Кавказ - Александр Дюма

В 1839 и 1840 годах здесь останавливался М. Ю. Лермонтов и создал зарисовку «Переправа через Сулак» и картину «Перестрелка в Дагестане». Дюма не видел этих картин, но о том, что он едет по следам великого поэта, слышал наверняка.

В журнале «Исторический вестник» за 1903 год печатались записки 70-летнего А. П. Оленина, за сорок пять лет до того жившего на Кавказе, «Александр Дюма в «Орлином гнезде». Эти записки мало известны современному читателю, поэтому приведем выдержки из них.

Что такое «Орлиное гнездо?». Это месторасположение Нижегородского драгунского полка в селе Чир-Юрт. Автор в это время был командиром охотничьей команды полка.

«На площади, среди слободки стоял большой дорожный тарантас, прибывший с оказией. В нем на мягких подушках помещалась вальяжная фигура, которая сразу показалась мне знакома. Лицо какого-то светлопепельного цвета, курчавые короткие волосы такого же оттенка; одежда — ополченский кафтан с двумя звездами по обеим сторонам груди. Рядом с фигурой виднелся юноша, плохо болтавший по-французски, с еврейским типом лица. Заинтересованный странной личностью, осанисто развалившейся на подушках, я подошел и спросил у юноши еврейского типа по-русски, кто это приехал. На это на ломаном русском языке я получил ответ, что это путешествует французский генерал Дюма; что он очень огорчен тем, что в Хасав-Юрте, штаб-квартире знаменитого Кабардинского полка, у него пропала любимая собака, за находку которой он сулил щедрую награду.

— Это собаку кличут Дюмой, — добавил слезший с козел курьер, — а сами «они» генерал.

Я сразу сообразил, этот генерал не кто иной, как знаменитый французский писатель Александр Дюма, и понял, почему фигура показалась мне знакомой: портреты автора «Трех мушкетеров» были в то время распространены везде».

Дюма остался жить у автора заметок, проведя в Чир-Юрте не более двух дней. Писатель вызывал у всех чувство бесконечной симпатии.

Командир полка А. М. Дондуков-Корсаков устроил прием в честь Дюма. На приеме Дюма сказал: «Никогда в жизни я не забуду ваше радушное гостеприимство — эту чисто русскую добродетель».

Дюма рвался в бой. Мемуарист замечает: «Не могу забыть его полудетский восторг, когда он узнал, что далее, на пути в Темир-Хан-Шуру, он проедет совсем близко от… ущелья, что оказия пойдет неприятельской землей, под усиленным конвоем, и что лучше всего — возможно, что будет и перестрелка…»

Затем гость в составе оказии отправился в Темир-Хан-Шуру.

«Александр Дюма, сначала севший в тарантас, пожелал перейти на коня. Окруженный многими из нас, отправившимися проводить его, он уверенно ехал на добром иноходце, отдаваясь не покидавшему его восторженному настроению.

Никем не тревожимая оказия спокойно прошла несколько верст; вдруг послышались выстрелы в авангарде. Вихрем вынеслись вперед наездники-драгуны и казаки. Справа и слева в некотором отдалении показались конные чеченцы. Дюма словно преобразился. Во весь опор вынесся он с нами вперед, туда, где завязалась лихая кавказская перестрелка. То наскакивая, то удаляясь, горцы перестреливались с нашими.

Курились дымки выстрелов. Пули щелкали, долетая до самого обоза. Во все время схватки Дюма сохранял полное самообладание и с восхищением следил за отчаянной джигитовкой казаков, за смелыми наскоками лихих драгун на неприятеля. Вскоре горцы увидели, что не могут вследствие своей малочисленности затеять серьезное дело и, обменявшись выстрелами, ускакали восвояси. У нас, к счастью, убитых не оказалось: были только ранены казак и лошадь».

Следующим пунктом путешествия Дюма была Темир-Хан-Шура.

23 декабря 1984 г. я отправился в Буйнакск. Этот город расположен примерно в 45 км от Махачкалы. Шел дождь, временами переходящий в снег. Когда мы приблизились к перевалу Атлыбуюн, стало совсем холодно, снег лежал толстыми пластами, будто здесь ничего, кроме холодной зимы, не бывает.

Перевал позади. Стало значительно теплее, и когда мы въехали в Буйнакск, было солнечно, тепло — настоящая московская весна.

В 1966 году исполнилось 100 лет со времени объявления Темир-Хан-Шуры городом. Сейчас здесь проживает более 50 тысяч жителей.

Меня особенно интересовала одна из школ. Это — школа имени Героя Советского Союза подводника Магомета Гаджиева. Родной брат Героя Булач Имадутдинович Гаджиев преподает в школе историю. Заслуженный учитель Дагестана и РСФСР, Булач Гаджиев известен и как краевед, писатель. Автор 14 книг и множества статей по истории родного края, он опубликовал несколько очерков о пребывании Дюма в Дагестане и даже написал пьесу «А. Дюма ищет Хаджи-Мурата». В октябре 1966 года по инициативе Б. И. Гаджиева в Буйнакске в доме на углу улиц Хизроева и Ленина, была открыта мемориальная доска в память о Дюма, жившем когда то в этом доме.

Решив убедиться в этом собственными глазами, я поехал в Буйнакск. С замиранием сердца приближался к зданию городского ЗАГСа. А где же доска? Что-то не видно доски.

Доска на самом углу. Доска как доска, без трещин, без вмятин. Только ее давно не чистили, поэтому была незаметна на фоне стены. Набрав в носовой платок снег, я стал тереть доску. Вскоре доска засияла в лучах солнца. На ней было начертано: «В этом доме И. Р. Багратиона в 1858 г. останавливался французский романист А. Дюма». Теперь здесь ЗАГС, художественная мастерская, бильярдная, что-то еще. А прежде жил И. Р. Багратион — племянник П. И. Багратиона. Был он командиром расквартированного здесь Дагестанского конно-иррегулярного полка, штаб полка тоже помещался в этом доме. Читатели помнят, как восторженно отзывался о Багратионе Дюма. Писатель еще не знал, что очень скоро — 7 июня 1860 года — Багратион и его слуга будут убиты, но словно предчувствуя это, Дюма поставил ему «Кавказом» памятник — словесный, но более крепкий и долговечный, чем из камня.

В 1853 году в селе Нижний Дженгутай была открыта первая в Дагестане русская школа для детей горцев. Учеников было 30. Открыл школу врач Иван Семенович Костемировский. Умер Иван Семенович в 1891 году, а память о нем жива и поныне, в 1963 году в Буйнакске ему установлен памятник. Но не многие знают, что если бы не содействие И. Р. Багратиона, школа в Нижнем Дженгутае вряд ли была бы открыта.

Живет в Тбилиси писатель Михаил Юрьевич Лохвицкий. Еще не будучи знаком с ним лично, я знал, что его судьба имеет прямое отношение к теме нашего очерка. Потом, когда мы познакомились, М. Ю. Лохвицкий рассказал о своих предках (более подробно читатель может узнать о них из романа М. Ю. Лохвицкого «Громовый гул», посвященного горской войне. Настоящая фамилия писателя — Аджук-Гирей. Его черкесский дед, родители которого погибли в годы горской войны, попал в одну из школ, созданных русскими для осиротевших детей горцев. Мальчик оказался смышленым, не захлебнулся в водовороте событий, вышел в люди.

Вот как продолжилась линия, начатая много десятилетий назад. Может, и учился маленький Аджук-Гирей в той самой школе, в создании которой принимали участие И. Р. Багратион и мой коллега доктор Костемировский, или в какой-нибудь похожей. В наши дни об Иване Багратионе вспоминают редко. Иногда его путают с родным братом Петром Романовичем Багратионом (1818–1876) — генералом, выдающимся металлургом, либеральным губернатором Твери и Прибалтики[288].

Вот стертые ступеньки, по которым (или по их предшественницам?) входил в этот дом Дюма. Вот окна, из которых он смотрел на Темир-Хан-Шуру. Вот деревья, которые во времена Дюма были, наверное, совсем молоденькими. Вроде бы все по-прежнему, и в то же время все неузнаваемо изменилось. Фактически Буйнакск новый город, заново выстроенный после землетрясений 1970–75 годов.

В «Кавказе» часто упоминаются события горской войны. Не коснуться их Дюма не мог.

Первым имамом Чечни и Дагестана был Кази-Мулла или иначе Гази-Мухаммед. Дюма правильно передает психологический облик этого незаурядного человека. В советской исторической литературе отношение к Кази-Мулле однозначное: его ценят как организатора, сумевшего за сравнительно короткое время поднять массы горцев на борьбу за независимость.

17 октября 1832 года русские осадили Гимры. Вот как сообщает о последних минутах Кази-Муллы «История Дагестана» (т. 2, М., 1968, с 90): «Умереть, нападая на врага, лучше, чем быть убитым дома», сказал Гази-Мухаммед и выскочил из башни, в которой сидел с двенадцатью мюридами» (среди них был и Шамиль). Кази-Муллу тут же закололи.

Фигура Кази-Муллы обычно заслоняется Шамилем, который шел по его стопам. Шамиль, конечно, был незаурядным организатором и мужественным человеком. Хотя в его отдельных поступках и проступает мощный честолюбивый импульс, лишь совпавший со свободолюбивыми импульсами масс, все же нельзя не отдать ему должное. Его деятельность с годами стала окрашиваться в мифологические и легендарные тона. Дюма уловил все это и довольно четко и точно вырисовал портрет Шамиля.