Третья истина - Лина ТриЭС

— С-с- санька, фронт я на в-время отложил. Это, м-м-может, в-важнее. Когда ты ув-в-видишь, т-т-ты от уд-дивления об-балдеешь!

— Ну, пошли удивляться. Дай, туфли надену.

Петька притащил ее в мастерскую — хорошо, что она освещена! — и подвел к какому-то ящику. Саша с интересом заглянула внутрь:

— Вижу подобие адской машины, как я ее представляю по рассказам знающих людей. О-о-о, да это же колесики явно от часов! Ой, Петька, я догадалась: это ты умыкнул внутренность гостиных часов? Зачем, зачем, объясни мне? Ты что, взрывать кого-то хочешь, диверсию готовишь?

— С-с- санька, я ж в т-т-ылу… П-п-окровский, вот удрал на фронт…

— А! Это механическое пугало вдогонку Покровскому! Или оно нам его заменит временно?

— Не издевайся, — обиделся Петька. — К-когда доп-п-етришь, б-б-будешь жалеть, что не п-п-приобщилась.

— До-Петришь, то есть поймешь твою, Петр, гениальность? Ты сам виноват, Петя. Если б ты толком объяснил сразу, возможно, я б оценила значение твоего изобретения. Ведь это изобретение, я догадалась?

— В-в-ерно. Это я п-п-ридумал. Это т-т-акой механизм… Я п-п-одумал, вот часы надо заводить, — начал давать объяснения Петька, — а эта штука не нуждается в з-з-аводе, п-п-подкрутке… П-п-представляешь? Будет крутиться в-всегда. Установить в Москве громадину, на всю республику С-с-оветов…

— Петька, там же не крутится ничего!

— Нужно з-з-запустить! Я тебя на т-т-акой момент п-п-позвал… А ты смеешься!

Саша стала перед ящичком на колени и принялась рассматривать переплетение колесиков, грузиков, тросиков…

— Петька, странно. Если в ней, если это «она», машина, была бы какая-то, ну, внутренняя сила, что ли… Ее же невозможно было бы остановить. А ты собираешься ее толкать. Разве это не тот же завод?

— Эх, надо б-было т-т-ебе его показывать, п-п-ока он к-крутился. Я его, ну честное с-с-лово, С-с- санька, с-с— ам остановил. Он крутился с-с-оврешенно один. Не веришь? Г-гляди.

Он отпустил какой-то рычажок. Смотреть на это было действительно интересно: грузики сами задвигались, завертелись колесики…

— Знаешь, Петька, может, ты сам не представляешь, что сотворил, но, по-моему, что-то очень интересное. Я такого не видела никогда. Что она может делать, как ты думаешь?

— Что хочешь, — расцвел от ее похвалы Петька. — Ты автомобили в-в-идела? Они на б-б-ензине работают. А где с-с-ейчас б-б-ензин? А т-т-акую штуку вставить — и само п-п-оедет.

— Петя, автомобиль — я заглядывала внутрь — как-то внушительнее. А такими вот я представляла, ну скажем, древние изобретения — Архимеда, например, или Леонардо. С другой стороны, понятно, у тебя нет материалов, навыка. Важен принцип.

— К-конечно, С-с-анька! К-конечно! Я знал, что т-ты поймешь! — аж захлебнулся от полноты чувств Петька. — Ты, С-с-анька, хороший человек, вот что я т-т-ебе скажу! Жалко, что ты не п-п-арень, я б с тобой и п-п-ри всех дружил!

— А я уже собиралась тебе «спасибо» сказать за «хорошего человека». Отбил охоту. Ладно. Будем надеяться, что тебя не взгреют за часы. Цель оправдывает средства. Слыхал такое? Это, правда, иезуитский девиз, а они не были в моем понимании образцами для подражания. Но что-то в этом есть…

— С-с т-тобой, С-с-анька, говорить, — через каждое слово т-то фамилия непонятно чья, т-то, т-т-еперь изутиты какие-то п-п-пошли…

— «Словечка в простоте не скажет…», — засмеялась Саша. — На нервы действует, да? Напомни потом, расскажу!

— Да т-ты п-потом никогда не рассказываешь, если в т-ту минуту т-только… П-помнишь, про механических людей обещала, и что, рассказала? — попенял Петька.

Тусклая лампочка внезапно замигала и погасла. У Саши сразу же прошел по спине озноб.

— Знаешь, Петька, идем отсюда… жутко. Все не рассветает чего-то, темно… Пошли отсюда.

— С-с-анька, да я ж з-здесь каждую ночь вкалывал. В м-мастерских днем, знаешь сама, — как в улье. А ночью х-хорошо было так. Н-никто не лазил. Чего т-ты б-боишься? Лампочка т-тут всегда горит, чтоб не с-сперли чего, я п-подкручу сейчас, отошла…

— Нет, Петька, ты, как хочешь, а я пойду.

— Вот и з-здрасьте, — разочарованно протянул Петька.

…После подъема они с Петькой поставили устройство на стол посреди столовой.

Раньше всех заявился Фима и потребовал объяснений. Саша с Петей загадочно промолчали. Заинтересованный Фима подошел вплотную к механизму:

— Странная штуковина. А по чьему заданию вы ее делали? И зачем она? Может, фокусы будете показывать, чтоб чечевица легче лезла в глотку? Или для антирелигиозного вечера? У меня тоже свечи самовозгораются.

Столовая постепенно заполнялась ребятами. Входящие сразу же кидались к центральному столу и старались выяснить, для чего предназначена «эта штуковина».

— Прошу всех по местам! Что за собрание в столовой? — Илларион Ипполитович постучал в первую попавшуюся зрительскую спину. — Пропустите-ка, меня поближе к центру вашего внимания!

Петька, как можно более безразлично, принялся давать объяснения. Когда он пустился в нудные технические подробности, Саша перебила и стала с жаром описывать грандиозные перспективы применения Петькиного детища.

— Так-так… Судя по всему, вы мне описываете один из вариантов perpetuum mobile.

Петька гордо оглянулся и кивнул головой.

— П-правильно, я тоже думал, что это еще к-кому-нибудь в г-голову может придти. И п-пусть п-п-под таким названием будет, мне не жалко.

Илларион Ипполитович разогнал всех по местам и, почему-то посмеиваясь, положил руку на плечо Саше:

— А вы, Саня, являетесь соавтором?

— Нет, это он сам. Но я понимаю, как это важно. А вы видите в этом что-то?

— Друзья, очень жалко вас разочаровывать, право слово, но я должен донести до вас истину. Даже до меня, словесника, и то докатилась молва о том, что создать perpetuum mobilе, то есть вечный двигатель, невозможно в принципе. Исаак Львович объяснит вам, в чем суть. Однако, дети, Исаак Львович, не в обиду ему будь сказано, человек насмешливый и суховатый. Не отчаивайтесь, Голубятников, если он во время своих объяснений станет попутно вас высмеивать. Поверьте мне, — создание perpetuum mobilе — ступень, через которую прошли многие знаменитые впоследствии ученые. Сам факт творческих дерзаний в условиях, которые многие злопыхатели объявляют катастрофическими, говорит о громадных возможностях. Голубятников, вы напрасно поникли! Я призываю вас сейчас же взбодриться! И продолжайте, не опуская рук, дерзать! Учитесь — и дерзайте!

Между ними просунулся Фима:

— Илларион Ипполитыч, если я правильно оценил обстановку, Петька пока что дерзнул часы распатронить. Илларион Ипполитыч, вы остановитесь в своих восторгах, вы подождите его подстрекать. Я вас умоляю! У нас же, худо-бедно, а кое-что есть, мастерские с инструментом, всякая там кухонная всячина. Я уж не говорю о кроватях и тумбочках. Кто ж знает, к чему этот психический механик задумает их присобачить! Вы остановитесь, Илларион Ипполитович!

И строгим тоном Фима прибавил:

— Ну-ка, коммунары, рассыпались, навстречу новому дню! Распорядок дня нарушаете. У нас по расписанию уже давно утренняя уборка. Если кто вместо завтрака на это чучело глазел, пусть подтянет поясок до обеда, вперед, веники зовут!

Как жаль, что такое грандиозное изобретение кончилось ничем. А Саша уже представляла, как по всей стране устанавливают вечные двигатели, как они выполняют самую тяжелую работу. А люди читают, пишут стихи и ставят спектакли: в театре тоже можно было бы такие машины использовать для эффектов всяких. С тех пор, как Илларион Ипполитович с трудом уговорил ее пойти в Мариинку на детское бесплатное представление, Саша много думает о театре. На том спектакле она сначала безучастно взирала на сцену — очень уж наивной была пьеса, а потом все больше и больше заинтересовывалась, как это все сделано — декорации, костюмы, грим. Кто-то же это придумал, кто-то оживил написанное на бумаге своей выдумкой и фантазией, «увидел» все это воочию.

— Илларион Ипполитович! А, может, вы про что-то другое знаете? Оно ведь вертится! Все время! Почти, как у Галилея, да? «И все-таки оно вертится!» — она с надеждой посмотрела на учителя.

— Н-н-ет, — мрачно сказал Петька. — Оно, в-в-верно, п-п-пока через два часа ос-станавливается. С-сбалансированно п-п-лохо.

— Голубятников, Голубятников! Все-таки, не верите! Адресуйтесь, голубчик, к Исааку Львовичу, он вам принципиальную ошибку укажет. Потом, после работ на огороде. Я предварительно переговорю с Исааком Львовичем, чтоб не очень уж… изощрялся, — доверительно шепнул Илларион Ипполитович Саше.

Если бы Саше пришлось пережить такой крах, она, наверное, очень бы расстроилась и не знала, куда деваться от стыда. В ближайшем сквере, приспособленным, как многие другие в Петрограде, под огород, она, разбивая лопатой комья земли перед посевом, все время представляла себе, что сейчас чувствует Петька. Как она сама была раздосадована, когда вызвалась приготовить запеканку и — ничего не вышло! Не было яиц — откуда их сейчас взять? — и все распалось. Обыкновенная каша овсяная получилась. Саше казалось, что все презрительно смотрят на нее — взялась и не сумела. А Петька работал невозмутимо, только лицо у него было рассеянное, словно он что-то обдумывал. Саша не подошла к нему с утешениями и после работы не пошла с ним к Исааку Львовичу — наедине Петьке будет легче все выслушать, а Исаак Львович без зрителя не станет так насмешничать.