Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник) - Александр Дюма

По мере того как мы приближались к Уралу, я с радостью замечал, что мороз крепчает. Это давало некоторую надежду, что снег достаточно уплотнится и установится санный путь. Наконец мы подкатили к подножию Уральского хребта и остановились в жалкой деревушке из двух десятков домов, где не обнаружили никакого постоялого двора, кроме самой почтовой станции. Однако наша остановка здесь была неизбежна в основном потому, что, поскольку похолодало, пора было сменить возок на сани. Луиза решила провести в этой утлой хибарке то время, которое мы потратим на ожидание, пока окончательно подморозит, затем найдем сани и перегрузим в них наши пожитки. Так мы вошли в помещение, которое наш ямщик дерзко именовал гостиницей.

Должно быть, этот дом был особенно бедным, так как мы прежде всего заметили, что здесь нет классической русской печи, вместо нее посреди комнаты разведен большой костер, дым которого утекает сквозь дыру, проделанную с этой целью в потолке. Тем не менее мы уселись вокруг сего очага, где место было уже занято дюжиной ломовиков, которые, как и мы, собирались пересечь Урал и тоже ждали, когда это станет возможным. Поначалу они не обратили на нас ни малейшего внимания, но когда я сбросил шубу, мой мундир тотчас отвоевал нам местечко у огня: народ почтительно расступился, предоставив нам с Луизой добрую половину круга.

Мы изрядно окоченели, так что сперва беспокоились только о тепле, но как только малость отогрелись, меня начал заботить вопрос, как бы перекусить. Я позвал хозяина этого убогого приюта и перечислил ему то, что было бы нам желательно, однако он принес лишь полбуханки черного хлеба, дав понять, что больше ничего предложить не может. Я взглянул на Луизу, которая уже протягивала руку, улыбаясь своей нежной покорной улыбкой, и, остановив ее, потребовал у хозяина, чтобы он принес нам что-нибудь получше. Но бедолага, открыв свои шкафы, показал мне все, что было припасено в его нищенской берлоге, и предложил самому поискать то, что мне подойдет. И действительно, повнимательней присмотревшись к ломовикам, я заметил, что у каждого имелся сундучок, оттуда он вынимал свой хлеб и кусок сала, которым этот хлеб натирал и тотчас заботливо прятал сало обратно в сундучок, дабы растянуть это изысканное лакомство на как можно более продолжительный срок. Я уже направился было к этим славным людям, собираясь попросить позволения хоть немножко потереть наш хлеб их салом, но тут вошел Иван: он исхитрился раздобыть где-то менее черствый хлеб и двух кур, которым уже свернул шеи.

Мы решили приготовить бульон и жаркое. Иван снял с шеста чугунок, ямщик его отскоблил, приложив всю силу своих рук, а мы с Луизой тем временем ощипали кур, Иван же изготовил вертел. Все было сделано в два счета: вот уже в чугунке закипел крепкий бульон, и жаркое, как в сказке, зарумянилось, вращаясь над раскаленными углями.

Насытившись, мы немного пришли в себя, но теперь нами овладело беспокойство, связанное с отъездом. Достать сани оказалось совершенно невозможно, однако Иван нашел способ обойти это затруднение, распорядившись, чтобы с нашей телеги сняли колеса и приладили вместо них полозья. Местный тележник в настоящий момент как раз этим и занимался. Погода, по всей видимости, становилась все морознее, появилась надежда, что мы сможем отправиться в путь уже завтра утром. Это доброе известие усилило наш аппетит: давненько я не ужинал с таким удовольствием, как в тот вечер.

Что касается постелей, понятно, насколько бессмысленно было бы спрашивать, есть ли они здесь, но мы, имея в своем распоряжении великолепные меховые накидки и шубы, вполне могли без них обойтись. Итак, мы завернулись в свои меха и заснули, желая лишь одного: чтобы погода оставалась такой же.

Около трех часов ночи меня разбудили довольно болезненные щипки. Я приподнялся на своем ложе и при слабом дрожащем свете догорающего очага увидел курицу, которая вздумала поживиться остатками нашего ужина. Наученный опытом предвидеть то, что может нас ожидать в придорожных гостиницах, я воздержался от попытки спугнуть почтенную домашнюю птицу, а, напротив, снова улегся, предоставив ей безмятежно продолжать свои гастрономические изыскания. И действительно, как только я снова впал в неподвижность, она затопталась с очаровательной фамильярностью по моим ногам, перескочила со ступней на колени, а с колен – прямо ко мне на грудь. Но здесь ее путешествию пришел конец: я ухватил ее одной рукой за лапы, другой за голову и свернул ей шею прежде, чем она успела крикнуть.

Легко догадаться, что после такой операции, потребовавшей от меня напряжения всех моих способностей и душевных сил, я был не слишком расположен снова задремать. К тому же, как бы я того ни желал, меня лишили такой возможности два петуха, ежеминутно на разные голоса приветствовавшие приближение утра. Я встал и пошел посмотреть, как обстоит дело с погодой. Снег уже затвердел достаточно, чтобы по нему могли скользить полозья саней.

Возвратившись к очагу, я обнаружил, что петушиные крики разбудили не только меня. Луиза, завернутая в свои меха, сидела и улыбалась, как будто провела ночь в самой мягкой постели; казалось, она и думать забыла обо всех опасностях, что, вероятно, подстерегали нас в ущельях Уральских гор. Ломовики тоже начинали подавать признаки жизни. Иван спал, как младенец. Затем ломовики один за другим стали выбираться за порог, переговаривались, советовались. У них завязался спор: ехать или повременить. Разбудил Ивана, чтобы он принял участие в их совете, приобщился к опыту этих славных людей, чье ремесло в том и состояло, чтобы непрестанно переезжать из Европы в Азию и обратно, зимой и летом одолевая путь, который ныне предстоял нам.

Некоторые из них, самые искушенные старики, предлагали еще день-другой выждать, другие, молодые и более предприимчивые, рвались ехать сейчас же, и Луиза разделяла их мнение.

Иван тоже присоединился к сторонникам незамедлительного отъезда, и весьма вероятно, что именно его мундир, столь впечатляющий в стране, где мундир – это все, повлиял на кое-кого из тех, кто колебался в своем решении. Поскольку здесь мнение большинства – закон, все стали готовиться к отъезду. Иван, по правде говоря, предпочитал в такую дорогу отправляться в компании.

Поскольку расплачивался за нас Иван, я поручил ему добавить к расчету стоимость его курицы, а также отдал ему и курицу с просьбой раздобыть еще какую-нибудь провизию, прежде всего хлеб, если возможно, свежее, чем вчерашний. Он отправился на поиски и вскоре вернулся со второй курицей, сырым окороком, съедобным хлебом и несколькими бутылками чего-то вроде водки красного цвета, которую гонят, как мне сдается, из березовой коры.