Ожоги сердца - Иван Падерин

Идем не спеша, экономим силы к предстоящим броскам. До начала штурма Зееловских высот остается пятьдесят минут. Долину окутывает мгла густого тумана и выхлопной копоти танков, тягачей, самоходок. Темно, хоть глаз выколи, но гвардейцы, скопившиеся в передних траншеях, чувствуя приближение святынь полка, берут оружие на караул. Мы проходим перед ними молча. Да и к чему тут речи, какими словами можно выразить то чувство, те думы, которые овладевают людьми при появлении знамен на переднем крае!

Останавливаемся на стыке флангов первого и второго батальонов. Когда сполохи орудийных залпов начнут полосовать мглу, знамена на этой точке будут видны всему полку. Мы должны оказаться в свете прожекторных лучей. Об использовании прожекторов в атаке пока никто из моих однополчан не знает. Было сказано кратко: «Не оглядываться, смотреть только вперед!»

До начала артиллерийской подготовки остается пять минут. Напряженная до звона в ушах тишина и думы, думы… В атаке уже некогда думать, поэтому сейчас, в эти последние перед боем минуты, в тебе вскипает жгучая потребность проверить свои духовные запасы, найти и открыть в душе те самые клапаны, которые до сих пор не давали о себе знать, и ответить на вопрос: с чем ты и твои однополчане пришли на этот рубеж, во что надо верить и что отвергать?

Если солдат потеряет веру в свои способности, в силу своего оружия, то он в бою неизбежно станет мишенью для врага. Вся суть политической работы на фронте заключается в том, чтобы подготовить воина к осмысленному подвигу, убедить его: если ты будешь действовать умело и решительно, враг окажется поверженным; будь готов к самым трудным испытаниям, к взаимовыручке, к оказанию помощи товарищу в смертельной опасности; если ты обо всем этом забудешь — тебя ждет неминуемая гибель. Такова суровость неписаного закона боевой жизни, и мы, политработники, не скрывали его по одной простой причине: политработник не руководит боем, он ведет людей в бой.

Здесь, в шестидесяти километрах от Берлина, мы также не скрывали, что предстоит жестокое сражение. Жестокое потому, что главари третьего рейха, чувствуя неизбежный крах, решили не щадить тех, кого бросили на оборону своего логова.

«С мертвых не спрашивают» — внушали немецким генералам в штабе сухопутных войск Германии, планируя сражение за Берлин. «Зона гибели миллионов» — так было названо ими пространство от Одера до стен гитлеровской столицы, а сам Берлин — «вулканом огня». Три оборонительных обвода с тремя промежуточными позициями опоясывали его. Дзоты, доты со скорострельными пулеметами и автоматическими пушками «оседлали» все возвышенности и перекрестки дорог. Картофельные поля и пашни густо «засеивались» противопехотными и противотанковыми минами. Перелески и сады опутывались колючей проволокой с взрывающимися «сюрпризами». Мосты и виадуки начинялись сатанинской силой тротила. Под асфальтовую корку дорог и площадей прятали фугасы. Каждый квадратный метр на всем пространстве от Зееловских высот до Тиргартена затаил смерть. В оборонительные рубежи были превращены все города, села и даже дачные поселки на пути к Берлину. Каменные особняки, точно крепостные форты, стали гарнизонами пулеметчиков. На балконах, чердаках и в подвалах свили себе гнезда «рыцари Гитлера» — фольксштурмовцы, вооруженные фаустпатронами. Выкрашенный в белесый цвет фаустпатрон напоминал человеческий череп, насаженный на метровую трубку. Он пробивал любую броню танка с расстояния шестидесяти — семидесяти метров. От его удара экипаж моментально терял управление, а танкисты сгорали в машине заживо.

Против Кюстринского плацдарма было сосредоточено четырнадцать дивизий, в том числе пять моторизованных и одна танковая. Здесь на один километр фронта приходилось шестьдесят орудий и минометов, семнадцать танков и штурмовых орудий.

Чтобы прорваться к Берлину, нужно было преодолеть зону сильных укреплений глубиной около пятидесяти километров, форсировать три реки — Нейсе, Шпрее, Даме — и десятки каналов, бесчисленное множество рвов, оврагов и долин, превратившихся в результате весеннего половодья в сплошные озера.

В заключительном сражении советскому солдату выпало, поистине как в сказке, пройти сквозь огонь, воду и медные трубы.

Слушая наши информации о сооружениях противника, солдаты, сержанты и офицеры готовились к их преодолению. Каждый находил соответствующее его способностям и боевому опыту конкретное решение, и задача политработника состояла именно в том, чтобы эти усилия вливались в общий котел боеспособности расчета, подразделения, всего полка. Грозная правда о противнике мобилизует, а не расхолаживает боевые силы. Враг силен, но и мы пришли сюда, чтобы уничтожить его…

Как громко отсчитывают секунды ручные часы! Последние секунды… Над головой знамена полка. И вот загремели залпы тысяч орудий. Будто и не было мглистой ночи. Вся долина от Одера до Зееловских высот задышала огнем. Весь плацдарм словно запульсировал солнечными протуберанцами. Запульсировал огненными сполохами, чтобы обеспечить успешное начало штурма Зееловских высот, подавить очаги сопротивления противника.

Через тридцать минут заработали прожекторные установки. Наши знамена в освещении скрещенных лучей. Мы бежим с ними через нейтральную полосу к стенам мощного укрепленного пункта Заксендорф. Каждый из нас ждет хлестких очередей пулеметов. Враг будет целить в тех, кто впереди. Кто-то справа и слева пытается обогнать нас. Вижу поблескивающие в лучах прожекторов спины однополчан. Они хотят блокировать те точки, которые могут остановить движение знамен. Спасибо, спасибо, верные друзья! И ни один пулемет не смог достать нас. Разбитый вдребезги нашей артиллерией Заксендорф уже позади. Атакующие цепи дружно устремились к подножию высот.

Дым, чад, вздыбленная земля. Лучи прожекторов упираются в эту мглу и теряют свою силу. Тут произошла заминка. Она затянулась. Знамена остановились в первой цепи. Начались действия наших мелких штурмовых групп и штурмовых отрядов с танками. Скаты высот заискрились густыми пулеметными очередями. Гитлеровские пулеметчики были посажены в бетонированные колодцы поодиночке и не имели между собой ни ходов сообщения, ни окопов. Одиночки — это обреченные смертники. На последнем этапе войны гитлеровские генералы стали бояться общения солдат друг с другом: генералов страшила цепная реакция паники перед русскими. Дрогнет один, за ним второй, третий… и массовое бегство неотвратимо. Вот почему и был придуман этот «новый» тактический прием. Наши мелкие штурмовые группы целую ночь обезвреживали одиночные ячейки, а утром 17 апреля вдоль косогоров прошлись штурмовики «Ил-2». Они с воздуха прошивали колодцы до самого дна.

К исходу дня 17 апреля над высотой 85,5, в трех километрах южнее Зеелова, были водружены знамена полка. Сюда подоспел радист Петр Белов. Тотчас же со своего наблюдательного пункта командир корпуса генерал-лейтенант А. И. Рыжов увидел знамена и запросил по радио:

— Кто водрузил?

Я назвал имена пятерых.

— Где ты находишься? Обозначь желтой ракетой.

Над знаменами взвилось несколько желтых ракет.

…И вот он, Берлин. Мы увидели его вечером 22 апреля. Огромное плато развалин. Широкая долина Шпрее от края до края заполнена дымящимися нагромождениями. Где-то в центре вздыбились желтые столбы огня и кирпичной пыли… С неба валились хлопья сажи и копоти — черный снегопад. Земля, деревья, скверы — кругом черным-черно. Весна, но зелени почти не было, лишь кое-где светлели бледной бирюзой узкие полянки. Здесь было что-то вроде землетрясения. Оно длилось почти сорок дней и ночей: с начала марта и до момента нашего наступления сюда ежедневно вываливали свой груз тысячи американских и английских бомбардировщиков. Однако бомбами города не берут, а только разрушают их. Разрушенный город сам собой превращается в сплошные баррикады. В нем легче обороняться. А наступать?.. Попробуй разберись в руинах незнакомого города — где оборонительный рубеж, где просто глыбы рваных стен, громоздящиеся вдоль и поперек улиц. Кому помогали на этом этапе войны американские и английские бомбардировщики, пусть решают военные историки, а нам, советским солдатам, подошедшим к Берлину, сразу стало ясно: предстоят грозные и кровопролитные схватки.

Удивительные характеры у наших воинов: трудности еще больше воодушевляют их. Если бы не обнаружились эти неожиданные трудности, подготовка к штурму Берлина шла бы своим чередом, по плану. А планом предусматривалось, что форсирование Шпрее и штурм Берлина начнутся после перегруппировки войск, после того, как подтянутся понтонные бригады, артиллерия и отставшие части. Этому плану суждено было остаться на бумаге…

Едва сгустились вечерние сумерки, полки и батальоны приступили к форсированию Шпрее. Пока инициатива в твоих руках — ждать нельзя. Таков закон в бою. И надо прямо признать, успех форсирования Шпрее и начало штурма Берлина определили не столько оперативно-тактические планы штабов, сколько боевой порыв войск, отказавшихся от отдыха и передышки. На войне опасности не ждут — это изнуряет бойца больше, чем встреча с самой опасностью.