После бури - Фредрик Бакман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тед!
– Что?
Схватив его за рукав, он прорычал:
– Торт!
Тед неожиданно расхохотался, и его тело в объятиях старшего брата расслабилось.
– Что?
– Ты же так любишь торты! Подумай о торте, и станет легче!
– Совсем рехнулся…
Тобиас серьезно кивнул:
– Не бойся, что бы они ни орали, окей? Будь благодарен, что бы они ни выкрикивали! Хочешь играть в НХЛ? Тогда будь готов играть перед чокнутой публикой, а более чокнутой публики, чем эти психопаты, просто не бывает. Справишься с этим, значит, справишься с чем угодно. Просто иди и играй, и пусть они заткнутся. Каждый раз, когда они будут кричать, забивай. Раздави их. Отними у них все, что они любят.
Тед прислонился лбом ко лбу брата.
– Спасибо, Тоббе.
Тобиас прошипел:
– Не надо благодарить. Иди и забивай. Сделай их. Разбей их гребаные сердца.
Их взгляды на мгновение встретились. Старший брат был жёсток вне площадки, но на льду часто прогибался. С младшим братом все обстояло наоборот. Пока Тобиас защищал Теда по эту сторону борта, ничто не могло остановить Теда на площадке. Им было пятнадцать и тринадцать, но карьера одного заканчивалась, а у другого только начиналась. Тед с ребятами вышли на парковку, чтобы переодеться в машинах родителей, а Тобиас остался стоять в коридоре, сунув руки в карманы. И когда Тед уже готовился к игре, Тобиас развернулся и поднялся на трибуну, к стоячим местам, где собрались фанаты «Хеда». Кто-то из старших узнал его – когда-то они учились в одной школе, и стал кричать и махать, чтобы он шел к ним.
– Это же ты недавно вырубил бьорнстадских пидоров и за это вылетел из команды, да? – спросил один.
Тобиас неохотно кивнул. Кто-то хлопнул его по спине.
– И они еще тебя отстранили! Да тебе медаль надо было дать!
Тобиас, конечно, знал, кто это. Отец всегда говорил ему держаться подальше от таких людей: «Этих придурков хлебом не корми, дай подраться, Тоббе. Не ищи приключений на свою голову – ты станешь старше и поймешь, что в жизни и так достаточно передряг, которые сами тебя найдут…» Но когда эти парни запели и запрыгали, в груди у Тобиаса отчаянно застучало. В ушах зашумело, адреналин закипел в крови. И он тоже стал петь и скакать.
Когда Тед с ребятами вернулись в ледовый дворец, многие из отцов пошли за ними до самого прохода на лед, в бешенстве от того, что их детей унизили, заставив переодеваться на парковке. Они кричали о «неспортивном поведении», а когда парнишка из бьорнстадской команды что-то выкрикнул в ответ, его тут же схватили, и тут уже на защиту своих ребят примчались все отцы «Бьорнстада», и пошло-поехало. Все вспыхнуло в мгновение ока.
Беньи и Адри приехали в ледовый дворец перед самым началом матча. Суне был слишком расстроен и остался дома. Он вышел пройтись по тому же маршруту, что они ходили с собакой. Он еще долго будет так делать. Запыхавшись, он будет всегда останавливаться, хвататься за сердце и шептать: «Беги вперед» – по старой привычке.
Беньи и Адри поднялись на стоячую трибуну. Черные куртки безмолвно обступили их со всех сторон. Адри знала, что многие из них на этой неделе были на лосиной охоте и сорвались только ради того, чтобы посмотреть детский матч. Плохой знак. Для всех.
Рядом с Адри и Беньи стоял Теему. «ПИ-ДО-РЫ!» – орали хедские болельщики, «СУКИ!» – орали в ответ бьорнстадские. Пока это были всего лишь слова, но Теему покосился на Беньи и Адри, проверяя их реакцию. Беньи был непроницаем, как камень: размеренное дыхание и равнодушный взгляд, как будто он то ли сбрасывал обороты, то ли, напротив, к чему-то готовился. Адри же только мельком взглянула на Теему и удивленно проговорила:
– Странно, что ты такой спокойный.
Теему загадочно кивнул:
– Я обещал сегодня не высовываться.
– Кому? – поинтересовалась Адри.
– Клубу, – ответил он.
Он даже своему ближайшему окружению не сказал, что говорил с Фраком. Только велел всем сохранять спокойствие, пока не получат прямого сигнала, и тогда все послушаются – не из страха, а потому что любят Теему. Он знал, это братство, которого здесь никому не понять, но если кто и мог бы, то это Адри. Тем не менее ему было трудно истолковать выражение ее лица сейчас – возможно, потому, что она и сама толком не знала, что чувствует: то ли гордость за Теему, что он и его парни до сих пор не развязали драку, то ли желание, чтобы они уже подрались. За свою жизнь Адри столько раз видела, как люди причиняют зло другим людям, что закалилась и очерствела, но когда зло причиняли животному, все предохранители внутри ее слетали. В голове все разом чернело. В такие минуты она понимала Теему как нельзя лучше.
«ПИ-ДО-РЫ!» – грохотало с одной трибуны.
«СУКИ!» – грохотало в ответ.
Выкрики накатывали с обеих сторон как волны. Обычно на игре между тринадцатилетками трибуны пусты, но это была не обычная неделя. В субботу основные команды обоих городов сыграют первый матч сезона, и у Адри в голове пронеслось: что же выкинут эти парни тогда? На танках приедут?
«БЕЙ, МОЧИ, ЛОМАЙ, ПАЛИ! МЫ БЫ ТРАХНУЛИ ВАШИХ СЕСТЕР, НО ВЫ ИХ САМИ УЖЕ ТРАХНУЛИ!» – орал кто-то на красной трибуне.
«ХЕД – ССЫКЛО! ХЕД – ССЫКЛО!» – скандировали парни Теему, окружавшие Адри.
Красных болельщиков не так много, как зеленых, и, главное, они не так хорошо организованы. Когда они скандируют, то слышны сотни разрозненных голосов, когда же кричат парни Теему, все голоса звучат слитно, как один. Как голос одного-единственного, внушающего ужас человека, готового на все. На трибуне «Хеда» это, конечно же, знали, знали, что они слабее, поэтому сделали то, что делают все болельщики в их положении: ударили противника в самое уязвимое место. Они готовы были на что угодно, лишь бы обидеть, сделать больно, задеть их гордость. Они придумали самый простой способ. И самый жестокий.
Пока Тед и остальные протискивались к выходу на лед сквозь давку, которую устроили их отцы с отцами противника, и, выбравшись на площадку, начали разогреваться, по трибуне «Хеда» прокатился слух: что-то такое
