Третья истина - Лина ТриЭС

Не отказал себе Фима в удовольствии и на этом собрании:

— Удивляешь ты меня Саня, ты же сама совершенно не такая, это просто какая-то ты наоборот. Где ты только научилась этим штучкам? У Веры Холодной, что ли? А на математике Гаврилову вздумала из себя валять. Как Чарли Чаплин! Удивляюсь! Расцениваю это все, как двуличие и притворство, несовместимое с прямым и ясным пролетарским мировоззрением.

«Прикидывается», «притворяется»… Или, вот как Мамаева говорит: «строит из себя». Если бы эта игра была ради удовольствия! Когда-то, угощая веселыми представлениями своего несравненного зрителя, она хотела нравиться, знала, что нравится, и от этого было так радостно! А сейчас? Она просто устала от очевидности ее душевного неблагополучия. Надеть маску, представиться другим человеком — это то единственное, чем она может себе помочь. Ну, иногда, как с художником, не только себе, но и другим. Ей так легче. Не понимает Фима! Фима? Если бы он один!

Юлька давно успела объяснить набивающемуся в провожатые парню, что его довод: «по глазам вижу, что в ту же сторону», никак не может быть признан весомым, и поэтому ему разумнее оставаться в зале и дослушивать про пресс и паровые машины. Следовательно, возвращались они одни, клеймя фанатика Петьку.

— Юля, а как на тебя действует… ну, внимание, интерес? Я все не могу понять, тебе приятно?

— Так себе, я же не графиня какая-нибудь, у которой только ахи и охи на уме.

— Интересно ты понимаешь графинь… Ты, значит, как Лиза у Грибоедова… равнодушна к комплиментам: «Тебя… От скуки… прошу подальше руки»? Ну, так ей эти приставаки были чужды по классу, а ты — ты их тоже презираешь?

— Да нет, почему? Мне как-то, ну, немножко приятно… А ты как относишься?

— Никак. Точно знаю — никак. Даже, может быть, к сожалению?.. Вот нашим девочкам такое интересно, они рады, и наверное это нормально?.. А я… слишком никак… А уж если надо «просить подальше руки», то мне просто… отвратительно!

— Ну и я, как ты… Вообще, по-моему, отжило это все: ухаживания, проводы… А когда руки распускают — тем более. Нехорошо это… Саня, прочти лучше, пока идем, как там дальше, только подряд… ну, «Горе от ума». У тебя так интересно получается Молчалин. Ипполитыч всем советовал тебя слушать, как ты читаешь.

— Я Лизу больше люблю изображать. «Веселое созданье ты, живое». А ты мне реплики за Молчалина подавай… Нейтральным тоном, да?

— Я не помню все, как ты, наизусть. Ты же это явно давным-давно знаешь, верно? И вы это разыгрывали, наверное?

— С кем… разыгрывали?

— Не знаю, — искомым нейтральным тоном сказала Юля, — с подругами, наверное, у тебя же в гимназии были подруги?

— Да… Юля, я потом как-нибудь, в другой раз, не возражаешь? Грустно сейчас что-то… Наверное, после паровых машин накатило.

Юля не стала спорить или упрашивать, она только крепче подхватила Сашу под руку:

— Почти пришли уже, прибавим ходу.

А когда они открывали тяжелую дверь на пружине, добавила:

— Я тоже часто о маме вспоминаю, об отце… Только знаешь, я потом с четырнадцатого года столько намучилась по углам, да по родственникам. Я вычеркнула все. Сейчас все у нас в жизни выравнивается и хорошо, надо это ценить. А то — детство, как сон почти забытый

— Да… как сон. И не верится, что было.

ГЛАВА 7. ИГРАЕМ В ТЕАТР

— Саня! Саня! А у тебя ЕСТЬ снова другие обязанности сегодня, есть? Обратно писать станешь? А, Саня? Или лечить?

— «Опять писать…», — поправила Саша, придерживая разлетевшихся к ней Семикова и Пустыгина. — А сообщите-ка мне, уважаемые синьоры, как у ВАС с обязанностями? Станете уверять, что все сделано, и выучено?

Семиков запрыгал на одной ноге, а солидный Пустыгин посторонился, давая ему пространство полнее выплеснуть свои эмоции.

— Станем, станем, выучено! — в упоении выпевал Семиков. Пустыгин веско переступал с ноги на ногу.

Конечно, эти закадычные дружки прибыли звать ее играть «в театр». И все-то они ее словечки перенимают — это она, когда уж очень пристанут, отвечает, что у нее «другие обязанности», занята, мол! А они все равно ходят, выискивают ее по коммунским помещениям, влезают и в политкружок, и в медпункт, и на кухню… И не то, чтоб она была с ними особенно ласкова, хотя с младшими ей всегда легко и приятно. Просто у нее с этими крикунами само собой завелось общее дело.

Началось все с ее дежурства у «мелюзги». В коммуне с недавних пор прибавилось маленьких, дошколят даже. Воспитателей не хватало — они-то сначала были просто школой! Назначили ежедневное дежурство старших. Стелла отказывалась было, сказала, что детский шум мучительно напоминает ей мамульку и ее самое, обливающуюся слезами в колыбельке, но это серьезным аргументом не посчитали. Первой выпало дежурить Саше. Когда она вступила в вопящую, подскакивающую компанию, то даже растерялась. Что с ними делать? Рассказать что-то, но что? Будут ли слушать эти кипящие энергией шарики? И как их утихомирить?

— Что это?

— А тот дяденька Люпик, куда ушел?

— А в разбойников?

— А кушать еще дадут?

— А каша будет сладкая или солененькая?

— Тут будем всегда?

Не в силах разобраться в несущихся со всех сторон выкриках, спасая свои барабанные перепонки, Саша закричала:

— Тихо! Мы с вами сейчас затеем очень интересную вещь!.. — чтó, она и сама в тот момент не знала.

— В разбойников — это больно?

— А я не буду, не хочу потому что!

— Ты большая девочка, или маленькая тетенька?

Наконец-то она услыхала какой-то более или менее связный вопрос. Спрашивала рыжая девочка с носиком-кнопкой, напомнившая ей гимназическую Катю.

— А ты что думаешь по этому поводу? — приветливо нагнулась она к рыженькой. Девочка наморщила лобик, но промолчала.

— Девочка. Но, действительно, большая, — не стала томить Саша.

— Ее Саней зовут! — завопили вот эти самые неразлучные Семиков и Пустыгин, старожилы Коммуны, — она уколы делает и запеканки!

— А почему у тебя глазки не радуются? У девочков такие не бывают, — упорствовала «Катя». «А какие, интересно, бывают? — мимолетно подумала Саша — наверное, беззаботные.»

— А…это я для игры. Чтобы изобразить… Вот что! — внезапно решила она. — Мы все сейчас будем кого-нибудь представлять, изображать. Я вам расскажу. Про Синюю Птицу! Это сказка.

Саша легко подтянулась на подоконник и устроилась там, поджав под себя одну ногу. Она видела, что ее удачный прыжок привлек внимание всех малышей. Они примолкли.

— Но не просто так играть будем, Построим все, что полагается. Домик, комнату, придумаем, кто откуда будет выходить… Ну, это я потом расскажу. Сейчас садитесь все на пол вот так. — Саша лихо уселась «по-турецки», благо, широкая юбка позволяла. Она вдруг поняла, как вести себя с малышней. Надо обращать внимание не только на слова, но и на движения. Такие маленькие не будут и не должны сидеть неподвижно, слушая ее. Значит, надо этими движениями руководить. Она будет диктовать, какие позы надо принимать. Вот так же, как подавались команды ей, во время длительных конных прогулок: «Перемени позу!». «Расслабь мускулы!» «Пригнись к луке, сосчитай до десяти и выпрямись!», «Теперь без стремян!» И… такое удовольствие было слушаться…

— Что это вдруг так тихо стало? Неужели такие умники, что слушать будете? Итак… Жили-были Тильтиль и Митиль — девочка и мальчик… — И она рассказала им недавно вычитанную Метерлинковскую сказку, стараясь приспособить так, чтоб им было понятно. Говорят, это идет в Москве, в Художественном театре. Она все представляла себе, как это у них там поставлено — и напридумывала свое, какими должны быть Сахар, Огонь, Вода, Кот…

Предложение играть «Синюю Птицу» ребятишки приняли с восторгом. Саша боялась, что они слишком маленькие — самым старшим было не больше восьми, а маленькому — пять лет. Но этот пятилетка очень старательно растопыривал свои, якобы, сладкие пальцы и «приклеивался» ко всем. А потом даже стал предлагать другим полизать себя — еще бы! — такое редкое сейчас лакомство!

Лизание Саша пресекла, но и без этого Сахар получился прекрасный. Они построили домик: сбегали в мастерскую за рейками, сделали из них окна и двери. Из стульев — кроватки для Тильтиля и Митиль. Играли долго и с упоением, но стихийно — кто во что горазд. Саша на ходу придумывала текст.

Успех подвигнул ее на новые свершения.

Ей захотелось, чтоб это было настоящее представление с выученными ролями, занавесом и зрителями. Занавес она скоро раздобыла — старые портьеры. Догадалась, что ставить надо не «Синюю Птицу», а что-то совсем простенькое, вроде, Красной Шапочки. Только со зрителями было плохо — все хотели сами играть! Договорились, что будут по очереди: одни — на сцене, другие, незанятые, смотрят. Огородили веревкой часть спальни малышей — и пошло. Сыграли «Колобка», «Красную Шапочку»… и с тех пор гоняются за Сашей повсюду. Умоляют прийти «в театр». Это она настояла, чтоб их игра называлась не просто как очередная сказка. А именно так: «играем в театр».