Para Bellum - Геннадий Хазанов

– Ну и как тебе Марков? – усмехаясь, поинтересовался Берия.

– Крепкий мужик, – очень серьёзно ответил Мамсуров. – И очень нас не любит.

– Нас – в каком смысле? Нас, – пухлая рука описала вертикальную окружность. – Или нас? – Указательный палец уперся в грудь диверсанта, потом нацелился на самого наркома.

– Нас с вами, – спокойно уточнил Хаджи-Умар. – И службу, и персонально.

– Думаешь, это антагонистическое противоречие? Договориться не сможем?

– Это вряд ли.

– Почему? Он не понимает, что мы можем и украсить жизнь, и сильно её усложнить? Как это у вас говорят: «за бонте хорз»?

– У нас чаще говорят: «Никаких «за бонте хорз», – чуть заметно улыбнулся Мамсуров.

– Это большая разница?

– Как между «да» и «нет». Лаврентий Павлович, а для чего вообще нужно было устраивать всю эту комедию с поисками какой-то девицы?

Берия улыбнулся во весь рот, глаза маслянисто заблестели:

– Эта, как ты выразился, девица – наши глаза и уши рядом с командующим Западным фронтом. Думаю, даже не только. Может, она станет шеей и будет поворачивать голову «крепкого мужика» в ту сторону, куда нужно нам. Для этого у лейтенанта Сумовой есть всё, что нужно, уж поверь мне.

– Это вряд ли, – повторил Мамсуров. – У Маркова не тот склад психики. Он не бонвиван, он аскет и солдат. Это вам не Павлов.

– Кстати, за что ты так не любишь Дмитрия Григорьевича? Вроде бы вместе воевали в Испании?

Хаджи-Умар кивнул:

– Воевали. Я под пулями, он в кабаках и бардаках.

– А мне докладывали, – посмотрел в глаза диверсанту Берия, – Павлов очень неплохо распоряжался танковыми соединениями.

– Ага, – кивнул диверсант. – Настолько неплохо, что регулярно спьяну лупил по своим изо всех стволов. Под Лас-Роса он и меня чуть было не отправил к праотцам. Перепутал ориентиры. А моих парней тогда накрошил…

Лаврентий Павлович сверкнул белозубой улыбкой:

– Нас, кавказцев, не так просто убить, – важно произнёс он. – Тем более таких, как «майор Ксанти». Ты знаешь, что приобрёл мировую известность?

– С моей профессией известность – это смертный приговор, – сверкнул глазами Мамсуров. – И кто меня слил?

Нарком внутренних дел заразительно рассмеялся. Он даже снял пенсне, помассировал переносицу и вытер глаза белоснежным платком.

– Помнишь, в Мадриде Кольцов познакомил с американским журналистом?

– Эрнесто? Тем болтливым алкоголиком?

Берия кивнул.

– Я ему ничего не рассказывал, – насторожился Хаджи-Умар.

– Успокойся, никто тебя ни в чем не обвиняет. Твой романтический облик настолько поразил Хемингуэя, что он сделал тебя героем своей книги. Называется «По ком звонит колокол». К счастью, Хем – патриот, потому диверсанта в романе зовут Роберт Джордан и он американец. Мои люди сообщают, что сюжетом заинтересовался Голливуд. Гордись, Хаджи-Умар, тебя, может быть, сам Гарри Купер играть будет. Жаль только, похвастаться этим ты не сможешь никогда.

– Да чихал я на этого их Гарри Купера вместе с пьяницей Эрнесто… как вы сказали, его фамилия?

– Хемингуэй. И не надо на него чихать, дорогой. Это большой писатель. Нас с тобой забудут, а его книги будут читать десятилетиями.

– Я таких благостных рассуждений за жизнь столько слышал… Хемингуэй. Тоже мне, Лев Толстой.

Лаврентий Павлович с добродушной улыбкой покачал головой. Так взрослый снисходительно реагирует на высказывание не вступившего в сознательный возраст малыша. Потом посерьёзнел:

– Ты, надеюсь, понимаешь, что Маркова придётся опекать прилежно, следить, чтобы даже волос не упал с его головы, чтобы с ним не случилось никаких случайностей. И делать это придётся тебе. Никому другому доверить это я не могу. Не справятся.

– А как мои курсы? – обеспокоился Мамсуров.

– Хрен с ними, с курсами.

– Может, вы сообщите, что послали меня в командировку?

– Не надо, чтобы кто-нибудь знал о нашей связи, – тихо и страстно заговорил Берия. – Официально ты не имеешь никакого отношения ни к НКВД, ни к НКГБ. Мои просьбы выполняешь, как сказал поэт, не по службе, а по душе. Тебе же не обязательно постоянно жить в Белостоке. Там и без тебя с него глаз не спустят. Убедишься, что с генералом всё в порядке, и в Москву. В приграничье ты будешь появляться, как бог из машины – неожиданно и только тогда, когда должно что-то произойти. Потому что работы и здесь выше крыши. Придётся поездить туда, сюда, обратно. Но оно того стоит.

– Ладно, – махнул рукой Мамсуров, пружинисто встал и направился к выходу. Когда он взялся за ручку двери, Лаврентий Павлович произнёс:

– Постой.

Хаджи-Умар обернулся.

– В Америке после того, как про тебя написал Хемингуэй, ты стал бы миллионером.

Диверсант пожал плечами и толкнул тяжёлое полотнище из морёного бука.

Иосиф Виссарионович, когда рекомендовал Маркову оставить Ленку в Москве, имел в виду только одно: работать придётся буквально день и ночь, и будет не до альковных дел. Но он не был бы товарищем Сталиным, если бы не спросил сам себя: «Скажи честно, Иосиф, ты запретил (запретил, запретил; совет Хозяина не равносилен приказу, он выше любого распоряжения, потому что здесь подразумевается личное доверие к тому, кому советует товарищ Сталин) комфронтом брать с собой девочку только из соображений службы, или…» Иосиф медлил с ответом, и Вождь задумался. Конечно, закрутить студенточке мозги – дело нехитрое. Пару раз пригласить на приёмы – просто чтобы она привыкла к факту, что великий гений всех времён и народов – такой же человек из плоти и крови. А там сама пойдёт, как дубинушка из песни.

– А нужно ли это, Иосиф? Во-первых, дел невпроворот. Во-вторых, что такого особенного в ней, в этой Ленке? Совсем не красавица. Знавал Вождь дам и получше. Правда, девочка искренняя, обаятельная, иногда просто прелесть. И улыбка замечательная. Тем более что товарищ Сталин вообще отвык от того, чтобы кто-то в его присутствии скалил зубы. Но… Стоит ли ссориться с Марковым, от которого сейчас многое зависит, из-за соплячки, пусть даже с замечательной улыбкой?

Второе я, Иосиф, сегодня что-то был молчаливым. Такое случалось. Как правило, когда он понимал, что на самом деле Вождь всё уже взвесил, измерил и нашёл легковесным, серьёзного внимания не стоящим. И он, Иосиф, даже знал, что на самом деле такое решение предопределило. В отличие от Маркова, выпускник духовной академии Джугашвили библейские тексты знал наизусть. В том числе и историю Урии Хеттеянина, которого царь Давид послал на смерть, чтобы заняться любовью с женой своего военачальника. «И было это дело, которое сделал Давид, зло в очах Господа».