Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

Он измучил Тамару своими вечными вопросами по математике, и она, ругая его последними словами, всё-таки объясняла ему на переменах решение примеров.

Всё пошло так удачно, что он уже видел себя вышедшим в больничный коридор, со вспотевшим лбом и в халате, перепачканном кровью, к красивой девушке, которая в надежде спрашивала у него:

«Мой брат будет жить?»

И молодой хирург устало отвечал:

«Будет».

Ему очень хотелось рассказать отцу о своём решении стать врачом. Но отец в последнее время брал отгулы на работе и много времени проводил у бабушки. Андрей боялся, что у отца кончилось терпение слушать его враньё и он не захочет больше говорить с сыном.

Однако в жизни школы всегда наступали такие моменты, когда все участники учебного процесса собирались в огромном помещении актового зала, чтобы вместе посмеяться и на пару часов забыть взаимные обиды и недопонимание.

Одни дрожали за занавесом перед выступлением, другие готовились найти что-нибудь забавное в самом невинном монологе одноклассника или в горловой песне одноклассницы.

Особенно нелепо и смешно выглядели учителя, обычно строгие и серьёзные, а теперь переодетые в костюмы лис, волков или снегурочек. Если бы Андрей мог, он посоветовал бы им никогда не петь песен на сцене, а тем более не танцевать.

Раньше его отец каждый год под улюлюканье старших классов с посохом, в красной шубе и в кроссовках выходил, изображая Деда Мороза, и говорил басом:

«Здравствуйте, детишки! Кто я?»

«Мы знаем, что это вы, Роман Андреевич!» – слышалось из толпы зрителей, и зал начинал хохотать.

С большим трудом Андрею удалось уговорить отца не делать так больше, и, жалуясь на то, что его допекут завучи, Штыгин-старший всё-таки отказался.

Теперь над гудящими рядами детей витал один и тот же вопрос: кто будет Дедом Морозом в этом году?

Мамочки держали над головой планшеты, перекрывая всем обзор сцены, выгибали шеи и выпучивали глаза, боясь упустить из виду своих чад, как будто кто-нибудь, кроме них, будет потом смотреть на танцы их дочурок и сынишек.

Как и в большом мире, в этой шумящей массе школьников, учителей и родителей всегда были те, кто что-то готовил и создавал, те, кто критиковал их, а также те, кто, ничего не делая, от души смеялся над всей этой суетой.

К последним относился Аладдин, который обычно распускал павлиний хвост остроумия перед своими приятелями. Но Зайцев теперь не общался с ним, и Андрей не знал, куда сесть. Прокладывая себе локтями дорогу, он увидел в третьем ряду несколько свободных мест. Юноша узнал затылок отца и, протиснувшись в узкий проход, получая острыми коленками по ногам, всё-таки сумел приземлиться рядом с ним.

Штыгин-старший сидел хмурый, скрестив руки на груди, и в таком положении совсем не видно было, какая рука у него настоящая, а какая нет.

– Привет, пап.

Андрей неловко поёрзал на стуле, стараясь не глядеть на отца. Тот повернул голову и, увидев разукрашенный гипс, ответил:

– Я бы пожал тебе руку, но боюсь, у нас теперь ничего не выйдет.

Началось представление.

Больше всего в школьных спектаклях Аладдина раздражали подбадривающие аплодисменты многочисленных бабушек, тётушек и учительниц-организаторов, пекущихся о том, чтобы ребёнок не струхнул ещё больше на сцене.

Штыгин-младший ещё мог понять, когда аплодировали тем, кто от волнения потерял дар речи, но когда выступающий неплохо пел, а музыку начинали заглушать ритмичные рукоплескания, – вот это Андрей ненавидел.

Узнать Деда Мороза по раскосым глазам и голосу оказалось совсем не сложно. Публика была несколько разочарована, так как все ожидали, что под шубой окажется новый биолог. Но свою порцию смеха Монгол получил. Двигаясь по сцене нарочито медленно и с накладной бородой больше похожий на восточного мудреца, нежели на Деда Мороза, старик попал в сложное положение, когда на словах: «Ёлочка, гори!» – гирлянды так и не зажглись.

Однако Монгол нашёлся и заявил на весь зал своим обычным тоном:

– Что поделать? Старик пошёл чинить плохую ёлку!

И удалился за кулисы.

«Интересно, почему Монгол не выглядит на сцене так нелепо, как остальные взрослые? – думал юноша. – Наверное, потому, что он и так всегда кажется смешным, в отличие от моего отца».

Пока шум утихал, Андрей тихонько повернулся и прошептал:

– Спасибо, пап, что отказался быть Дедом Морозом.

– Не́ за что, – ответил Штыгин-старший. – Честно говоря, это я тебя должен благодарить. Мне так это надоело…

Сын внимательно посмотрел на его лицо. Отец был чем-то сильно обеспокоен.

«Что-нибудь не так с бабушкой…» – мгновенно понял Андрей.

На сцене возник провис. Опять что-то напутали с музыкой или кто-то из детей потерялся.

Потом шестиклассники начали показывать отрывок из «Волшебника Изумрудного Города», и Тугин, всегда хвалившийся тем, что занимается борьбой, остолбенел от страха, как настоящий Железный Дровосек.

Аладдин принялся разглядывать окружающих.

У окон в сторонке он увидел Мурата, своего одноклассника, и его новую подружку Маргариту. Она почти весь спектакль копалась в телефоне с надутым видом. Мурат время от времени что-то говорил ей с перекошенным лицом и неслышно ругался. Кажется, ссоры доставляли этой парочке особое удовольствие.

В отдалении он заметил Тамару, и ему показалось странным, что она сидит так далеко от Мурата. В отличие от своего друга она смотрела спектакль с большим интересом.

В самом дальнем углу зала, за сильно располневшей в последнее время Фаиной Рудольфовной, обмахивавшей лицо тетрадкой, сидели две девочки в одинаковой чёрной одежде, с многочисленными браслетиками на руках, и смотрели в смартфон, как будто происходящее их не касалось.

Громкие возгласы и хохот вокруг заставили Андрея обратить своё внимание на сцену.

«Тихо!» – взревела Маргарита Генриховна, и все замолчали. К тому же зрелище