Лёха - Николай Берг

— И шо ты мне тут изображаешь? Я ж тебя знаю — ты умеешь блестяще выступить и даже тусклый материал подать зажихательно. Я про твои эти скаженные казни анхлийские и посейчас отлично помню. Ну, напряхись, получиться у тебя усе, уверен!

— Так разное же оно, командир. Одно дело про каких-то сипаев толковать, которые и прогрессивные и восставшие, но все-таки где-то там вообще на другом конце света. А как вот про своих рассказать… У меня — честно — язык немеет. Мы ж с Батюком дружили, у Сергиенко ты и сам бывал… Понимаешь, ну вот не думал, что скажу, а не получается лекцию про своих погибших такой гнусной смертью читать — ляпнул неожиданно комиссар, потом испуганно оглядел оторопевших бойцов, ставших неожиданно свидетелями его слабости. Молчание прервал Середа, сказавший негромко:

— Да все мы понимаем. Сами то же чувствуем. Людей фрицы сейчас мордуют из-за того, что мы не остановили врага. И каждая беда тут на оккупированной местности — нам в укор. Мы не справились. И страшно не только то, что тебя самого могут убить, а и то, что убивают тех, кого ты успел полюбить, кто ближе родственников успел стать. Но рассказывать все равно надо. А что вы токого говорили про английские казни?

Комиссар глубоко вздохнул, глянул на командира. Тот усмехнулся одобрительно, привычно расправил усы. Тогда политработник, словно утопающий, нащупавший вдруг под ногами опору, начал не очень решительно говорить:

— Преступления европейских колонизаторов были обеспечены научным подходом буржуазной науки и теологии и учитывали нюансы психологии и религии ограбляемых народов. Здесь очень показателен пример Великобритании и ее колонии — Индии. Достаточно вспомнить, например, про казни восставших против колониального империалистического ига прогрессивных сипаев. Вы ведь артиллерист, вероятно, слышали?

— Нет. Из пушек по ним стреляли, что ли? — удивленно ответил Середа.

— Да. Привязывали к стволу орудия спиной и холостым выстрелом разрывали на куски. Известное изобретение англичан. Наш прогрессивный художник Верещагин это отразил в картине «Казнь англичанами сипаев».

— Дикий какой-то метод. Если даже ствол орудия и не поддует, так потом мыть устанешь! — со своей колокольни оценил новацию британцев артиллерист.

— Мало, кто в курсе — для чего была такая казнь придумана, а там тонкая психология. Индусы и мусульмане смерти особенно-то и не боялись. Опиум религии давал им ошибочные дремучие представления о послесмертии. Индус после смерти перевоплощался в другое существо, мусульманин, павший в бою, попадал в их рай к гуриям. Но были нюансы посмертия. Во-первых, и тем и другим надо было, чтобы тело оставалось боле-мене целым (срубленная голова — допускалась, как вариант), а вот разорванное на куски тело не годилось ни для переноса сущности в другое существо, ни для гурий. Во-вторых, посмертные проблемы вызывало нарушение погребального обряда — а тут и индусов и мусульман валили в общую яму (вурдалаки и упыри, в соответствии с отсталыми и косными предрассудками нашего крестьянства — они оттого заводились, когда католика хоронили на православном кладбище или наоборот, к слову). Мало того, захоронения трупа индуса высокой касты вместе с низкокастовыми трупами, обеспечивало еще большие проблемы в посмертии — тут певший соловьем комиссар перевел дух, оглядел орлиным взором слушателей, и продолжил:

— То есть те, кого рвали в клочья холостым зарядом, погибал полностью, телом и душой, и навсегда весь — и вот это было для казнимых и их родственников самым страшным. Полное уничтожение. Абсолютное! В том числе и загробное. Так что нам еще везет, что мы — атеисты.

Тут комиссар глянул на зажатую в руке Середы книжку «Майн кампф» и, по-прежнему скользя по накатанному пути, словно паровоз по рельсам, выдал заученно цитату:

— Я не считаю, что собака на сене имеет какое-либо право на сено, хоть она и долго на нем лежала. Я не признаю за ней такого права. Я не признаю, что великая несправедливость была совершена по отношению к красным индейцам Америки или черным аборигенам Австралии. Я не признаю, что несправедливость была совершена по отношению к этим людям потому что более сильная раса, более чистая раса, более мудрая раса, скажем так, пришла и заняла их место. Конец цитаты. Знаете, кто сказал?

— Гитлер? — попытался угадать Середа.

— Нет. Черчилль. Нынешний руководитель Великобритании. Самой большой колониальной империи в мире, над которой никогда не заходит солнце. Потому сами видете — капиталисты везде одинаковы. И ничего нового вы в этой помойной книжонке не прочтете. Гитлер у англичан хорошо поучился, только вот подвел их в последнюю минуту, за что они на него злы. На наше счастье между империалистами — серьезные экономические противоречия, а за свой кошелек они маму родную на котлеты пустят. Ладно, вижу, что выступить надо будет — решительно кивнул комиссар и отправился готовить речь.

Командир отряда еще раз оглядел трофеи и отправился прямиком на кухню.

— Видать этот пышный натюрморт вдохновил нашего полководца на большой торжественный ужин — сказал Середа, критическим глазом окидывая сгруженное с трофейных телег имущество.

— Ты это о чем? — спросил Семенов.

— Так рисованная картина, где всякое вкусное изображено, называется — величественно снизошел артиллерист.

— А по мне так лучше это в котелке своем наблюдать — возразил боец.

— Чужд ты прекрасному искусству. Хотя думаю, что сегодня будут щи с убоинкой, сейчас всю посуду кухари собирали, чтоб первое-второе приготовить. На второе — картошка с гусятиной будет — облизнулся знаток живописи.

— Да, супчика-то неплохо бы — поддержал его и Лёха, внимательно рассматривавший разложенные у него на ладони вещички, которые не имели никакой ценности, но зачем-то их покойные фрицы в карманах таскали — латунный образок какого-то святого на веревочке, пара непонятных восьмиугольных жетонов с цифрой 12 из темного бакелита (явно что-то вроде увольнительных жетонов), разнокалиберные пуговицы, три связки странных плоских ключей, пара погон с белым кантом, сложенная бумажка с напечатанной на ней молитвой, курительная старая трубка с изгрызенным зубами мундштуком, две квадратные коробочки с присыпкой от потения ног и неожиданно — оловянный солдатик, старательно покрашенный, целящийся, сидя в неудобной позе, из винтовки.

— Выкинь ты это дрянь — не без брезгливости заметил Середа. Потомок, тем не менее, все-таки прибрал к рукам совсем ненужного солдатика. Засунул себе в кармашек. Остальную ерунду, оставшуюся от чужих солдат закинул в кусты, отряхнув потом ладошки.

— Негусто у них барахла оказалось — заметил Семенов.

— Они налегке шли, да и ребятки наши прибрали все ценное, факт — отозвался ефрейтор, укладывавший капустные кочаны в аккуратную пирамидку. Он определенно грустил на тему того, что у легших немцев не было с собой котелков и массы всего, что при нищем партизанском быте очень бы пригодилось в хозяйстве. Впрочем, он видел, как один из команды отличившихся хвастал трофейной складной ложкой перед товарищами. Срамота — даже ложки были не у всех, часть публики себе выстругала из деревянных дощечек жалкое подобие столовых приборов и ими кашу черпали.

— А вообще, братцы, просто санаторий с усиленным питанием — блаженно потянулся Середа.

— Ты о чем? — не понял Семенов.

— О нашей нынешней жизни. Лафа, брат! Лесной свежий воздух, здоровая пища, спокойное житье по расписанию, баня — ну совсем не сравнить с тем, когда нас фрицы по лесу гоняли. А еще и политинформации, лекции на разные темы — точно санаторий. И восьмичасовой рабочий сон! Культура! В футбол бы еще погонять.

— Это не надолго, факт — хмуро покосился Бендеберя.

— Да я понимаю. Но пока — лафа!

— Вот и радуйся, что пока за нас не взялись. Не буди лихо, пока оно тихо!

— Можно подумать, что я гитлеровский генерал, от моего хотения только и зависит — будут нас гонять или нет. Чего молчишь, Семенов, что-то ты печальный?

— Небось все ждет, когда за него этот капитон в галихве примется, факт — засмеялся тихо Бендеберя.

— Вот тебе смешно — печально отозвался боец.

— Писарчук, что там слыхать — когда капитана поставят тут самым главным? — глянул на товарища Середа.

Лёха пожал плечами.

— Не, мы в курсе, что болтун находка для шпиона, но нам-то сказать можешь, что там в высоких сферах? — подначивающее подмигнул артиллерист.

Потомок помялся, потом пожал плечами:

— Да не понравился он командиру. Задавака и ленивый. Нос кверху дерет, а сам чудом жив остался — Дьяченко эта давеча говорила командиру с комиссаром, что повезло этому грузину офигенно, только она его увела, немцы нагрянули всю хату перевернули и хозяйку в город забрали под арест.

— Везучий, зараза, факт — отозвался Бендеберя.