Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник) - Александр Дюма

Наконец дождь перестал, и порывы холодного ветра, казалось, дующего от самого Ледовитого океана, то и дело пролетали над нашими головами. Небо, тяжелое, очень плотное, словно из олова, низко нависало над нами, и Казань, куда мы вскоре прибыли, несмотря на странное выражение своей старой восточной физиономии, не могла задержать нас дольше, чем на два часа. В любых других обстоятельствах я бы испытал огромное искушение приподнять одно из покрывал, за которыми прячут лица казанские женщины, по слухам, очень красивые, но сейчас предаваться исследованиям подобного рода было бы совсем некстати: небо выглядело все более угрожающим. Иван примолк, мы теперь слышали его голос лишь в моменты, когда он каждому новому вознице твердил тем особым тоном, что не допускает возражений: «Поскорей! Поскорей!» Результатом этих настояний было то, что мы, казалось, летели над этой бескрайней равниной, и ни одна лошадь не сбавляла шага. Было очевидно, что нашему проводнику ужасно хочется оставить позади Уральские горы прежде, чем повалит снег.

Однако когда мы добрались до Перми, Луиза была так измучена, что нам волей-неволей пришлось выпросить у Ивана одну ночь передышки. Он поколебался с минуту, потом, глядя на туманное небо, которое стало еще более грозным, вздохнул:

– Да, оставайтесь. Теперь снег уж наверняка повалит, не замедлит. Пусть уж он нас лучше здесь настигнет, чем в дороге.

Сколь бы удручающим ни был этот прогноз, он не помешал мне сладко проспать всю ночь, но когда я проснулся, Иваново пророчество уже исполнилось: крыши домов Перми и ее улицы были покрыты снежным слоем толщиной в два фута.

Торопливо одевшись, я спустился вниз, чтобы обсудить с Иваном наши дальнейшие действия. Я застал его сильно обеспокоенным. Снег выпал в таком изобилии, что все дороги скрылись под его пеленой, а все лощинки занесло. Между тем мороз, достаточный, чтобы можно было пересесть на сани, еще не установился, да и тонкая ледяная корка, покрывшая реки, пока не выдерживала веса экипажей. Иван советовал подождать более надежного похолодания в Перми, но я только покачал головой, уверенный, что Луиза не согласится.

Действительно, всего через минуту она присоединилась к нам, также крайне обеспокоенная. Застав нас за обсуждением вопроса, какое решение сейчас лучше принять, она тотчас вмешалась в дискуссию, заявив, что хочет ехать. Тогда мы принялись напоминать ей обо всех трудностях, способных помешать исполнению этого замысла. Когда наши доводы иссякли, она сказала:

– Даю вам два дня. Бог, хранивший нас до сих пор, нас не оставит.

Я предложил Ивану за эти два дня успеть со всеми приготовлениями, необходимыми для того, чтобы продолжать наше путешествие в новых условиях.

Нужно было оставить здесь нашу берлину и приобрести возок, нечто вроде маленькой деревянной повозки без рессор, от которой мы позже отделаемся, выменяв ее на сани, поставленные на полозья. За день мы управились с покупкой, перетащив в наше новое приобретение свои меха и оружие. Иван, как истинный русский, повиновался, воздерживаясь от каких-либо замечаний, и был готов снова безропотно отправиться в путь, невзирая на то, что в полной мере осознавал грозящую опасность.

В Перми нам впервые встретились несколько ссыльных. Это были поляки, имевшие лишь косвенную связь с заговором или сумевшие скрыть свою деятельную причастность. Они, подобно тем душам, которых Данте повстречал у входа в ад, не удостоились обитать там же, где томились полноценные злодеи, осужденные на вечные муки.

К тому же их ссылка, если оставить в стороне разлуку с родиной и семейством, настолько терпима, насколько может быть терпимым изгнание. Пермь летом, должно быть, очень мила, а зимой мороз здесь равняется тридцати пяти – тридцати восьми градусам ниже нуля, тогда как в Тобольске, как я слышал, стужа иной раз достигает минус пятидесяти.

Через двое суток мы вновь пустились в дорогу, на сей раз в возке, впрочем, толстый слой снега, покрывая землю, смягчал тряску, и мы не заметили, насколько жёсток наш новый экипаж. К тому же, когда мы выезжали из Перми, у нас сжималось сердце от вида того, как изменился окружающий пейзаж. Под саваном, наброшенным Божьей рукой, исчезло все – дороги, тропы, реки, вокруг простирался океан без края и конца, и если бы не несколько одиноких деревьев, стоявших тут и там, служа ориентиром кучерам, привычным к местным условиям, им бы понадобился компас, как настоящим морякам. Время от времени то справа от нас, то слева возникал подобно острову угрюмый хвойный лес, лапы елей были оторочены инеем, словно бриллиантовой бахромой. Когда это происходило, мы могли убедиться, что не сбились с дороги, порукой тому служила просека, прорубленная среди деревьев.

Мы проехали так около пятидесяти лье, непрестанно углубляясь в местность, укрытую снежным пологом, которая казалась нам чем дальше, тем более дикой. По мере того как мы продвигались вперед, почтовые станции встречались все реже, настолько, что порой их разделяло расстояние в добрых тридцать верст, то есть около восьми лье. И, прибывая на такую станцию, мы находили там совсем не то, что на тракте, соединяющем Петербург и Москву, где у входа вас всегда встречало веселое общество. Здесь, напротив, на станциях царило почти полное безлюдье. В лачугах, неизменно нищенски обставленных и обогреваемых по местному обычаю большими печами, кроме одного-двух человек, никого не было. Услышав шум, производимый нами, один из этих людей вскакивал без седла на лошадь и, сжимая в руке длинный шест, устремлялся в какую-нибудь особенно густую группу елей, но вскоре появлялся снова, гоня перед собой стадо диких лошадей. Тогда ямщику с последнего перегона, Ивану, а порой и мне требовалось ловить лошадей за гривы и силком впрягать их в наш возок.

Они везли нас с ужасающей быстротой, но вскоре их пыл угасал, поскольку из-за того, что настоящего мороза еще не было, они глубоко увязали в рыхлом снегу и быстро уставали. Затем, проведя в пути на час больше, чем пришлось бы в любых других обстоятельствах, мы прибывали на очередную станцию, где теряли еще минут двадцать-двадцать пять, где снова обновляли свою упряжку тем же способом. Таким образом мы пересекли всю местность, омываемую Сылвой и Уей, чьи воды несут с собой крупицы золота, серебра, платины и мелкую малахитовую гальку – верный признак, что в здешней почве содержатся эти драгоценные металлы и камни. Когда мы проезжали по территории, где ведется их добыча, нам казалось, что этот край оживает благодаря селениям, где обитали шахтерские семьи, но вскоре та область осталась позади, а на горизонте постепенно проступало нечто вроде снеговой стены, испещренной черными пиками. То были Уральские горы, мощный барьер, самой природой воздвигнутый между Европой и Азией.