Фауст. Сети сатаны - Пётч Оливер

– Оправится ли она когда-нибудь? – Вагнер осторожно расстегнул ее изорванное платье и склонился над девочкой. – Дыхание совсем слабое…

У Иоганна болезненно сжалось сердце. О таком исходе он даже не задумывался. Возможно, зелье, которым опоил ее Тонио, оказалось слишком сильным. Что, если она никогда уже не очнется и навсегда останется во власти сумрака? Но в этот миг Грета приоткрыла глаза.

– Где… где мы? – спросила она глухим голосом.

– В безопасности, – ответил Фауст и сжал ее холодную руку.

– Иоганн… – Грета слабо улыбнулась. Казалось, она только теперь узнала его. – Мне… так тяжело, все кружится… Ты покажешь мне фокус? Мне… так нравится, когда ты колдуешь.

Иоганн погладил ее по щеке, а потом вытащил у нее из-за уха камешек.

– У тебя голова полна камней. – Он старался говорить спокойно и буднично. – Неудивительно, что тебе тяжело.

Он продолжал доставать у нее из-за уха камешки, один за другим. Грета снова улыбнулась.

– Ты… и вправду волшебник?

«Я твой отец, дитя мое, – подумал Фауст. – И из-за меня твоя мама умерла на костре. И при этом я любил ее больше жизни. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?»

– А где… где дядя Валентин? – неожиданно спросила Грета.

Иоганн сглотнул. Он пока не был готов сказать ей. И что ему было говорить? Но в этот миг Грета снова закрыла глаза, ее дыхание стало ровнее и глубже. Глядя на нее, Иоганн успокаивался сам. Как странно. Он так усердно учился, выслушал столько лекций, познал семь свободных искусств – но было искусство, о котором ни один ученый ему не рассказывал. Иоганн не слышал о нем от магистров в Гейдельберге или от Арчибальда, и уж тем более от Тонио. Хрупкое и неуловимое, это понятие встречалось и в греческих, и в латинских текстах, слишком невесомое, чтобы ухватить с лету. И совсем другое дело – познать его на собственном опыте. Овидий однажды назвал его Ars Amatoria, хоть и имел в виду нечто совершенно иное.

Искусство любви.

Восьмое свободное искусство.

Да, он любил Маргариту, любил до сих пор. Но эта любовь уходила корнями в детство, зиждилась на долгих воспоминаниях – и ожиданиях, которые, возможно, никогда бы не оправдались. Любовь к этому ребенку, к дочери, которую он знал меньше месяца, ничего не преследовала. Она просто была. Она наполняла его и дарила успокоение, какого Иоганн доселе не знал. Фауст задумался, как бы все сложилось, если б он встретил Грету раньше и с самого начала был ей отцом. Быть может, он прекратил бы эту извечную гонку? И неуемная жажда знаний утихла бы? Вряд ли. Но она направляла бы его жизнь в более спокойное русло…

Иоанн решительно вздернул подбородок. Эта жизнь, их общая жизнь, не могла оборваться сейчас. Она только начиналась. И он, Иоганн, будет за нее бороться.

С площади долетал отдаленный шум карнавала – грохот пушек, крики, звон колокола. Наверное, горожане уже потушили пожар и сумели избежать разрушений. Праздник близился к завершению, люди расходились по домам.

Иоганн задремал, убаюканный чувством, что хоть на время его дочь оказалась в безопасности. Слух ласкала мягкая музыка, небесная мелодия, словно играли сами ангелы…

Устал… он так устал…

– Очнитесь, доктор! – Голос Карла вырвал его из дремоты.

Но Иоганну хотелось уснуть, просто забыться.

– Оставь меня… – пролепетал он. – Как прекрасна эта музыка…

Однако Вагнер не сдавался. Как надоедливый щенок, он тянул Фауста за одежду. В конце концов набрал горсть снега под деревом и приложил доктору к груди.

– Ты что себе позволяешь…

Иоганн вскочил и замахнулся здоровой рукой. Но, взглянув на Вагнера, сразу вспомнил, где они находятся. Рядом спала Грета, грудь ее мерно поднималась и опускалась. Фауст тряхнул головой, чтобы избавиться от усталости.

– Эти сумасшедшие наверняка будут искать нас, если уже не ищут, – настойчиво сказал Вагнер. – Мы не можем слишком долго тут оставаться!

– Прости… ты прав. – Иоганн стряхнул снег с рясы и окончательно пришел в себя. – Мы должны как можно скорее покинуть Нюрнберг.

– Только вот как?

Вагнер огляделся с сомнением. Он тоже озяб в тонкой рясе. Солнце продолжало свой ход и уже клонилось к городской стене. Пегниц лениво нес мимо них свои холодные воды.

– Если вы не ошиблись и у Тонио везде свои люди, то и ворота наверняка стерегут, – продолжал Карл. – В таком виде нам из города не выйти. Нас даже обычные стражники не пропустят. Мы выглядим как бродяги.

– Мы должны хотя бы попытаться. Оставаться в Нюрнберге нельзя ни в коем случае. Это слишком…

Иоганн вдруг замолчал. Снова послышалась музыка, которая так его убаюкала. Поначалу он принял ее за порождение собственного сознания, но теперь стало очевидно, что музыка играла наяву. Флейты, барабаны, колотушки, тихие, но еще вполне различимые… слышен был даже визг волынки. Музыка доносилась не с рыночной площади, а с северо-востока, где располагались ворота Лауфертор. Откуда начиналась дорога на Прагу.

В голове у Фауста зародилась догадка.

– Быстро, за мной! – скомандовал он.

– Что вы задумали? – спросил Вагнер.

Но Иоганн не ответил. Вместо этого он потряс Грету, которая еще крепко спала.

– Просыпайся, девочка моя! Нам придется еще немного пройтись. Совсем чуть-чуть!

– Как… что?.. – пробормотала Грета. Она открыла глаза и растерянно огляделась.

– Поднимай ее и пошли! – велел Иоганн Вагнеру. – Пока еще не поздно!

С этими словами он поспешил к мосту. Карл взвалил на плечи Грету и с трудом поднялся по крутым ступеням. Медленно, спотыкаясь, они двигались на северо-восток, мимо фонтанов, трактиров и небольших площадей, на которых снова появлялся народ. У старинной церкви Святого Эгидия повернули и остановились на широкой, мощенной булыжником улице, которая вела к городским воротам. Музыка между тем становилась все громче, теперь она играла где-то совсем рядом.

И вот Иоганн увидел их.

С десяток флейтистов, несколько барабанщиков и паренек с волынкой играли старинный марш. Никогда еще этот отвратительный визг так не радовал Иоганну слух. После музыкантов следовали шуты в красных нарядах и кувыркались на всякий лад, горбатый карлик жонглировал шарами, на привязи вели настоящего верблюда с Востока. А за ними тянулась вереница пестрых повозок, увешанных всевозможной утварью. Среди повозок гордо вышагивали несколько бродячих проповедников, торгующих реликвиями. Вся процессия радужной, переливчатой на зимнем солнце змеей текла к воротам. И среди них не было видно ни одного ряженого.

– Артисты с площади! – воскликнул Карл в изумлении.

Они с Иоганном с обеих сторон поддерживали Грету. Девочка уже сама держалась на ногах, но еще не вполне соображала.

– Так вот откуда музыка!

Иоганн кивнул.

– Шембартлауф подошел к концу, и они двигаются дальше, в следующий город. Так у них заведено. – Он вздохнул. – Я уже видел их прежде, но в суматохе и думать про них забыл.

Вагнер провожал глазами пеструю и шумную процессию. Один из артистов в красном колпаке насмешливо поклонился им и показал зад, издав при этом весьма непристойный звук. Карл брезгливо отвернулся.

– Зачем мы пришли? – спросил он. – Я уже вдоволь насмотрелся на шутов и ряженых.

– Мы попросимся к ним и вместе покинем город. – Иоганн показал на проповедников в рваных рясах. – Среди этих шарлатанов и бродяг мы не будем бросаться в глаза, и для Греты наверняка найдется местечко в какой-нибудь из повозок. Ждите здесь.

Он направился к одной из повозок и в скором времени вернулся с довольной улыбкой на лице.

– Они возьмут нас, – сообщил доктор. – Хоть до Праги, если пожелаем. Летом там состоится большой спектакль.

– Так просто? – Вагнер уставился на него с разинутым ртом. – Как вам удалось так быстро все уладить? Денег у вас нет, так что…

– Я говорю с ними на одном языке. Перекинулись парой словечек, показал им фокус-другой… – Иоганн усмехнулся. – Мы, артисты, с первого взгляда узнаем друг друга.