Расстановка - Константин Рольник

Неосознанный мощный импульс поднял Рэда с лавки, и заставил пройти к станции. Скрывшись за углом билетной кассы, он услышал, как мальчик молит, всхлипывая:

— Ну дядя полицейский, отпустите… У нас ведь хор в Пригородном… у меня выступление…

— По-а-а-ди… Сейчас… У теее-я ес-сь мо-би-ль-ник? — полицай не вязал лыка, и слова его невозможно было разобрать, да парнишка и не прислушивался.

— Ну, поезд ведь уйдет! Отпустите, дяденька!

— Пой-дем, мне проверить надо… Вдруг ты… п-п-отеря-ялся… из дому сбе-е-жал… Для п-по-рядку…

Рэд понял, что происходит. Банда мерзавцев-полицаев — сейчас он вспомнил их фамилии: Кнутов, Паскудников и Гнилодеев — воспринимала электрички как вотчину, отданную им "в кормление", и потрошила пассажиров. Когда Рэд ехал в Урбоград, они крепко избили школьника Васю Крылова. Быстро нашли повод докопаться: неформал, взгляд волчий, неуступчивый, да и лет ему было поболе… Но здесь-то? Впрочем, такие не пощадят ни старика, ни пятилетнего ребенка. Еще тогда, видя их мерзости, Рэд с трудом сдержал желание вмешаться, его удержала только ответственность за операцию "Генезис". Сейчас дело было сделано — а происходящее — даже по сравнению с тем что было — это полный беспредел. Как мальчик доберется с пустынного полустанка до дома, без денег и мобильника, да еще как знать — не искалеченный ли на всю жизнь?

Под холодной оболочкой сухого логика, в душе Рэда жило горячее сострадание к угнетенным. У сострадания есть и обратная сторона — ненависть к мучителям и угнетателям. И, как сострадание, ее порождающее — эта ненависть не умрет, какими бы законами о "политическом крайнизме" мерзавцы ее ни запрещали. Праведный гнев медленно овладевал Рэдом. Повстанец прислушался.

— Ну дя-я-денька — жалобно тянул мальчуган — Я же в хоре пою… И при церкви пел, и в школе… У нас в Нижнеурбинском был конкурс… Ну отпустите…

Паскудников — это был именно он — скривил одутловатую синюшную харю, и на миг было отказался от своего намерения. Но денег на водку не было, а выпить очень хотелось. "Сейчас возьму мобильник, а самогонщик-то уж на следующей станции… Нальет за него бутылку, как всегда… Ну, как назло в вагоне только этот пацан был… И… Не пропадать же добру…"

Полицай завел мальчишку в темный лабиринт, посреди штабелей из бетонных балок. Рэд бесшумно и осторожно следовал по пятам, выглядывая из-за углов прежде чем свернуть. Неизвестно откуда в его в руке появился короткий железный обломок штыковой лопаты: деревянная ручка в локоть диной, железная плоскость с острой кромкой… Сойдет. Рэд уже понял в каком тупичке совершится будущее ограбление. Туда он решил подобраться сверху, ползком по штабелям. Балки, при близком рассмотрении, оказались бетонными шпалами. Хватаясь за новенькие железные болты на этих шпалах, заговорщик подтянулся на самый верх, и пополз в направлении тупичка. Предчувствие его не обмануло: пьяный скот наклонился к мальчонке, принялся шарить в его карманах. Он уже держал в руках мобильник и деньги, которые заботливая мама дала юному певцу, на случай если тот отстанет от поезда. Картонный прямоугольник билета упал в грязную лужу.

— Мой билет! Билет! — всхлипнул парнишка, и громко зарыдал.

Рыдания эти взбесили пьяного подонка, он зажал рот жертве волосатой ручищей, а другую руку занес для удара… И тут что-то черное накрыло его сверху — так в джунглях атакует леопард, затаившийся среди ветвей.

Рэд убил мерзавца так, как мечтал это сделать при первой их встрече: железная кромка лопаты одним махом разрубила хрящи и шейные позвонки, взрезала артерии. Рэд отбросил к штабелю уродливый труп с рассеченной до середины шеей. Кровь дохлого скота, вопреки ожиданию, не была черной: сознательным реакционером он не был. Но лишь потому, что давно пропил свое сознание. От бурой лужи на земле разило алкоголем.

"Тьфу ты" — подумал Рэд, утирая пот со лба — "А еще говорят, что труп врага всегда хорошо пахнет. Разве в переносном смысле… Такое амбре, будто в кабаке сижу…. А все же, это счастье — освободить мир от очередной крупинки Зла, выполнить свой долг! Гад ничего и понять-то не успел… Так. Теперь займемся спасённым…"

Рэд протянул руку в направлении, где он ожидал увидеть перепуганного хлопчика. Заговорщик ничего не ощутил, и недоуменно обернулся … Сквозь щели в штабелях он увидел: парнишка давно вырвался из тупичка и пустился прочь… Вот он он подбегает к платформе…

— Эх — досадно молвил Рэд, опустив голову — Даже спасибо не сказал. Впрочем, понятно: шок.

Он выпрямился, ожидая увидеть, как спасенный мальчик садится в поезд. Но Рэда ожидала иная картина: кудрявый мальчуган, стоя рядом с подельниками убитого мерзавца, указывал пальчиком на бетонный лабиринт. На него, Рэда!

— Ужасист! Междугородный ужасист!!! Он полицейского убил! — ветер донес до подпольщика эти слова, испуганный визг ребенка резанул его слух. — Ужасист, как по телеку! Там ужасист! Держите его!

— Вот дурошлеп! — Рэд похолодел, не так от страха, как от внезапной и глубокой обиды. "Черт, его и винить-то нельзя… Телека насмотрелся, да и в церкви пел… Вот и вбили в его головенку, что революционеры — какие-то чудовища… Ладно, на малолетних зомби не обижаются… Бежать!"

Рэд рванулся из тупичка, но все выходы из лабиринта вели к станции. Так… А их старший, Гнилодеев-то, смотрю уже к станции бежит… Видно, память еще не пропил, а в Урбограде им инструктаж давали и фоторобот мой показывали. Черт… Вот уже и местная полиция нарисовалась. Сколько их тут… А если даже вылезу поверху, по штабелям — там же равнина! На двести-триста шагов их пистолеты берут… Не скроешься… Рэд вернулся к дохлому Паскудникову, опустошил его кобуру. В обойме у негодяя было пять патронов.

"Так, ствол есть. Ну, по верхам, пошли-пошли! И — добежать до поселка, а там среди улочек уж как-нибудь.."

Рэд вновь вскарабкался на штабеля, полз по холодным шпалам. Еще немножко… Так… А это что такое?

— Стой! Стрелять буду! Стреляю!

Грохот выстрела распорол тишину сельского вечера. Послышались свистки, крики, топот ног. Штабеля брали в оцепление. Со стороны поселка стояло лишь двое полицейских, и Рэд снял их прицельно.

"Еще не разучился… Выберусь! Не впервой… А пацан… Вот свиненок-то… Нет, даже больше на барашка похож… Барашек! Вещий сон! Эх…"

Нелепые ассоциации не помешали Рэду спрыгнуть со штабеля и опрометью броситься к белым хатам поселка. Сейчас через овраг, и…

— Стоять! Стой!

Рэд не слышал свиста пуль, он карабкался по склону оврага вверх, сжав зубы, не замечая что руки и лицо его люто обожжены крапивой. Так… Через плетень… Вперед… Комп на всякий случай ликвидируем… Левую руку он сунул в карман жилета, вдавил кнопку на корпусе "Пелены", и мощные миниатюрные дробилки превратили диск компьютера в пыль. Вот плетень над оврагом… Ах, как простреливается тут все… Ну, прыгаем и цепляемся!

Рэд не почувствовал, как пять пуль пригвоздили его к плетню, увитому диким виноградом. Когда же окровавленное тело сползло вниз, жизнь покинула его.

Подбежали запыхавшиеся полицейские.

Тело подпольщика было изуродовано, голову пули пощадили. Серые глаза мертвеца смотрели в небо. На смуглом лице застыла гримаса тяжкой обиды.

Не спасенного ребенка Рэд укорял в последний миг — а тех лже-учителей, журналистов и церковников, что настроили этого мальчишку против революции, превратили в зомби, отравили юную душу покорностью перед Злом….

Сообщники палачей!

Классическая традиция рабсийской литературы требовала ответа на ряд вопросов. Писатель, не отвечавший на них, терял право именоваться серьезным.

Николай затрагивал эти вопросы в каждой из книг. Именно это выделяло повести Чершевского из общей массы. Всякий свой политический детектив автор превращал в глубокое философское произведение.

После бесед с подпольщиком Николая Чершевского охватило вдохновение. Сейчас его раздражала необходимость отвлекаться на еду, сон, прогулки. Писатель, вернувшись от Алексея днем, еле вынудил себя приготовить обед. Голод ведь тоже помеха делу, а в такие моменты он ярился на все, что сбивало мысль с творческой задачи.

Зная за собой эту черту, литератор обставил рабочий кабинет своеобразно: минимализм в сочетании с ретро.

В других комнатах хранились богатые коллекции, награды, грамоты. На стенах и полках там громоздились диковинные подарки, привезенные из экзотических стран. Лишь малую часть этих сокровищ Николай передал брату. Каждый предмет такого рода вызывал цепь ассоциаций, воспоминаний, чувств — не всегда созвучных с настроением новой книги. Потому Чершевский и держал сувениры вне рабочего кабинета.

Здесь же, за работой — ничего лишнего! Однотонные, без рисунка, обои цвета топленого молока. Неброский палевый ковер. Суровые прямоугольные шкафы без завитушек — темно-коричневые, почти черные. На полках — только нужные для работы книги: справочники по странам мира, статистические сборники, путеводители, словари и учебники иностранных языков, солидные труды по истории, философии, психологии. Богатая подборка биографий из серии "Жизнь замечательных мезлян". За ней, во втором ряду, крылись сочинения гонимых ныне авторов: Марела Карса, Ильича Нелина. В торце кабинета примостились высокие и узкие напольные часы с бронзовым циферблатом.