Para Bellum - Геннадий Хазанов

Только сейчас он обратил внимание на то, что Люсечка сидит рядом, но как бы поодаль, стараясь сохранить дистанцию, приличную для молодой девушки, оказавшейся наедине с мужчиной в тесном пространстве. Как бы автоматическим движением она одёрнула коротенький халатик, и Сергей вдруг обратил внимание, что ткань оголяет стройные бёдра, прикрывая только то, что ножками уже не является. Командир отвернулся, почувствовав, как стучит в висках ставшая вдруг густой кровь. Он мечтал прибить эту гэбэшную шлюшку. И, с презрением к самому себе, чувствовал непреодолимое возбуждение.

«Что я как пацан, который первый раз заглянул под юбку», – подумал Марков и понял, что врёт самому себе, пытается усмирить взбесившееся, не желающее принимать никаких тормозов нутро.

Чтобы блондинка не увидела его лица и ни о чём не догадалась, Сергей насадил на вилку ещё одну котлету, щедро окунул её в горчицу, откусил сразу половину и застыл с открытым ртом и выпученными глазами. Описать самочувствие человека, который неожиданно или по забывчивости набил полную пасть домашней русской горчицей, сумел бы, возможно, Данте. Если бы смекнул, в какой из кругов описанного им заведения поместить такую пытку.

Люсечка, глянув на генерала, судорожно втягивающего воздух широко распахнутым едалом и машущего перед покрасневшим лицом вилкой с нанизанным огрызком котлеты, расхохоталась. Девушка откинулась на спину и задрыгала ногами. Задыхающийся Марков увидел задравшийся до пояса халатик и то, что было под ним, и вообще остолбенел. Блондинка, не переставая прыскать от сдерживаемого смеха, схватила стаканчик, плеснула в него первое, что попалось под руку, и подала мужчине. Тот глотнул, смывая горчицу, и снова распахнул рот – впопыхах попутчица налила водку. И без того обожжённые вкусовые пупырышки отреагировали на алкоголь острым возмущением.

– Ты моей смерти хочешь, – просипел Сергей.

– И вовсе нет, – возразила Люсечка и стала одёргивать подол, смущённо потупив глаза и даже как будто покраснев.

«Если я сейчас просто протяну руку, – подумал Марков, – она раздвинет ножки, даже не снимая халат. А что сказал бы Лось?»

Что сказал бы Володька, если бы увидел, как лучший друг дерёт его любимую женщину? Или подлую и расчётливую предательницу, которая подталкивала к гибели? Может, он воспринял бы это как возмездие…

Марков неожиданно почувствовал, что он сильно опьянел. С чего бы, с пары сотен граммов, пусть даже смеси водки и коньяка? «Может, она меня отравила, – неуклюже заворочалась в башке дурная мысль. – Нет, вряд ли, я же её защита и опора. Погоди, она же лейтенант госбезопасности, значит, она в безопасности и сама представляет опасность, значит, защищать нужно от неё. А кого защищать?» Генерал понял, что безнадёжно запутался в собственных рассуждениях, привалился боком в угол у вагонного окна и провалился в мертвецкий сон, так и не выпустив из руки черенок вилки с насаженной на неё половинкой котлеты.

Люсечка с удивлением смотрела на здоровенного, ещё молодого мужика, который отрубился от смешной дозы выпивки. А ещё герой Гражданской, красный конник. Про способность кавалеристов-будённовцев поглощать спиртное ходили легенды. И на тебе. Ей было невдомёк, что дело отнюдь не в алкоголе. Нервная система Маркова, подвергшаяся в последние дни чудовищным потрясениям и перегрузкам, при первой возможности отказалась работать. Так отключается после короткого замыкания электричество. Ёрш из коньяка и водки и мерное постукивание колёс по стыкам рельсов послужили спусковым механизмом спасительного забвения.

– Ну и ладно, – досадливо произнесла Люська. – Спи спокойно, дорогой товарищ. Мне же легче будет.

Маркову приснилась Ленка. Она танцевала перед генералом. Из одежды на девчонке были только узенькие голубые трусики, а движения она выделывала такие… Бедный мужчина почувствовал, что лопнет от разрывающего изнутри желания. И тут же они оказались в постели, и Сергей медленно и нежно овладевал Радостью. Обычно в дрёме что-то мешает наслаждению. Видение, не подтверждённое телесными ощущениями, подстраивается под реальность, и в грёзах появляются досадные помехи, которые не позволяют достичь настоящего пика любовной судороги. Но на сей раз мечтания были такими яркими, словно всё происходило на самом деле. От острого наслаждения Сергей замычал сквозь зубы и проснулся. Удивительно, но удовольствие, чисто физиологическое, с пробуждением не прервалось. Марков открыл глаза. В полутьме – купе освещал только один ночник – он увидел собственное полураздетое тело и светлый ком волос где-то в районе живота.

– Проснулся, – хриплым голосом не то спросила, не то констатировала Люсечка. – Отлично.

Она ловким движением оседлала Сергея и поскакала, словно гоголевская панночка на Хоме Бруте.

Генерал лежал почти неподвижно, позволяя блондинке делать с собой всё, чего она хотела. В самом деле, не звать же на помощь. Хохотать над ним станут сразу две армии – своя и германская. А стащить с себя проклятую девку не было сил. Вышедшее из повиновения тело противилось всему, что могло нарушить непереносимые, сводящие с ума своей сладостью ощущения.

Ничего подобного Марков не испытал ни разу за всю предыдущую жизнь. Он как будто воспарял своей несокрушимой твёрдостью во влажные и горячие облака, готовые пролиться дождём; то терял ощущение собственного тела, растворялся в происходящем, как кусок сахара в чае. Люсечка словно чувствовала то же, что и её жертва. Она сбавляла ритм, когда «рысак» был готов завершить дерби, и вновь пускала его в галоп аллюром три креста, как только чуть отступала волна предчувствия самого острого мига.

Сколько времени длилось это колдовство, он не смог бы ответить. Возможно, девка уже доскакала на командире фронта до самого переднего края разворачивания войск. Или это мгновение остановилось, потому что было прекрасно.

Потом Марков, мокрый, словно только из бани, обессиленно лежал на спине и тупо смотрел в вагонный потолок. На его груди прикорнула хрупкая блондиночка. Копна густых волос закрыла лицо, и увидеть, довольна ли девушка или безмерно устала, было невозможно.

Убаюканный мерным перестуком колёс и покачиванием вагона, Сергей Петрович незаметно для себя соскользнул в тёмную, без сновидений, дрёму.

Когда он снова открыл глаза, Люсечка сидела на краешке полки. Тонкие пальчики поглаживали самую чувствительную сейчас часть тела мужчины. И небезрезультатно. Орган, который совсем недавно свалился и скукожился, как шахтёр после смены в забое, прямо на глазах оживал, креп и снова рвался в схватку.