Пепел и пыль - Анастасия Усович

Сейчас прозвище «коротышка» хотя бы обосновано.

Отстраняясь, Бен не делает ничего в стиле Бена из нашего времени: не морщит нос от отвращения, не говорит, что это был худший момент в его жизни и не предупреждает, что в следующий раз, когда мы будем находиться так близко к друг другу, я буду в его смертельном боевом захвате и, вероятно, со сломанной шеей. Он просто скользит взглядом по моему лицу, ощупывая его, а затем возвращается к поискам зацепок в комнате.

Я смотрю на Бена, но вижу Алексея; смотрю на Алексея, но пытаюсь подольше задержаться на Бене. Оба вызывают во мне странные чувства. Мой разум и сердце Аполлинарии, до этого совершающие хоть и жалкие, но всё-таки попытки противостояния, сейчас наконец смогли прийти к чему-то общему.

Ей нравится Алексей. А я… кажется, начинаю доверять парню, в день нашего знакомства толкнувшему меня прямиком в неизвестность.

— Эй, глянь-ка, — Бен, подсвечивая фонарём что-то у себя под ногами, машет мне свободной рукой.

Подхожу ближе. Увиденное заставляет присесть на корточки. Неаккуратно (поэтому-то Бен и заметил) прикрытая ковром, из щели между двумя половицами торчит верёвочная петля.

— Тайная комната? — спрашиваю я, поднимая на Бена глаза.

— Ага, — прыскает Бен. В голубом свете магического фонаря граница между ним и Алексеем стирается окончательно. Бен пропадает, и это помогает мне собраться. — Давай, Гермиона, дёргай за верёвочку, дверь и откроется.

Одной рукой хватаюсь за петлю, второй снимаю револьвер с пояса и крепко сжимаю его шершавую рукоять. На выдохе дёргаю на себя, и вместе с петлёй приподнимается часть пола — квадрат, способный пропустить через себя некрупного человека. Пока непонятно, куда он ведёт, но хотя бы там есть свет.

Небольшое на глаз расстояние предполагает прыжок вниз. Если Христоф там, то он уже давно понял, что не один, и приготовился к нашему приходу. Я тяжело выдыхаю. Удобнее перехватив револьвер и быстро сунув Бену свой фонарь, я упираюсь свободной рукой в край дыры, свешиваю ноги вниз и спрыгиваю. Приземляюсь на обе ступни, поднимаю револьвер в воздух и быстро верчусь на месте.

Никого.

Или, по крайней мере, никого из тех, кого я ожидала здесь увидеть.

— Что там? — спрашивает Бен.

Я взмахиваю рукой, призывая его заткнуться. Быстро осматриваюсь на предмет опасности. Подвал представляет собой вырытое помещение, размеры которого настолько внушительны, что мне даже представить сложно, сколько на это нужно было затратить времени и сил. Пламя расставленных на длинном, собранном, видимо, уже на месте, деревянном столе, свечей отражается в лабораторном оборудовании: колбах, пробирках и чашах, соединённых длинными и короткими стеклянными трубами разной формы. Вещества в них разного цвета и агрегатного состояния.

С запозданием, но я ощущаю, что дышу по большей части чем-то химическим, напоминающем ацетон или бензин. Рисовая каша, съеденная на обед, так и норовит выбраться наружу.

Дальше, в той части подвала, которая погружена в полумрак, в два ряда расположены клетки. Сложно сказать, сколько их, но я замечаю десяток, если не больше, силуэтов тел, стоящих на ногах.

Чтобы подойти ближе, приходится собрать в кулак всю силу воли и всё бесстрашие.

— Эй, Слав? Слава-а-а? Что там?

Бена слышно отчётливее. Наверное, он высунул голову. Но я не оборачиваюсь. Нельзя сводить взгляд с существ за решёткой, а иначе у меня больше не хватит сил, чтобы это повторить.

— С вами всё в порядке? — спрашиваю я.

Сначала не обращаясь ни к кому конкретно, потом повторяю вопрос, останавливаясь у ближайшей клетки.

Запах химикатов мешается с запахом гнили и сырого мяса.

Силуэт за решёткой никак не реагирует. Подходя ближе, я вижу, как вздымается его грудь на вдохе и опускается на выходе: размеренно, аккуратно, практически под линейку. Существо спокойно; моё сердце в противовес этому вот-вот выпрыгнет из груди.

— Вы ранены?

Свой фонарь я отдала Бену, поэтому приходится попятиться назад, не разворачиваясь, по теплу найти свечу, взять её и вернуться. У химеры в клетке одна человеческая рука, вторая — волчья лапа, не пришитая к туловищу, а, скорее, приклееная чем-то чёрным, напоминающим мазут. Лицо человеческое, но всё в кровоподтёках и ранах, отчего я не могу понять, какого химера пола. Светлые волосы превратились в колтун с проплешинами. Одного глаза у химеры нет, другой — ввалился и состоит из сплошного серебристого белка.

Реагируя на свет, химера издаёт короткий рык, демонстрируя ряд кривых зубов, в котором больше пробелов, чем костей.

— Уходите, — произносит он. — Если он поймает вас, то убьёт.

Не похожа эта реакция на подчинение. Видимо, Христоф ещё не пробовал переливание крови. Поэтому химера и выглядит так ужасно.

— Мы здесь, чтобы помочь вам, — говорю я.

Несмотря на отсутствие зрачка, я по движению головы понимаю, что химера косит единственный глаз на пистолет у меня в руке. Поспешно сую его за пояс.

— Я не причиню тебе зла.

Приходится поставить свечу на землю, чтобы освободить обе руки для осмотра замка. Нужно что-то острое, чтобы попытаться его открыть. Но я не уверена, что даже с необходимым оборудованием смогу это проделать, а потому лишь беспомощно дёргаю его из стороны в сторону, надеясь на достаточную дряхлость железа.

— Не открывайте, — химера машет головой.

Я слышу характерный скрип костей и запах крови. Улыбаюсь химере в попытке его (или её?) подбодрить. Но выражение лица химеры не меняется — словно заморожено в вечном ожидании своей участи.

— Всё будет хорошо. Как тебя зовут?

— Брондберт.

— Хорошо, Бронберт, сейчас мы что-нибудь придумаем.

За спиной раздаётся глухой удар. Я оборачиваюсь с готовностью снова схватиться за пистолет, но это всего лишь Бен, неуклюже свалившийся вниз. Он поднимается на ноги, пошатываясь, отряхивает штаны. Голубые огни фонарей в его руках при этом танцуют по стенам и клеткам, и мне удаётся разглядеть соседей Бронберта. Они выглядят не многим лучше, но, в отличие от моего нового знакомого, не обращают на нас внимания даже сейчас. Их взгляды, замутнённые и усталые, направлены куда-то перед собой. Я замечаю на шеях некоторых подобие ошейников: петли полых труб, петляющих по задним стенкам камер и стремящихся к потолку, по которым перегоняется чёрно-красная жидкость от закрытого чана на столе и обратно к химерам.

— Нашла что-ни… Твою ж мать!

Бен равняется со мной. Критичным взглядом осматривает узников, замечает трубы и особо заинтересовывается тем самым чаном. Подходит к нему, осторожно вытаскивает одну из трубок, скрывающихся в отверстии крышки. Ему на пальцы, пачкая рукав, попадает вязкая жидкость.

— Что это? — спрашиваю я.

— Хотелось бы мне сказать, что томатный сок или креп-суп, но… — Бен морщит лоб.