Солнцеворот - Николай Симонов

— Это совершенно необходимо: даже на сравнительно близком расстоянии картечь не пробивает металлические доспехи и застревает в обычных кожаных панцирях, — заметил Виктор.

— Сомневаюсь я в том, что император такую инициативу поддержит. Как бы и те стволы, которые удалось отлить, не утопили в Байкале или не отправили на переплавку, — с сожалением сказал Павлов, и его гости тяжело вздохнули.

На веранде появился Урхан и извинился за опоздание. Он, по его словам, вместе со своими секретарями готовил смету расходов на летне-осеннюю компанию, если война с парсами возобновиться. Павлов посмотрел на составленную калькуляцию и заметил, что все предполагаемые расходы придется сократить вдвое, поскольку казна расстроена и даже чеканка медной монеты проблемы государственного бюджета не решит. Его поддержал Толемей-хан:

— Начнется "медный бунт". Население откажется принимать медные динары по номиналу серебряных. Лучше бы император сократил расходы на строительство своего дворца и содержание пышного двора. И пусть церковь и офицеры-помещики тоже платят налоги со своих доходов, наравне со всеми!

— И ввести специальный налог при покупке и продаже рабов! — горячился Урхан, еще не зная о том, что Государственный Совет империи на своем последнем заседании, на котором Павлов присутствовал, соответствующий законопроект отклонил.

Беседа за чайным столом перешла на острые политические темы. Павлов кивнул Виктору, давая ему понять, что вникать в "тайны мадридского двора" ему не обязательно. Виктор встал из-за стола, поблагодарил за угощение и приятное общение и попросил разрешения удалиться, чтобы проведать свою беременную жену. Павлов попросил передать Насте е привет и, шутя, поинтересовался, устраивает ли его постельная служанка Эмили (родная сестра Гюзель), приставленная к Виктору в его спальные покои. Виктор густо покраснел и пробормотал, что-то вроде: "Спасибо, другой служанки мне не надо".

Толемей-хан и Урхан заулыбались, и, воспользовавшись поводом, Урхан, понизив голос до шепота, начал рассказывать о том, что, по слухам, император Агесилай-хан IV передал своему сыну Банзай-хану по случаю совершеннолетия символический ключ от императорского гарема. Там, по их словам, юный принц днюет и ночует, и дошел уже до такой степени истощения, что вот-вот отдаст концы.

………………………………………………………………………………………………………

Виктор последней политической сплетни не слышал, но даже если бы он ее и услышал, она вряд ли бы его заинтересовала. Он со всех ног спешил к своей любимой и несчастной Насте, которую застал в своих покоях стоящей на коленях и тоже к ней присоединился. Бывшие студенты Иркутского политехнического института умоляли Всевышнего вернуть их в тот день, когда они, поддавшись уговорам своих друзей Бориса и Даши, вкололи себе в вены героин, а затем отправились кататься на моторной лодке-казанке: "Навстречу утренней заре, по Ангаре, по Ангаре…" О том, что случилось с Дашей Вороновой они, разумеется, знать не могли, а вот по поводу смерти Бориса, застреленного Урсулой-воительницей, особенно не печалились. Интуитивно они оба догадывались о том, что оказались не в далеком прошлом, а в каком-то неопределенном будущем, но все равно надеялись на то, что фантастический мираж когда-нибудь рассеется, и они снова увидят своих родных и близких.

………………………………………………………………………………………………………

— Да, хлебнем мы горя с сыном Пальмиры, — прокомментировал новую политическую сплетню Толемей-хан, и в свою очередь, рассказал о том, как в свое время тщетно пытался привить Банзай-хану любовь к географии и естествознанию.

— Вот вы, ваше высочество, — говорил он, обращаясь к Павлову, — с ходу все улавливали, вопросы мне разные задавали, а ваш братец только хлопал глазами и сердился, дескать, зачем ему знать, какое расстояние между Сиракузами и Ротоном, если есть гонцы, которые его письма куда угодно доставят.

— А Главному лекарю он даже чуть нос не откусил, когда тот объяснял ему строение скелета, мышц и пропорций человеческой фигуры, — Павлов вспомнил жалобы Эскулап-хана по поводу трудностей воспитания Банзай-хана принца Альхонского.

Летний дворец Тезей-хана на мысе Принцессы Грез считался одним из самых красивых в империи, если не самым красивым. Между тем, будучи обладателем самого красивого дворца, Тезей-хан по законам империи наследником императора Агесилай-хана IV не являлся, поскольку был сыном его младшей (третьей по счету) жены. Да, из пяти сыновей императора, по возрасту, Тезей-хан был самый старший. "Отец" поручал ему важные государственные дела и даже доверил командование армией и флотом, как самому подготовленному для этого принцу крови, но наследником престола официально являлся 16-летний Банзай-хан — сын его старшей (первой по счету) жены Пальмиры.

Павлов изо всех сил старался наладить с наследником престола нормальные дружеские отношения, но у него это очень плохо получалась. Мать Банзай-хана Пальмира и мать Тезей-хана Гюльнара были ярыми соперницами в борьбе за расположение императора и ненавидели друг друга лютой ненавистью. Эти властные и деспотичные женщины — двоюродные сестры императора — фактически стояли во главе двух враждующих придворных группировок.

Третью группировку представляли высшие церковные чины объединенной корпорации Одина-Магнетрона, которые оказывали на суеверного и набожного императора довольно существенное влияние. И ладно, если бы жрецы добивались только льгот и привилегий, так ведь они, что Павлова очень сильно возмущало, стремились подмять под себя судебную власть, которая издревле принадлежала выборным судьям городов и поселений.

Четвертая политическая группировка выражала интересы провинциальной знати: именитых купцов и мелкопоместных офицеров. У джурджени не было такого понятия, как дворяне, но, фактически, все кадровые офицеры армии и флота получали от императора за свою службу земельные угодья, которые они обрабатывали с помощью рабов или сдавали в аренду предприимчивым купцам и вольноотпущенникам. При дворе эта группировка была представлена высшими чиновниками государственных коллегий: финансов, общественных работ, императорского земельного фонда, дорожной и почтовой службы и т. д.

Павлов был в курсе того, что в армии и флоте зреет и вот-вот прорвется недовольство политикой администрации Агесилай-хана IV. Младшие и средние офицеры жаловались на скудость оклада денежного содержания и желали закрепить свои поместья в наследственное владение. Рядовой и сержантский состав, комплектовавшийся из свободных крестьян и ремесленников, был заинтересован в том, чтобы сроки обязательной военной службы были сокращены с трех до полутора лет, а семьи военнослужащих были полностью освобождены от налогов.