Сказки американских писателей - Вашингтон Ирвинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Спасибо!
— Вот как, ты умеешь быть вежливой?
Запах сбруи от его рук, запах конюшни, пропитавший его одежду, коснулся чутких ноздрей, и тело Сеси, лежащее в постели далеко-далеко за темными полями и цветущими лугами, беспокойно зашевелилось, словно она что-то увидела во сне.
— Только не с тобой! — ответила Энн.
— Т-с, говори ласково, — сказала Сеси, и пальцы Энн сами потянулись к голове Тома.
Энн отдернула руку.
— Яс ума сошла!
— Верно. — Он кивнул, улыбаясь, слегка озадаченный. — Ты хотела потрогать меня?
— Не знаю. Уходи, уходи! — Её щеки пылали, словно розовые угли.
— Почему ты не убегаешь? Я тебя не держу. — Том выпрямился. — Ты передумала? Пойдешь сегодня со мной на танцы? Это очень важно. Я потом скажу почему.
— Нет, — ответила Энн.
— Да! — воскликнула Сеси, — Я ещё никогда не танцевала. Хочу танцевать. Я ещё никогда не носила длинного шуршащего платья. Хочу платье. Хочу танцевать всю ночь. Я ещё никогда не была в танцующей женщине, папа и мама ни разу мне не позволяли. Собаки, кошки, кузнечики, листья — я во всем свете побывала в разное время, но никогда не была женщиной в весенний вечер, в такой вечер, как этот… О, прошу тебя, пойдем на танцы! — Мысль её напряглась, словно расправились пальцы в новой перчатке.
— Хорошо, — сказала Энн Лири. — Я пойду с тобой на танцы, Том.
— А теперь — в дом, живо! — воскликнула Сеси. — Тебе ещё надо умыться, сказать родителям, достать платье, утюг — в руки, за дело!
— Мама, — сказала Энн, — я передумала.
Повозка мчалась по дороге, комнаты фермы вдруг ожили, кипела вода для купанья, плита раскаляла утюг для платья, мать металась из угла в угол, и рот её ощетинился шпильками.
— Что это на тебя вдруг нашло, Энн? Тебе ведь не нравится Том!
— Верно. — И Энн в разгар приготовлений вдруг застыла на месте.
«Но ведь весна!» — подумала Сеси.
— Сейчас весна, — сказала Энн.
«И такой чудесный вечер для танцев», — подумала Сеси.
— …для танцев, — пробормотала Энн Лири.
И вот она уже сидит в корыте, и пузырчатое мыло пенится на её белых покатых плечах, лепит под мышками гнездышки, теплая грудь скользит в ладонях, и Сеси заставляет губы шевелиться.
Она терла тут, мылила там, а теперь — встать! Вытереться полотенцем! Духи! Пудра!
— Эй, ты! — Энн окликнула своё отражение в зеркале: белое и розовое, словно лилии и гвоздики. — Кто ты сегодня вечером?
— Семнадцатилетняя девушка. — Сеси выглянула из её фиалковых глаз. — Ты меня не видишь. А ты знаешь, что я здесь?
Энн Лири покачала головой.
— Не иначе в меня вселилась апрельская ведьма.
— Горячо, горячо! — рассмеялась Сеси. — А теперь одеваться.
Ах, как сладостно, когда красивая одежда облекает пышущее жизнью тело! И снаружи уже зовут…
— Энн, Том здесь!
— Скажите ему, пусть подождет. — Энн вдруг села. — Скажите, что я не пойду на танцы».
— Что такое? — сказала мать, стоя на пороге.
Сеси мигом заняла своё место. На какое-то роковое мгновение она отвлеклась, покинула тело Энн. Услышала далекий топот копыт, скрип колес на лунной дороге и вдруг подумала: «Полечу, найду Тома, проникну в его голову, посмотрю, что чувствует в такую ночь парень двадцати двух лет». И она пустилась в полет над вересковым лугом, но тотчас вернулась, будто птица в родную клетку, и заметалась, забилась в голове Энн Лири.
— Энн!
— Пусть уходит! I
— Энн! — Сеси устроилась поудобнее и напрягла свои мысли.
Но Энн закусила удила.
— Нет, нет, я его ненавижу!
Нельзя было ни на миг оставлять её. Сеси подчинила себе руки девушки… сердце… голову… исподволь, осторожно. «Встань!» — подумала она.
Энн встала.
«Надень пальто!»
Энн надела пальто.
«Теперь иди!»
«Нет!» — подумала Энн Лири.
«Ступай!»
— Энн, — заговорила мать, — не заставляй больше Тома ждать. Сейчас же иди, и никаких фокусов. Что это на тебя нашло?
— Ничего, мама. Спокойной ночи. Мы вернемся поздно. Энн и Сеси вместе выбежали в весенний вечер.
Комната, полная плавно танцующих голубей, которые мягко распускают оборки своих величавых, пышных перьев, комната, полная павлинов, полная радужных пятен и бликов. И посреди всего этого кружится, кружится, кружится в танце Энн Лири…
— Какой сегодня чудесный вечер! — сказала Сеси.
— Какой чудесный вечер! — произнесла Энн.
— Ты какая-то странная, — сказал Том.
Вихревая музыка окутала их мглой, закружила в струях песни; они плыли, качались, тонули и вновь всплывали за глотком воздуха, цепляясь друг за друга, словно утопающие, и опять кружились, кружились в вихре, в шепоте, вздохах, под звуки «Прекрасного Огайо».
Сеси напевала. Губы Энн разомкнулись, и зазвучала мелодия.
— Да, я странная, — ответила Сеси.
— Ты на себя непохожа, — сказал Том.
— Сегодня — да.
— Ты не та Энн Лири, которую я знал.
— Совсем, совсем не та, — прошептала Сеси за много-много миль оттуда.
— Совсем не та, — послушно повторили губы Энн.
— У меня какое-то нелепое чувство, — сказал Том.
— Насчет чего?
— Насчет тебя. — Он чуть отодвинулся и, кружа её, пристально, пытливо посмотрел на разрумянившееся лицо. — Твои глаза, — произнес он, — не возьму в толк.
— Ты видишь меня? — спросила Сеси.
— Ты вроде бы здесь и вроде бы где-то далеко отсюда. — Том осторожно её кружил, лицо у него было озабоченное.
— Да.
— Почему ты пошла со мной?
— Я не хотела, — ответила Энн.
— Так почему же?…
— Что-то меня заставило.
— Что?
— Не знаю. — В голосе Энн зазвенели слезы.
— Спокойно, тише… тише… — шепнула Сеси. — Вот так. Кружись, кружись.
Они шуршали и шелестели, взлетали и опускались в темной комнате, и музыка вела и кружила их.
— И всё-таки ты пошла на танцы, — сказал Том.
— Пошла, — ответила Сеси.
— Хватит. — И он легко увлек её в танце к двери, на волю, неприметно увел её прочь от зала, от музыки и людей.
Они забрались в повозку и сели рядом.
— Энн, — сказал он и взял её руки дрожащими руками, — Энн.
Но он произносил её имя так, словно это было вовсе и не её имя. Он пристально смотрел на бледное лицо Энн, теперь её глаза были открыты.
— Энн, было время, я любил тебя, ты это знаешь, — сказал он.
— Знаю.
— Но ты всегда была так переменчива, а мне не хотелось страдать понапрасну.
— Ничего страшного, мы ещё так молоды, — ответила Энн.
— Нет, нет, я хотела сказать: прости меня, — сказала Сеси.
— За что простить? — Том отпустил её руки и насторожился.
Ночь была теплая, и отовсюду их обдавало трепетное дыхание земли, и зазеленевшие деревья тихо дышали шуршащими, шелестящими листьями.
— Не знаю, — ответила Энн.
— Нет, знаю, — сказала Сеси. — Ты высокий, ты самый красивый парень
