Не та профессия. Тетрология (СИ) - Афанасьев Семён

– Тебя это напрягает? – со смехом безошибочно попадает «в болевую точку» Алтынай.

– Умом понимаю, что тут всё иначе, – киваю в ответ. – Но привычка – вторая натура. На уровне чувств и эмоций да, напрягает.

– Тут всё несколько иначе, чем в том обществе, к которому привык ты, – поясняет Алтынай, вытягиваясь на огромном накрытом тюфяками квадратном помосте, примерно три на четыре размерами. – Никто никуда не торопится.

– Помню…

– Перед тем, как задуматься о ведении с кем‑то серьёзных дел, с ним следует познакомиться. – продолжает «просвещать» меня Алтынай. – Мой отец вообще говорил: «Если душа не лежит к человеку, дел с ним лучше не начинать. Всё равно ничего не получится».

– Я бы поспорил, – пожимаю плечами.

– Ну ты и не такой, как мы, – ответно двигает плечами Алтынай. – В общем, чтоб не говорить много… Отец с Султаном точно так же разговаривали о мелочах примерно неделю вечерами. Перед тем, как начали обсуждать условия нашего перемещения сюда.

– А ты откуда знаешь? – удивляюсь. – Там к беседе допускали и женщин? Особенно маленьких девочек?

– У нас в Степи женщины могут сидеть за столом вместе с мужчинами, – ещё раз пожимает плечами Алтынай. – Султан, видимо, учёл наши обычаи. Просто наш стол, хоть и находился рядом, но стоял отдельно.

– В общем, что ты об этом всём думаешь? – задаю лобовой вопрос, чтоб сверить свои ощущения с её пониманием.

– Они хотят дружить. Открыто делать это боятся. – Имеет в виду сегодняшних визитёров Алтынай. – Текущую власть не любят. На резкие слова или поступки, в отличие от нас, не способны, потому что не воины. – Дисциплинированно завершает она, тоже борясь с зевотой. – Если коротко, они пришли за надеждой. В первый раз, как водится, ограничились только поверхностным знакомством с ней. Со своей надеждой, в смысле. Близко подходить к ней побоялись, если ты понимаешь, о чём я, – смеётся своим собственным словам Алтынай.

– Ничего себе, ребёнок, – бормочу, хлопая в ладоши три раза. – Я бы такие слова быстро не подобрал. Но в целом согласен. Другое дело, насколько это всё нужно нам.

– Представь, что у тебя табун жеребцов. В твоей местности, где ты кочуешь, подходящих им для спаривания кобыл нет. Ты договариваешься с хозяевами подходящего табуна, где такие кобылы есть, но туда далеко добираться. Вот нет ничего плохого, раз уж ты оказался по таким делам в той местности, договориться со всеми остальными хозяевами подходящих кобыл в тех местах, просто чтоб был запас возможных действий, – заканчивает Алтынай, закрывая глаза. – Тут то же самое. Мы пока просто смотрим на табуны друг друга…

Сижу ещё пару минут на краю этого помоста, в очередной раз впечатлённый образностью сравнения. Потом перехожу в соседнюю комнату, где засыпаю на точно таком же помосте, не раздеваясь.

_________

Лекарь Файзулла к своим почти сорока годам успел заработать и достаток, и репутацию в городе. Если честно, он искренне любил людей. Из людей, больше всего он любил детей и женщин.

Люди в ответ, как правило, платили ему тем же. Его две жены подарили ему пятерых чудесных детей, дом был просторен, сундуки полны. Вполне можно уже задуматься и о третьей жене, положение позволяет.

Срочные вызовы случались и раньше, в том числе из дворца Наместника (где был свой целитель, но иногда тот просто отсутствовал, сопровождая Наместника в поездках по провинции).

К своей чести, Файзулла никогда не делил больных ни на бедных, ни на богатых, ни на знатных. Как лекарь, он отлично понимал, что Искра Всевышнего в каждом без исключения человеке горит одинаково. А всё прочее – недостойная внимания суета.

Когда местные мальчишки в сопровождении ордынских туркан затарабанили в ворота с криками, что старой Нигоре нужна помощь, Файзулла ни секунды не колебался. И хотя, будучи врачом, именно на диких степных конях он раньше верхом не сидел, но с какой стороны забираться в седло, знал. Хотя по городу обычно перемещался исключительно пешком, здороваясь со всеми и никого из знакомых не обделяя приветливым словом.

За искреннюю любовь, люди платили Файзулле тем же. Тем больше было его удивление, когда, пробираясь сквозь толпу, он услышал в свой адрес слова, которые с натяжкой можно было считать руганью. Впрочем, такое случалось не впервые и некоторые «острые» пациенты бывает, костерят лекаря ещё и не так. Ровно до той поры, пока он не подарит им желанное облегчение.

После первого же взгляда, брошенного на Нигору, причины ругани степняка стали понятными: назвавшийся коллегой здоровяк, сил имел несчётно, но не имел умения их правильно применять, как лекарь. А жизнь в самой пострадавшей уже еле теплилась…

Через полчаса старательно прилагаемых усилий, Файзулла не мог не отметить: почтенной очень повезло, что этот степняк, с его почти бездонным резервом, оказался рядом (видимо, в последний момент): если бы не участие здоровяка, ещё бы не известно, как всё окончилось. Вернее как раз известно…

Но спускать браных слов, да ещё и чужаку, из профессиональной ревности не хотелось. Потому во время разговора Файзулла указал стоимость половины лекарств, которые планировал потратить на Нигору.

Впрочем, и сам степной здоровяк, и его спутники были не местными и не знали, что с бедняков Файзулла давно не брал ничего: его собственное положение позволяло не тянуться к последним грошам бедноты. А долг лекаря, в свою очередь, не позволял оставить их без помощи.

Но Всевышний милостив к рабам своим: делай честно, что должно, и достаток воспоследует. Как, собственно, и случилось.

Ещё большим было удивление Файзуллы, когда буквально через пару часов свои уличные мальчишки снова постучали в его ворота. На этот раз, приведя двух степняков постарше: те не говорили на дари, но вручили один дирхам золотом и аккуратно отсчитали половину второго серебром. Видимо, в оплату за один следующий визит.

Файзулла ещё подивился тому, что кочевники заранее побеспокоились о завтрашней оплате. Хотя сама Нигора была им никем. Впрочем, деньги привычно бросил в специально для этого предназначенный сундук (банков в этом городе пока не водилось).

Уже ближе к вечеру, уличная молва (и обычные ежедневные пациенты) донесли до Файзуллы, что тот самый лысый степняк здорово поносил жителей города, хуля за стяжательство и равнодушие к своим же. Ещё часом позже соседи‑дари сообщили, что Нигору перенесли в дом джугута Иосифа. И посещать её завтра надлежит именно там. Кстати, по слухам, дочь степного хана и этот лысый здоровяк (являющийся, кажется, её охранником) обосновались там же.

Если это действительно так, надо будет завтра воспользоваться знакомством с таким необычным человеком (попутно: интересно, откуда у лысого степняка такой огромный резерв? И может ли это быть следствием его жизни в степном климате?): у старшего сына Файзуллы было врождённое заболевание сердца. Целительского искусства самого Файзуллы, впрочем, хватало не только на то, чтоб не беспокоиться за жизнь наследника; а и на то, чтоб тот вообще не чувствовал никакой разницы между собой и сверстниками.

Но одно дело – постоянная поддержка со стороны. А другое – полная собственная свобода, проистекающая из исправления недостатков природы.

Если этот огромный степняк согласится помочь (и всего‑то в течение часа поделится своим бездонным резервом), о досадном врождённом недоразумении сына можно будет забыть на всю оставшуюся жизнь.

В просьбе к «коллеге» Файзулла не видел ничего зазорного. Если тот обычной старухе, впервые встреченной на улице, не отказал… Коллеге, ещё и сработавшему вместе, отказать не должен тем более.

И кстати. Если эти ордынцы настолько богаты, чтоб выбрасывать по полтора дирхама в день за незнакомую старуху, может, хоть с ними удастся обговорить хоть какое‑то подобие лечебницы для неимущих кварталов города?

По всем правилам, такая лечебница уже давно должна была быть организована за счёт налогов, собираемых Наместником.