Войку, сын Тудора - Анатолий Коган

Войку повиновался. Когда он открыл их снова, старца уже не было в камере.

Войку отдался своим думам. Кем бы ни был удивительный магистр, после встречи с ним Войку чувствовал себя спокойнее и увереннее. Одно бередило душу тревогой и болью: Роксана — в проклятом замке, в преступных руках двух демонов во плоти. Что будет с ней, сумеет ли он ей помочь?

61

Влад Цепеш из рода Дракулешт, мурлыча под нос веселую пастушью песенку, взирал из окна отведенных ему покоев на гордые вершины гор, на цветущую долину, над которой господствовал замок Лайоша Дракулы; Лайош считался его кузеном, хотя было бы нелегким делом установить подлинную степень их родства. Влад был доволен временной резиденцией, которая ему досталась. Замок стоял на юго-востоке Трансильвании, близ самого сердца ее — Брашова: старый город сасов с полным правом почитался торговой и денежной столицей огромного пространства, охватывавшего Молдавию и мунтению, Подолье и Покутье, почти всю Венгрию и другие земли за Дунаем, Днестром и Вислой. Отсюда Владу были видны дела народов и правителей, затеи военачальников и купцов, движения войск, торговых караванов, морских и речных судов. Хитрые сасы знали многое, по сообщениям из города умный воевода мог предвидеть ожидаемые события не на один год вперед.

Цепеш скользнул рассеянным взглядом по крепким стенам горной твердыни, по новым пушкам, которые для Лайоша недавно отлили в ненавидящем их Брашове. Ничего не скажешь, надежное гнездо. Но довольно в нем сидеть могучему орлу; пора расправить крылья. Настало время схватить все, что было у него коварно отнято, что ему по праву принадлежит, а может, и добыть лучшую долю. Были и несчастья, и позорный плен. Но ныне он, в свои тридцать восемь лет, полон великих замыслов. Ныне к тому же судьба явила наконец милость; судьба послала ему источник радости и силы, у которого ему до сих пор не доводилось еще утолять жажду, — возвышенное чувство, которого он не испытывал никогда.

— Ты заходил опять, кузен, к своей красавице, — сказал с добродушным смешком появившийся в горнице барон Лайош. — Как она?

— По-прежнему дика, — весело ответил Влад.

— Не беда, и не таких ломал.

— Сломанный цветок теряет аромат, — загадочно молвил Влад.

— Это у тебя что-то новое, кузен, — с сомнением покрутил головой барон. — Такого я еще от тебя не слыхал.

— Такого и не было! — воскликнул князь. — Эта женщина не из тех красивых былинок, каких много на любой поляне. Я слышал в детстве сказку о дивном растении, способном воскрешать раненных насмерть бойцов. Такова и она. И не смей, не смей смеяться! — глаза Цепеша зажглись гневом. — Не смей о том шутить!

— Не смеюсь, не шучу, — примирительно сказал Лайош, проглотив готовую сорваться с языка остроту. — Да и до шуток ли мне, втянувшемуся ради тебя в такое, совсем не шуточное дело!

— Ну-ну, не обижайся, кузен, — молвил Влад, мгновенно возвратившись к прежнему настроению. — Что там в городе? Молчат?

— Куда там! — усмехнулся Лайош. — Бедные сасы раскудахтались, точно куры, у которых ночью побывала лиса. Но магистрат молчит. Город наверняка не посмеет шевельнуть и пальцем. Старый комендант, может, что-то и замышляет, но виду пока не подает.

— А где король?

— Король Матьяш находится в пути к своей столице Буде. — насмешливо проговорил Лайош. — Там готовятся к большому турниру и празнествам. После этого король отбывает к войску. Как видишь, его величеству некогда заниматься тем, что творится в скромном замке среди Карпат.

— Король умен; своего барона в его домене он не тронет, — сказал Цепеш. — Остается Штефан, наш старый союзник и друг.

— Не забыл же он, — заметил Лайош, — что на отчий стол его посадил именно ты.

— А ведь это его племянница!

— Бежавшая, а значит — сама лишившая себя покровительства дяди. А тот парень пришел в себя, — доложил барон. — Вылакал кувшин воды. И я подумал…

— Говори!

— Я подумал: малый шарик из моей шкатулки в тот кувшин — и нет у тебя больше соперника.

Цепеш хмуро отбил пальцами по краю стола короткую дробь.

— Яд давать — товар портить, — покачал он головой с жестокой улыбкой. — Портить тело, способное долго извиваться в муках.

— Тогда, может быть, сгодится вода? Или огонь, или кол? — вкрадчиво молвил Лайош.

— Нельзя. Я потеряю ее навек.

— Ты ведешь себя, дорогой кузен, будто это и не женщина вовсе. Женщине ее верность не нужна; эта игра нужна мужчине, и любая красотка ведет ее для него, принимая вызов со всей хитростью и лицемерием, на которые способна. Исчезнет мужчина — и она прекратит игру, — до той поры, когда новый дурак даст повод возобновить ее. Сделай так, чтобы соперника не стало, и верность этому человеку не будет ей нужна.

— Замолчи! — прервал его Цепеш. — В женской душе ты так же способен разобраться, как червяк, гложущий книгу, — прочитать хоть строку. Если убить его и показать ей труп — она мне этого вовеки не простит. Если не увидит его своими глазами мертвым — будет ждать этого парня до гроба. Есть один лишь путь, и я принимаю его, хотя для меня и постыден он. Надо уговорить, надо заставить белгородского мужика отказаться от нее самому, отречься. Да так, чтобы она это видела, слышала!

Барон усмехнулся про себя. Давно дорогой кузен не говорил с такой страстью, не был так искренен.

— Истинно говорю тебе, князь! — Лайош поднял руку, вещая, как на проповеди. — Такой женщины в этом замке нет, как и нет вообще на свете. Ты нарисовал ее себе — и молишься.

Влад сделал шаг вперед. Лайош попятился.

— Опомнись, братец! — Он поднял руки, заслоняясь. — Это была шутка.

— Чем больше в шутке правды, тем менее она смешна, — угрюмо сказал Цепеш, помолчав. — Запомни это, братец, и не дразни более меня, это для тебя опасно.

Лайош кивнул, не смея вымолвить слова.

— Менестрели и трубадуры приходили? — спросил Влад, не глядя на родича.

— Званы не раз, братец. Нечего ждать, не придут.

— Буду играть для нее сам. — Цепеш снял со стены лютню, умело настроил, но тут же отбросил на кресло. И, расчесав кудри эбеновым гребнем, направился к тем покоям, где Дракулы держали свою пленницу.

— Да, — вспомнил он уже на пороге. — Вели этой ведьме Чьомортанихе после обеда явиться ко мне!

Лайош в раздумии повесил лютню на место и подошел к окну. Барона всегда ставили в тупик быстрые перемены в настроении его страшного кузена: от вспышки жестокости — к мечтательной нежности, от детской радости — к безумному, всеразрушающему гневу.

В какие опасные затеи втянет его, Лайоша, этот изменчивый, изобретательный авантюрист? Какие еще беды на него навлечет?