Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков

Атаман с легкой грустью ходил между казаками и с теплотою в душе ласково поглядывал на них.

Гигант Матвей Сычев спал, раскинув огромные руки и ноги. Рот его был полуоткрыт, словно и во сне он что-то говорил, оправдывая свое непредсказуемое поражение.

Недалеко, обняв ногу соседа, спал Борисов Петр. Голову новоиспеченный казак уронил на плоский камень и сладко всхрапывал. Не избалованный сладкой жизнью Борисов, впрочем, как и все окружавшие его люди, мог спать где угодно и на чем угодно. Жандармская шапка Петра, с которой он даже не содрал кокарды, свалилась с густых кудрей и, откатившись к костру, тлела золотым полукружьем. К утру, если не убрать шапку в сторону, от нее уцелеет только кокарда.

Бок о бок с Борисовым калачиком свернулся татарчонок Закирка. Голые ноги его выглядывали из задравшихся штанин и зябли от ночной свежести. Он пригнул их во сне к самому подбородку.

– Што, без сна маяшся, Евдокимыч? – отвлек атамана от размышлений Кочегуров.

– Не идет сон, хоть глаза коли, – ответил Арапов, вглядываясь куда-то в глубь леса.

– А ты не думай ни об чем – и зараз заснешь, – со знанием дела посоветовал есаул.

– Это токо ты так могешь, – улыбнулся атаман. – Тя завсегда мало што заботит.

– Ну, энто ты зря, – обиделся Кочегуров. – Я, мож, за дело не меньше тя переживаю!

– С каких энто пор? – не удержался от усмешки Арапов.

– Завсегда так было. Я што энто, зазря с тобой зазимовал в глуши энтой непроглядной?

– Ладно, верю. Токо не переусердствуй!

Атаман вновь посмотрел в сторону леса, где он, как ему показалось, увидел отблески огня. Но как ни напрягал Арапов глаза, взметнувшегося в небо пламени больше не видел. «Померещилось», – подумал он и спросил присевшего у костра есаула:

– Чем с утра займемся, Петро?

– Наверное, с обустройства жилищ, – не задумываясь, ответил Кочегуров.

– Правильно мыслишь!

– Стараюсь.

– Наверное, часть людей отправим во главе с Борисовым лес для частокола приглядеть. – Атаман присел рядом и продолжил: – А мы с тобою заберем половину людей и на пепелище сходим.

– Энто ешо для чево? – недовольно поморщился Кочегуров, которому страсть как не хотелось возвращаться на старое место и будить тяжкие воспоминания.

– Инструменты надо бы собрать те, што сохранилися, – ответил Арапов. – Мож, ешо што полезное уцелело. Для нас щас все сгодится!

Петр помолчал, словно о чем-то раздумывая, после чего сказал:

– Дело говоришь, Евдокимыч! Место-то поглядеть надо б! Што сыщем – заберем. А вот пушки-то кады откапывать будем?

– Для че щас оне надобны? – нахмурился атаман. – Пороха покудова для них нет. Пущай себе лежат в землице, а время подойдет – раскопаем!

Казаки немного прогулялись по площадке. Когда они остановились на восточной стороне, откуда Арапов наблюдал за отблесками далекого костра, атаман протянул в том направлении руку и спросил:

– Слышь, Петро, ты днем гору вон тама средь леса наблюдал?

– Макушка посредь леса? – уточнил Кочегуров.

– Да, – кивнул атаман. – Ежели мне не померещилось, то на той залысине я давеча костер зрил.

– Брось ты, Евдокимыч, померещилось, – засомневался есаул. – Хто ж, окромя нас и лешака бородатова, в энту глушь забредет? Айда лучше вздремнем. До утра ужо малеха остается.

5

Гаврила Крыгин очередной раз не пришел на утреннюю молитву. И эта показная наглость пришлого разозлила Тимоху не на шутку. Выйдя из церкви, в которой он проживал после исчезновения матери, пастырь пошел к землянке родителей, которую уступил Гавриле и его приблудной бабе.

У двери землянки Тимоха остановился. В этом убогом жилище еще недавно проживали его отец и мать, и по всем законам Божьим даже стены в ней должны были дышать воздухом повиновения. Но родителей нет, землянка опустела…

Крыгин и его сожительница, живя во грехе, по мнению Тимохи, осквернили его жилище. Негодяя это глубоко задевало. А пост пастыря, в котором он состоял, разве не страдал оттого, что постоялец делает все, чтобы опорочить его в глазах общества?

Икры ныли и ломило поясницу от долгого стояния на коленях во время молитвы, но думы были больнее и беспокойнее, они не давали отдыха. Тимоха старательно искал способ избавиться от Гаврилы, которого очень боялся. Но как избавиться от этого клеща, который присосался к нему? Оклеветать и убить? Или убить, а потом оклеветать? В таких делах Тимоха был опытен, точно тот самый перепел из пословицы, который, как говорится, не выйдет голым из драки, если даже на нем не останется ни одного перышка.

Стоя перед входом, Тимоха собирал воедино всю свою решимость. Он представлял себе нечестивца Крыгина, прямо сейчас занимающегося любовью со своей потаскухой на его постели. Если бы гнев мог кипеть, он разорвал бы сердце Тимохи. Дрожащей рукой он отыскал гладкую рукоять ножа, осторожно снял с него кожаные ножны и уже приготовился распахнуть дверь, как вдруг услышал женский голос:

– Мой Вася, мой любимый, уведи мя из этой мрачной тюрьмы! Ежели ты мя не сыщешь, то уйду искать тя сама. Ради тя все вынесу, Вася. Станешь бить – твои побои для меня слаще меда. А ласка твоя, а смех, а улыбка…

Тимоха вздрогнул. Сначала ему показалось, что он ослышался. Неужели?.. Но женщина Гаврилы снова повторила имя Василий, и Тимоха почувствовал, что с ним случилось что-то странное. Словно из рук выпала хрупкая ваза и разбилась на куски так, что уже не соберешь. Гнев в нем сразу опал, как тесто, которое пучилось и пузырилось, пока его не придавили камнем.

Василий! Вот значит кого любила женщина Крыгина! Тимоха брезгливо подернулся. Но вместо того чтобы ворваться в землянку и осадить женщину вопросами, он осторожно отошел в сторону. Убрав нож, Тимоха погрозил кулаком небу, бормоча что-то себе под нос. Потом, стиснув зубы, вернулся в церковь.

Здесь чуть мерцал светильник. Короткий фитиль, пропитанный льняным маслом, распространял вокруг слабый свет.

– Наконец-то тя черт принес! И хде ты шляешься, святоша хренов, кады тя люди дома дожидаются?

Тимоха вздрогнул от неожиданности и замер в дверях своей комнаты: перед ним в неприличной позе стоял Гаврила Крыгин. Взгляд у него был вызывающий и наглый. За плечами висело ружье, в руках – пара убитых уток.

– А ну, выкладывай, сосунок, куды мыкался, зараз заставляя тя дожидаться прихожанину своему?

«Крыга приблудная! Какая досада!..» – неприятно удивившись, подумал Тимоха и покосился на ружье, которое висело на стене рядом с иконой. Но на этот раз страх не смутил душу парня. Напротив, он