Семь столпов мудрости - Лоуренс Аравийский

Однако в этот момент паровозы, казавшиеся очень большими, с пронзительными гудками появились на закруглении пути. Они тащили десять вагонов, ощетинившихся винтовочными дулами из всех окон и дверей, а на крышах, обложившись мешками с песком и рискуя свалиться, также сидели турки, готовые открыть по нам огонь. Я не подумал раньше о двух паровозах и теперь решил подорвать заряд под вторым, чтобы, независимо от того, каков будет результат взрыва, неповрежденный паровоз не смог бы расцепиться и увезти вагоны.

Соответственно, когда «бегунки» второго паровоза наехали на мост, я поднял руку, давая сигнал Салему. Последовал ужасный грохот, и полотно дороги скрыл от глаз столб черной пыли и дыма в сто футов высотой и шириной. Из этого мрака донесся грохот и долгий тяжелый металлический лязг разрывавшихся стальных конструкций, и в воздух полетели куски железа и листы обшивки вагонов. Внезапно из клубов дыма к небу взлетело тяжелое колесо паровоза: оно проплыло над нашими головами с каким-то почти музыкальным звуком и тяжело рухнуло за нашими спинами в песок пустыни. Это был последний звук, за которым последовала мертвая тишина; не было слышно ни криков людей, ни выстрелов; ветер уносил серый дым от линии в нашу сторону и выше за гребень холма, пока он не истаял в горах.

Воспользовавшись этим затишьем, я побежал к сержантам. Салем схватил винтовку и стал стрелять в темноту. Прежде чем я успел подняться к пулеметам, в лощине загрохотали выстрелы, и коричневые фигуры бедуинов устремились вперед, чтобы схватиться с противником. Я огляделся, чтобы понять, что так внезапно случилось, и увидел разорванный поезд, вагоны, вздрагивавшие под градом пуль, и турок, вываливавшихся через двери с задней стороны, чтобы укрыться под насыпью железнодорожного полотна.

Пока я наблюдал за происходившим, через мою голову заговорили наши пулеметы, и турки, как тюки хлопка, покатились вниз с крыш вагонов под яростным дождем пуль, хлеставшим по крышам вагонов и превращавшим в щепки желтую обшивку. Господствующая над линией позиция пулеметчиков пока себя оправдывала.

Пока я добирался к Стоксу и Льюису, схватка приняла новый оборот. Уцелевшие турки залегли под насыпью, высота которой в этом месте достигала одиннадцати футов, и, укрываясь за колесами, открыли через засыпанный песком кювет прицельный огонь по бедуинам с расстояния в двадцать ярдов. Находясь в средней части закругления пути, противник был защищен от огня пулеметов, но Стокс послал свой первый снаряд из миномета, и через несколько секунд донесся грохот его разрыва.

Стокс коснулся маховичка возвышения угла, и второй снаряд угодил прямо между рельсами в глубокую выемку под мостом, где прятались турки, превратив их в кровавое месиво. Уцелевшие в панике бросились бежать в пустыню, бросая на ходу оружие и снаряжение. Пулеметчикам Льюиса представился удобный случай. Сержант безжалостно разряжал по противнику один цилиндрический магазин за другим, пока песок не оказался устланным телами. Мушараф, подросток из племени шерари, стрелявший из второго пулемета, с криком отбросил его в сторону и пулей устремился вниз с винтовкой в руках вдогонку за другими, которые, подобно диким зверям, ворвались в вагоны и начали грабеж. Он занял всего около десяти минут.

Я посмотрел в бинокль вдоль линии и увидел, что мудоварский патруль неуверенно возвращается к линии навстречу беглецам с поезда, со всех ног удиравшим на север. Бросив взгляд в южном направлении, я увидел, как тридцать наших людей неслись галопом на верблюдах, голова к голове, к нам, чтобы разделить добычу. Заметив это, турки крайне осторожно последовали за ними, открыв залповый огонь. Стало ясно, что получасовая передышка закончилась и теперь над нами нависла двойная угроза.

Я спустился к месту разрушения, чтобы посмотреть на результаты взрыва. Моста не существовало. В провал вместе с ним ушел первый вагон, заполненный больными. Убиты были все, кроме троих или четверых. Трупы и умирающие сгрудились в разбитом конце вагона в кровавую кучу. Один, еще живой, выкрикивал, как в бреду, одно и то же слово – «тиф». Я намертво заклинил дверь и оставил их в покое.

Разбитые следующие вагоны сошли с рельсов. Рамы некоторых из них были непоправимо искорежены. Второй паровоз представлял собою груду дымящегося железа. Его ведущие колеса были выворочены кверху вместе с боковиной топки. Буквально располосованные кабина и тендер валялись среди нагромождения камней разбитой мостовой опоры. Этот паровоз уже никогда не побежит по рельсам. Передний пострадал меньше, хотя полностью сошел с рельсов и лежал на боку с разнесенной в щепки кабиной машиниста. Однако пар оставался под давлением, и ходовая часть была в порядке.

Нашей главной задачей было разрушение локомотивов. У меня была с собой коробка пироксилина со шнуром и детонатором на боевом взводе, чтобы гарантировать срабатывание. Я закрепил ее на наружном цилиндре паровоза. Было бы лучше – к котлу, но оттуда с шипением выходил пар, и я опасался общего взрыва, который смел бы моих людей, подобно муравьям, копошившимся над добычей. Но они не прекратили бы грабеж до прихода турок. Тогда я поджег шнур и за полминуты его горения с трудом отогнал грабителей от паровоза. Прогремел взрыв, разнесший вдребезги цилиндр, а заодно и ось ведущих колес. Я засомневался в том, что размеры разрушения были достаточны, но впоследствии турки пришли к выводу, что этот паровоз непригоден для восстановления, и выбраковали его.

Долина выглядела фантастически. Арабы, казалось, посходили с ума. С непокрытой головой, полуголые, они с криками носились на огромной скорости, стреляя в воздух, вцепляясь друг в друга ногтями и пуская в ход кулаки, набрасывались на платформы, метались взад и вперед с огромными узлами, которые вспарывали здесь же у рельсов, уничтожая то, что их не интересовало. Поезд был заполнен беженцами и больными людьми, добровольцами, ехавшими на работу во флот Евфрата, семьями турецких офицеров, возвращавшимися в Дамаск.

Кругом валялись десятки ковров, матрацев и цветастых стеганых одеял, кучи покрывал, самой разнообразной мужской и женской одежды, халаты, продукты, украшения и оружие. С одной стороны насыпи собрались тридцать или сорок близких к истерике женщин с непокрытыми лицами, рвавших на себе одежду и волосы и пронзительно кричавших как безумные. Не обращая на них внимания, арабы продолжали раскидывать домашний скарб, до отказа набивая награбленным добром свои мешки. Верблюды стали общей собственностью: каждый грузил на ближайшего верблюда столько, сколько тот мог нести, давал хороший пинок, отправляя его на запад, а сам продолжал грабить.