Ацтек. Том 2. Поверженные боги - Гэри Дженнингс

— Капрал был прав, — сказал Альварадо. — У них при себе нет никакого оружия.

— Педро, это как раз такой противник, какого ты предпочитаешь, — съязвил Кортес, и лицо Альварадо сделалось почти таким же пламенеющим, как его борода. — Все назад! — скомандовал Кортес своим людям. — Отойдем от края, чтобы нас не было видно.

Он, Альварадо и остальные испанцы отступили к середине крыши, оставив у парапета Чтимого Глашатая и его приближенных. Мотекусома нервно закашлялся, потом ему пришлось крикнуть трижды, каждый раз все громче, прежде чем толпа смогла услышать его сквозь собственный гул и шум испанского лагеря. Люди стали поднимать головы, все больше взоров обращалось к крыше. Наконец наверх смотрели уже все мешикатль и многие белые.

— Мой народ, — произнес Мотекусома, но голос его сел, и ему пришлось, снова прокашлявшись, начать сначала: — Мой народ…

— Твой народ? — донесся снизу возмущенный крик, и толпу словно прорвало.

Вся площадь разразилась негодующими возгласами:

— Народ, который ты предал?!

— Белые чужеземцы! — вот твой народ!

— Ты нам не Глашатай!

— Ты больше не Чтимый!

Это поразило меня, хотя я и ожидал чего-то подобного, зная, что все это подстроено Куитлауаком и что мужчины в толпе все как один его воины. Только явившиеся без оружия, чтобы все выглядело как стихийный взрыв негодования мирных горожан.

Оружия, в обычном смысле слова, у этих людей действительно не было, но все они припрятали — мужчины под накидками, а женщины под юбками — камни и обломки глинобитных кирпичей. Так что следом за проклятиями в нас полетели и эти метательные снаряды. Большинство камней, брошенных женщинами, не долетели и с глухим стуком ударились внизу о дворцовую стену, но вполне достаточное количество попало в цель, заставив всех стоявших на крыше нырять и увертываться. У жреца Уицилопочтли, когда один из этих камней попал ему в плечо, вырвалось совсем не благочестивое восклицание. Несколько испанцев позади нас тоже выругались. Единственным человеком — я должен сказать это, — единственным, кто не сдвинулся с места, был Мотекусома.

Он остался стоять где стоял, неподвижно, прямо и, воздев руки в примиряющем жесте, возвысил голос, пытаясь перекричать толпу:

— Подождите!

В тот же миг камень угодил ему в лоб. Мотекусома пошатнулся и упал без сознания.

— Позаботься о нем! — рявкнул мне Кортес, моментально снова принявшийся распоряжаться. Он схватил Куитлауака за мантию, указал вниз и прокричал: — Делай, что хочешь! Говори, что угодно! Но толпу надо утихомирить!

Малинцин перевела ему эти слова, и Куитлауак, подойдя к парапету, принялся что-то выкрикивать, в то время как я и два испанских офицера понесли обмякшее тело Мотекусомы назад, в тронный зал. Мы уложили бесчувственного правителя на скамью, и испанцы побежали в лагерь, вероятно, за кем-то из армейских хирургов.

Я стоял и смотрел на лицо Мотекусомы, совершенно спокойное и мирное, несмотря на вздувавшуюся на лбу шишку. Смотрел и вспоминал многие события прошлого, иногда столь причудливо переплетавшиеся события его и моей жизни. Я вспомнил его предательское неповиновение Чтимому Глашатаю Ауицотлю во время похода в Уаксьякак. Вспомнил постыдную попытку Мотекусомы изнасиловать сестру моей жены. Вспомнил все его угрозы, обращенные за эти годы ко мне, его продиктованную злобой ссылку в Йанкуитлан, обернувшуюся гибелью Ночипы, и позорную трусость, открывшую белым людям путь в Теночтитлан, и гнусную измену, совершенную им по отношению к храбрым мешикатль, хотевшим избавить город от чужеземцев. Да, причин сделать то, что я сделал тогда, в том числе и не терпящих отлагательств, у меня было хоть отбавляй. Но, пожалуй, в первую очередь, я убил Мотекусому, чтобы отомстить за то давнее оскорбление, которое он нанес Бью Рибе, сестре Цьяньи, ставшей теперь моей женой.

Эти воспоминания пронеслись в моей голове всего лишь за одно мгновение. Я поднял взгляд от лица Мотекусомы и огляделся по сторонам в поисках оружия. На страже там стояли двое воинов-тлашкалтеков. Я подозвал одного из них и, когда боец угрюмо приблизился, потребовал у него кинжал. Часовой воззрился на меня еще более мрачно, явно сомневаясь, вправе ли я тут командовать, но, когда я повторил приказ громко и повелительно, он нехотя вручил мне обсидиановый клинок.

Я вонзил меч в нужное место, ибо был свидетелем множества жертвоприношений и точно знал, где у человека находится сердце. Грудь Мотекусомы перестала медленно подниматься и опускаться, но поскольку я оставил кинжал в ране, то крови вокруг выступило мало. Оба стражника воззрились на меня в изумлении и ужасе, а потом, не сговариваясь, выбежали из зала.

Я едва успел. Слышно было, как шум толпы на площади, хоть и по-прежнему гневный, стал тише, а потом все находившиеся на крыше с топотом спустились вниз и прошли в тронный зал. Все громко и возбужденно обсуждали на разных языках недавние события, но вдруг разом умолкли, осознавая чудовищную значимость того, что увидели. Вожди и командиры, мешикатль и испанцы, медленно приблизились, оцепенело взирая на безжизненное тело Мотекусомы, на рукоять ножа, торчавшего из его груди, и на меня, невозмутимо стоявшего рядом с трупом. Кортес вперил в меня свой острый взгляд и со зловещим спокойствием произнес:

— Что… ты… наделал?

— Я сделал то, что ты сам велел мне, мой господин. Позаботился о нем.

— Черт бы побрал твою наглость, сукин ты сын, — произнес он, не повышая голоса, но его гнев не стал от этого менее опасным. — Я слышал, что ты и раньше устраивал фокусы.

Я невозмутимо покачал головой.

— Поскольку о Мотекусоме уже позаботились, генерал-капитан, было бы неплохо позаботиться и обо всех остальных. Включая тебя самого.

— Позаботиться? — Он ткнул меня твердым пальцем в грудь и указал в сторону площади. — Этот мятеж грозит перерасти в войну! Кто теперь сможет справиться с толпой?

— Будь даже Мотекусома жив, он все равно не смог бы с ней справиться. Но здесь находится его законный преемник — человек сильный, ничем себя не запятнавший и пользующийся уважением всех этих людей.

Кортес повернулся, с сомнением посмотрел на военного вождя, и я догадался, о чем он думает: еще неизвестно, имеет ли Куитлауак реальную власть над Мешико, но вот он, Кортес, пока не имеет никакой власти над Куитлауаком. Словно прочтя эти его мысли, Малинцин сказала:

— Мы можем испытать этого нового правителя, сеньор Эрнан. Давайте все снова поднимемся на крышу, покажем толпе тело Мотекусомы, предоставим Куитлауаку объявить о переходе власти к нему и посмотрим, исполнят ли мешикатль его первый приказ — возобновить обслуживание дворца и поставки провизии.