Тяжесть короны (СИ) - Ольга Булгакова

Я вспоминала каждую деталь последнего разговора с любимым, и мне становилось все трудней сдерживать слезы. Почему-то винила в этом кольцо Тарлан. Красивое украшение, великолепный камень, наверное, единственная вещь, оставшаяся Ромэру после матери. Я была благодарна за подарок, которым не могла налюбоваться, но совпадение ошеломляло. Отдать кольцо с аметистом, чтобы получить такое же!

Наш обмен подарками не остался незамеченным. Если воины на привале изредка косились в сторону кольца, но вели себя лишь еще почтительней, чем прежде, то Ловин посчитал возможным завести со мной полушепотом разговор на эту тему. Конечно, благодарности за то, что духовник тревожил свежую рану, я не испытала.

— Признаться, увидев у тебя на пальце это кольцо, я очень удивился, что мы все же едем в Ольфенбах, — осторожно начал друг.

Я промолчала, вопросительно изогнув бровь, ожидала продолжения.

— Ты, возможно, не знаешь истинной ценности этой вещи, — под моим взглядом Ловин неожиданно смутился и, кажется, сожалел о начатой беседе. — Это кольцо никогда прежде не покидало семью.

— Перстень Кираоса прежде славился тем же, — холодно ответила я, наблюдая, как меняется выражение лица Ловина. Не ошиблась, предположив, что удивленный священник выглядит забавно.

— Ты подарила ему перстень отца? — недоверчиво вглядываясь в меня, переспросил Ловин.

— Да.

В этот момент Ловин, совершенно непохожий внешне на Ромэра, очень живо его напомнил. Выражением глаз. Служитель смотрел на меня, как на святую Агнессу, восхитительно трогательную и прекрасную в своем безумии.

— И после этого мы едем в Ольфенбах? — пробормотал он.

— Да, — подтвердила я, сумев, однако, сдержать непрошеные слезы.

— О, небо, — выдохнул друг, прикрыв пальцами рот и качая головой.

Я отвернулась, не могла смотреть на Ловина — живое воплощение сочувствия.

Ничего не стала объяснять. Не потому, что в то время мне было не до разговоров. Хотя из-за волнения каждое слово давалось с трудом. А потому, что не знала, смогу ли объяснить все.

Моя судьба, судьба принцессы, искусно вырезанной, но ничего не решающей фигуры на доске политической игры, была решена еще до моего рождения. Я — заложница, гарант мира, приз иностранному союзнику или наиболее влиятельному семейству, оказывающему поддержку брату и Короне. И я буду счастлива, если ценой своей свободы и жизни смогу уберечь Шаролез от междоусобицы, от серьезных внутренних конфликтов, зреющих сейчас на почве разногласий Брэма и Стратега. На большее рассчитывать и не приходится. Мне не стать такой правительницей, как мама. Не только потому, что не обладаю достаточной силой, знаниями, умениями, но и потому что лишена поддержки. Конечно, обещания князей и Ромэра помогать мне могли вселять хоть какую-то надежду. Но нужно было объективно признать, что ни Ромэр, ни князья сами не обладали мощью. Ни военной, ни политической. Нужно было ждать того момента, когда свободный Арданг сможет стать мне опорой.

Достойная поддержка для принцессы — это не пять тысяч повстанцев, не имеющих должного вооружения, обмундирования и военной подготовки. При хорошем планировании восстания этих людей хватит, чтобы осуществить переворот, захватить власть в Арданге. Но достанет ли этим людям сил, чтобы удержать свою независимость?

Достойная поддержка для принцессы — это не разоренная страна, озабоченная своим собственным выживанием.

Достойная поддержка для принцессы — это не прятавшиеся многие годы в подполье князья, не обладающие связями с шаролезскими аристократами. Не король, не имеющий признания прочих правителей, веса на чашах политических весов.

Чтобы Арданг стал мне достойной поддержкой, нужно время. Которого нет.

И я отлично понимала, зачем возвращаюсь в Ольфенбах. Чтобы остановить Брэма, начавшего делать опасные глупости. Чтобы стать женой или невесткой сильнейшему соратнику, чтобы с пользой для Короны продать единственное свое достояние. Себя. Это только звучит красиво «постараюсь стать регентом», на деле меня, с большой долей вероятности, ждет регентство на бумаге. Я не в том положении, чтобы пытаться диктовать кому-либо свою волю. Потому моя судьба — быть лишь вывеской, ширмой для настоящих правителей — Леску, Керна, Ронта и прочих. Что, учитывая военную и политическую силу этих людей и их не желание избавляться от Брэма, не так и плохо. Брат нужен им живым и спокойным, значит, послушным. Несовершеннолетний король выгодней и безопасней для политики, чем новый король, получивший трон после смутного времени. Смута никому не нужна, она вредит торговле, разоряет страну, выжигает поля. Новый король, а после войны им может стать только сильный опытный военный, будет проводить свою политику, продвигать своих ставленников. Такой король не всем удобен, потому что его действия трудней предсказать, на решения сложней влиять.

Конечно, мне горько было осознавать истинную роль брата, свое предназначение. Но даже пытаться обмануть себя не считала разумным. Лишь благодарила судьбу за то, что Ромэр не полюбил меня. Не пришлось делать выбор между судьбой влюбленной и любимой женщины и долгом принцессы Шаролеза. Потому что, боюсь, даже в такой ситуации я все же выбрала бы долг.

Аметист блеснул, преломив солнечный луч. Я накрыла кольцо ладонью. Семейная драгоценность Тарлан… Перед глазами снова возник образ русоволосого мужчины с мягким взглядом серо-голубых глаз. Но я постаралась думать о Ромэре только как о политике, только как о короле Арданга. Я понимала, что избавиться от любви к этому человеку вряд ли смогу, но знала, что моим мужем ради сохранения множества жизней и судеб станет другой…

29

Четыре дня пути показались четырьмя неделями. Я волновалась, много думала о политике, о Дор-Марвэне, о брате. Но мыслями все время возвращалась к Ромэру. Против воли вспоминала улыбку, голос и замечательную способность успокаивать меня одним своим присутствием. Расставание с любимым далось мне тяжело. Приходилось прикладывать усилия, чтобы не думать о нем. Я не скучала, нет… Этот этап был пройден в первые два часа после прощания. Я тосковала так, что болела душа, разрывалось на части сердце. И могла лишь надеяться, что со временем станет легче. Потому что появятся другие заботы.

Подарок Ромэра спрятала в нательном поясе, потому что смотреть на кольцо без слез не могла, а плакать, так же, как показывать слабость, не имела права. Решившись на возвращение в Ольфенбах, я лишилась права на эмоции, на чувства. Превратилась в принцессу, в будущую правительницу, будущего регента. А такие люди — в первую очередь политики, и чувства, слабости им непозволительны. Я это понимала, вновь связав себя обязанностями перед страной и Короной. Конечно, ответственность страшила, но я знала, что справлюсь.