Избранное в 2 томах. Том первый - Юрий Смолич

— А это, — даже охрип Стах, — ты забыл? С чем Красная гвардия весной поднималась? Забыл? — Он совал ладонь Пиркесу прямо в лицо.

— Фу! — с облегчением вздохнул Золотарь. Он наконец стащил оба сапога и теперь блаженно улыбался, шевеля пальцами в пожелтевших портянках. — А ну дай.

Стах сунул вырезку Золотарю под нос, но тут же отдернул руку назад.

— Читай, сволочь, так! В руки не дам! Еще порвешь…

Это была небольшая заметка:

«Буржуазные газеты усиленно распространяют слухи якобы «об открывшихся переговорах между Радой и Советом Народных Комиссаров». Круги, близкие к контрреволюционерам, всячески муссируют эти слухи, подчеркивая их «особенное» значение. Дошло дело до того, что многие из товарищей не прочь поверить в сказку о переговорах с Киевской радой, причем многие из них уже обратились ко мне с письменным запросом об ее правдоподобности.

Заявляю во всеуслышание, что:

1). Никаких переговоров с Киевской радой Совет Народных Комиссаров не ведет и вести не собирается.

2). С Киевской радой, окончательно связавшей себя с Калединым и ведущей изменнические переговоры с австро-германскими империалистами за спиной народов России, — с такой Радой Совет Народных Комиссаров считает возможным вести лишь беспощадную борьбу до полной победы Советов Украины.

3). Мир и успокоение на Украине могут притти лишь в результате полной ликвидации Киевской буржуазной рады, в результате замены ее новой, социалистической Радой Советов, ядро которой уже образовалось в Харькове.

Нарком И. Сталин».

Золотарь читал медленно, морща лоб и шевеля губами. Стах терпеливо ждал, не выпуская вырезки из рук. Золотарь дочитал до конца, улыбнулся Стаху и с удовольствием вытянул далеко на дорожку свои разутые ноги.

— Что ж, — с наслаждением проговорил он, — теперь, когда сапоги не жмут, и мне понятно: по-о-о-шла она, стерва вчерашняя, к чертям собачьим! Со всей буржуйской дипломатией вместе!

— Зинька! — весь просиял Стах, — друг ты мой самый правильный! — Он заерзал на месте и даже всплеснул руками, то ли собираясь обнять Золотаря, то ли стукнуть его по спине. Впрочем, он поскорей сунул правую руку в карман. — На, закури! — ткнул он Золотарю кисет.

Пиркес смущенно улыбнулся, ероша и без того взъерошенные волосы.

— Ну, а того… — не сразу нашел он нужные слова, — а что мы ей скажем, какой ответ от ста двадцати четырех наших хлопцев дадим?

— А! — вскипел Золотарь, — как это что? Так и скажем: душевно бы панна-барышня рады, только нет нашего согласия, и Сталин вон не согласен, товарищ наш старший…

Выходили из «Вишневого сада» так.

Впереди выступал Золотарь, на лице у него блуждала блаженная, счастливая улыбка: он шел босой, проклятые сапоги нес под мышкой. Он бормотал про себя что-то насчет дипломатии и тесных сапог. Стах и Пиркес шли вместе. Стах шепотом рассказывал Пиркесу, что он, мол, придумал одну штуку, ну такую штуку, что засвербит в носу и у меньшевика с эсером, и у буржуя с офицером, а главное — у немца! А совсем в хвосте прыгала то на одной, то на другой ноге Одуванчик. Ноги у нее совсем затекли, пока она там стояла на страже у ворот. И чем дальше — она все больше и больше отставала. Ведь у каждой афиши на заборе ей непременно надо было остановиться. Господи, и чего только не показывали в этих кинематографах счастливым людям, имеющим в кармане крону, чтобы заплатить за билет. И — «Жизни бал» с Верой Холодной и — «Разбитую любовь» с Мозжухиным и Лысенко, и — «Кавалер ордена святой подвязки» с Максом Линдером. Вот зимой, во времена совдепов, большевики всех чисто пускали бесплатно в кино…

— Стах, — спросил вдруг Пиркес, — а кем ты собираешься быть потом, ну, после революции?

— Как — кем? — удивился Стах. — Самим собой!

И тут же рассердился.

— Сперва революцию надо сделать, а тогда уже думать, кем кому быть! Не ищи доли, а ищи воли! Не слышал, как народ говорит?

Темная ночь благоприятствовала им.

Все три оконца — и то, которое выходило на насыпь, и те, которые глядели вдоль колеи, — они завесили рядном. Со двора, впрочем, и так никто не мог бы подойти: цепной пес путевого обходчика сидел сразу за порогом, на каждый неясный шорох в лесу отзываясь угрожающим рычанием. Кроме того, на насыпи стояла на страже старшая обходчикова дочка, пятнадцатилетняя Варька, внимательно вглядываясь в огни полустанка на второй версте.

Ночь была тихая, безветренная, непроглядная, — и здесь, за закрытой дверью, за плотно завешенными окнами, в тесной комнатке путевой будки нависла тяжелая, нестерпимая духота. Старый седоусый обходчик, его молодая круглолицая жена сидели рядом на большом, в полкомнаты, семейном ложе, ежеминутно утирая пот с мокрых покрасневших лиц. Маленькая Олечка стояла у отцовых колен — широко разинув рот, округлив глаза и вот уже полчаса так и не могла оторвать зачарованного детского взгляда от этих необыкновенных чужих дядей с удивительными красными повязками и от кучи прекрасных блестящих игрушек перед ними на столе. Ей было страшно, она жалась то к матери, то к отцу, но и любопытство ее разбирало, и она уже несколько раз пробовала потихоньку пробраться поближе к столу. Тогда старый обходчик сердито кричал на нее, хватая за худенькое плечико:

— А куда? Опять лезешь? Не подходи близко, а то сейчас убьет!..

— И в кого она такая непоседа уродилась? — забирала тогда Ольку мать, тихо улыбаясь молчаливым гостям.

Гости молчали и дымили папиросами, щедро выпуская дым из-под плотных красных полумасок с узенькими щелками для глаз. Стол был завален неожиданными здесь вещами: небольшой кучкой лежали обыкновенные железнодорожные аварийные петарды, и большой грудой — зажигательные бомбы в жестяных футлярах и немецкие ручные гранаты — всего шестнадцать штук.

Старый обходчик помялся и наконец отважился.

— Может бы, того… — несмело кивнул он на стол, — может, оно не след бы курить… А? Как-никак пироксилин, да и бомбы, это же, как говорится, взрывчатое вещество… Неровен час…

— Волков бояться, в лес не ходить, — фыркнул низенький и приземистый, который на ходу прихрамывал на левую ногу. — Иль об камень головой, или камнем в голову!

— Как сказать, — покачал головой обходчик, — не для смерти, верно, вырядились вот так, а для жизни!

— Верно, дяденька, приметили. Это я просто заврался, сроду такой — сам гол и язык балабол. Как та гречневая каша, что хвалилась, будто прямо с маслом народилась.

Старый обходчик усмехнулся в седые усы.

— Старого инвалида машиниста Кульчицкого сынок будете?

— А?

— Вот имени только не припомню — не то Владислав, не то Бронислав… На крестинах ваших гулял у папашеньки. Помощником я тогда еще по молодости лет ездил…

— Станислав, — буркнул Стах, — а Бронислав это старший брат. Перехватили, видно, дяденька, на крестинах — такое из младенца вышло, хоть язык ему отрежь: где лужа, там и он с удой.

— Да неужто, — сочувственно покачал головой обходчик. — Казимиру Сигизмундовичу неприятность. Добрый был машинист. И человек ничего себе, правильный, пчел любил разводить и прищепы выращивал. Ковыряется еще?.. По отцовому складу и вас признал — отец у вас тоже за словом в карман не полезет…

— Таков уж наш род: не спросясь прет вперед…

— А-а! — стащил с лица красную маску и сердито бросил ее на стол Золотарь, — жарко, промокла вся…

Собака на дворе отрывисто зарычала. Золотарь вскочил и сделал шаг к двери. От движения огонек каганца замигал, по стене запрыгали длинные изогнутые тени.

— Это ничего, — сказал обходчик, — это он на мышу. На чужого человека Серко не так рычит. — Обходчик, покряхтывая, встал. — Пойду и я, гляну на огни. — Он взял фонарь, зажег его лучинкой от каганца и вышел, стукнув дверью.

Стах прошел в угол и еще раз перещупал стоявшие там инструменты, — три лома, три кайла, три ключа. Потом снова сел и вынул папиросу.

— Не страшно вам? — спросила жена обходчика, улыбаясь.

— На печи страшно, когда в лесу волки воют…

— Это правда, — засмеялась женщина. — Олька, не подходи, кому говорю?

Стах перехватил девочку и поставил ее между колен. Он уже тоже снял маску. Он легонько щелкнул девочку — сделал «грушку». Девочка засмеялась. Стах ухватил ее за чубик.

— Как тебя звать?

— Ай! — вскрикнула девчушка.

— Разве Ай? А мама говорила — Олька?

Девочка звонко рассмеялась. Стах посадил ее на колено и стал раскачивать.

— Ой, шла баба дубнячком, зацепилась пояском, сюда скок, туда скок, отцепись, мой поясок… А ну, повторяй, только быстро: наша перепеличка мала и невеличка под подстожьем отпадпадемкалась…

Девочка залилась смехом.