Пепел и пыль - Анастасия Усович

Несмотря на спокойный тон, что-то в голосе Васи даёт понять и Бену, и Нине, что лучше с ним не спорить. Поэтому они кивают, бросают на меня по последнему быстрому взгляду и идут прямо по коридору, пока Бен, воскликнув: «Во!» не декларирует всему дому, что они нашли нужную комнату.

Вася складывает крохотное полотенце и прячет его в кармане брюк.

— Не забывай, — мягко произносит он, поднимая глаза на меня. — Я сразу пойму, если ты лукавишь.

Я киваю. Лихорадочно перебираю в голове подходящие ответы, пока делаю вид, словно что-то ковыряю носком ботинка в полу. Секунда, две, три. Сколько Вася готов ждать, чтобы всё ещё принять мои слова за чистую монету?

— На тебе боевое снаряжение, — говорит он. — Вы были на задании?

— И да, и нет.

— В ваше задание входила поимка индра?

— Не совсем.

— Похоже, вы спасли ему жизнь. Индра потерял много крови и не ел несколько дней. И это я ещё не говорю об операциях…

— Его зовут Бронберт, — перебиваю я.

— Хорошо, — соглашается Вася. — Но этот факт никак не перечёркивает всё остальное.

Кусаю щёку до тех пор, пока на языке не чувствуются ошмётки кожи. Сказать Васе, что это дело рук Христофа? Или признаться за взлом с проникновением? А может и вовсе выложить все карты на стол, в красках описав путешествие во времени и то, каким всё вокруг станет через добрые сто лет?

— Я… — начинаю я, но Вася встревает раньше, чем что-то членораздельное слетает с моего языка:

— Всё из-за того, что случилось с тем оборотнем?

Забавно, как быстро при малейшем упоминании то, что было запрятано, всплывает в памяти.

Это было моё задание, и я не справилась. Смерть погибшего оборотня теперь всегда будет на моей совести.

— Да, — вру я. — Из-за него.

— Сестра, — на выдохе произносит Вася. Его лицо принимает заботливо-утешающее выражение. — Не стоит винить себя в том, что ты была не в состоянии исправить. — Он подходит ближе и кладёт ладонь мне на плечо. — И уж тем более не стоит теперь цепляться за любую возможность ради успокоения.

— Не буду, — соглашаюсь я. — Не буду… Но Бронберт — это другое.

— Как скажешь, — Вася поднимает руку выше и гладит меня по волосам. — Я так понимаю, отцу и матери лучше об этом не знать, верно?

— Они расскажут Авелю, а ему я не доверяю.

— А мне? Мне ты доверяешь?

Теперь у меня точно нет другого выбора, как дать Васе хоть какую-то часть правды. Он — миротворец, а ещё он близкий Аполлинарии человек. За его помощь мне не придётся бороться: в случае чего, он всегда предложит её сам.

Поэтому я выкладываю Васе всё, как есть, умалчивая лишь о пространственно-временном путешествии. И выражение, которое приобретает Васино лицо, становится точкой для моего монолога.

— Почему ты решила отказаться от помощи Совета? — спрашивает он осипшим голосом.

— Они лишь усугубят ситуацию, — отвечаю я. Беру Васю за руку и некрепко сжимаю. — Я доверяю тебе. А ты мне?

— Как и всегда, — без промедления заверяет меня Вася. — Но ты знаешь правила: если нас поймают, то мы будем изгнаны. Даже мой отец не сможет нас спасти.

Отец Васи, Григорий — первый страж наряду с Авелем и Катриной. Сейчас состоит в Совете: высшем правительстве нашей общины.

Но больше этого меня беспокоит изгнание, которое упомянул Вася. Я знаю, что это. Точнее, Аполлинария знает.

И ничего хорошего это не сулит.

Мы должны быть осторожны. Не допускать оплошностей. Теперь, когда на нас возложена такая ответственность, любая ошибка может привести к трагедии, последствия которой будут исчисляться человеческими жизнями. А потому с этого момента мы утверждаем Список Трёх — законы, нарушив которые страж будет лишён всех привилегий и изгнан из общины посмертно.

После разговора с Васей нахожу Нину и Бена в столовой, за столом, ломящимся от угощений, к которым они даже не притронулись. Сидя друг напротив друга, они, склонившись вперёд, бурно перешёптываются, косо поглядывая на служанку. Когда я вхожу в комнату и коротко ей киваю, она тут же уходит.

— Ну что там? — спрашивает Бен.

— Почём знаю? Меня Вася к Бронберту не пустил.

— И что теперь? — не унимается Бен.

Я пожимаю плечами. Бена такой мой ответ не устраивает, поэтому он оборачивается на Нину.

— Мне одной кажется, что то, что мы не нашли на месте Христофа — это знак? — произносит она, пустым взглядом уставившись в стену.

— Знак? — переспрашиваю я.

— Ну да. Вдруг могло случиться что-то плохое? Мы же знаем, что Христоф в этом времени очень силён. Что, если мы бы заявились к нему, а он такой — на! — и не оставляет от нас и мокрого пятнышка?

— Не уверен, что он и правда может это сделать, — с сомнением произносит Бен.

— Соглашусь, — киваю я. — Но вот в зельях он крут, так что мог бы отравить нас, например.

— Ага, как ты себе это представляешь? — Бен встаёт из-за стола, подхватывая ближайшую к нему тарелку. — О, незваные гости, здравствуйте! Не желаете отведать этого чудесного яблочного пирога? Что? Почему он синий? Понятия не имею!

Нина качает головой, я, не удержавшись, смеюсь. Наверное, это уже нервное.

— Я к тому, — продолжает Нина. — Может, история хочет, чтобы мы её изменили?

Я кошусь на дверь, за которой исчезла служанка. В щель под ней проникает свет, вроде, никакой тени нет. Может ли она подслушивать?

— Ещё раз, пожалуйста, и для тех, кто в танке, — просит Бен.

Привлекаю внимание обоих щелчком пальцев. После зрительного контакта прикладываю указательный палец к губам, прося их быть чуть тише.

— Как в кино. — Нина понижает голос. — Мы попали в прошлое, чтобы изменить его, и таким образом создать наше настоящее.

— То есть, хочешь сказать, что наше настоящее такое и получилось, потому что когда-то мы были в прошлом и уже изменили его?

Нина жмёт плечами.

— Рекурсия? — спрашиваю я. — Процесс внутри процесса?

— Откуда ты… — начинает Бен, но я перебиваю его, сообщая:

— Моя социальная жизнь раньше напоминала сточную канаву, и большинство времени я проводила в интернете.

— Не знаю, почему, но сейчас меня страшно бесит, что до этого додумался не я, — говорит Бен, пряча лицо в ладонях. — И это, в свою очередь, бесит меня ещё сильнее.

— Тоже рекурсия, — повторяю я, усмехаясь.

— Неважно, как это называется, — встревает Нина. Она произносит это громче, чем надо. Стул жалобно скрипит, когда Нина, отодвигая его, резко встаёт. — То, что мы спасли Бронберта, могло быть одновременно и