут есть… не слышу, глушит.

— Ждем остальные группы? — спросил Черепок.

— Нет. Наше дело — занять собой наймарэ и уничтожить его. Или хотя бы удержать до прихода штурмовиков. — Рамиро оглядел бойцов, рассредоточившихся у ворот. — Детей спасать по возможности. Никаких договоров о заложниках, никаких разговоров с Полночью вообще. Двигаемся быстро. Лагарте, увидишь наймарэ, сразу выпускай ракету.

К дребезгу ржавого металла добавился клекот и свист, от которого заныли зубы.

Рамиро пнул висящую на одной петле дверку в воротах и вбежал в цех, впереди своих людей.

Они были тут — двое или больше, не поймешь. Посреди заброшенного цеха, прямо над трещиной в полу, в коконе расплывающейся, как чернила, мглы, опутанном синими электрическими разрядами, клубилось какое-то месиво из шипов, когтей и крыл. Бесчисленные хвосты хлестали воздух, в носу запершило от гари, озона и сладкой вони, уши немедленно заложило.

Рамиро укрылся за бетонным обломком, вскинул винтовку, рядом с ним, бледный до синевы, нечеловечески оскалясь, открыл огонь Ньет. На наймарэ посыпались осколки, и вверх, сквозь разбитую крышу, ушла красная звездочка, грохот ракетницы никто не услышал.

В противоположные двери ворвались черные фигуры, рассредоточились, ища укрытия — найлы. По сцепившимся тварям ударил густой град серебряных пуль. Впрочем, те никак не отреагировали, занятые дракой. Рамиро невольно прикинул, что было бы, если бы тварь была одна и прицельно заинтересовалась альдским, к примеру, отрядом… достаточно одного удара шипастым крылом…

Вслед за черными фигурами в кожанках с цех влетели стремительные белые тени — одна, вторая, третья, еще пара, еще… — пронеслись между ржавых станков и ринулись прямо в клубящийся ком. На мгновение ком словно разбух, крутанулся — и белые твари брызнули из него, посыпались, как снег с крыши — и только тогда Рамиро увидел, что это собаки. Мертвые и умирающие, разбросанные по всему цеху, как тряпичные куклы.

Согласный грохот винтовок не прекращался, найлы подготовились отлично. Вой достиг предела, за которым уже не слышит человеческое ухо и почти отказывает разум.

Фиолетово-черный ком в сетке сизых молний взметнулся вверх, к разбитому потолку — и из него выпало вдруг что-то небольшое, какой-то комок тряпья, и остался лежать на краю трещины, а все пространство цеха заполнили рваные, свистящие прорехами крыла. Взмах — разметавший станки и бетонные обломки, взмах — крушащий железные мостки второго и третьего этажа, взмах — и вниз полетели стекла и куски перекрытий, а колоссальная, располосованная в бахрому тварь ушла в темное небо…

Нет, не в темное — в перекрестье прожекторов, снаружи загрохотал пулемет, вступил второй, и Рамиро несколько секунд наблюдал, как кувыркается над остатками решетчатых балок гигантская драная половая тряпка, а потом тяжело, увлекая с собой часть стены, рушится туда, где когда-то был заводской цех.