Удача – это женщина - Элизабет Адлер

— Неужели? — произнесла она холодно, не подавая руки. — Как поживаете, мисс Хэррисон? — Затем, не дожидаясь ответа, сказала, обращаясь к мужу: — Бак, думаю, нам пора уходить, а то мы можем опоздать на бал. — И Марианна Вингейт проследовала к выходу, не удостоив Фрэнси даже прощальным взглядом.

Сенатор сердито посмотрел вслед жене.

— Прошу вас извинить миссис Вингейт, — сказал он с горечью, — но иногда ее манеры значительно хуже, чем у нашей шестилетней дочери.

Фрэнси пожала плечами и, придав лицу равнодушное выражение, отвернулась.

— Пожалуйста, не обременяйте себя излишними извинениями, мистер Вингейт.

Бак смотрел ей вслед, когда Франческа грациозно шла через весь зал, чтобы присоединиться к Энни. Ее воздушное платье развевалось при ходьбе, подчеркивая изящные линии стройного тела, яркий свет электрических лампионов на мгновение волшебно отразился в волосах Франчески и блеснул на ее удивительных жемчугах. И тогда сенатор подумал, что в жизни не встречал более очаровательной женщины.

Фрэнси уже больше ничего не хотелось — как только представилась возможность, она подошла к Энни и, сославшись на головную боль, попрощалась.

Энни со скептической улыбкой на устах наблюдала за отъездом подруги. «По крайней мере, дебют в свете состоялся, — думала она про себя. — Лиха беда начало. Надеюсь, теперь ее образ жизни изменится».

Энни была чрезвычайно удивлена, когда на следующий день ей позвонил сенатор Вингейт и начал расспрашивать о Фрэнси.

Энни знала Бака уже довольно давно. Резиденция сенатора находилась в Сакраменто, но он предпочитал останавливаться в отеле «Эйсгарт» всякий раз, когда приезжал в Сан-Франциско, что обычно случалось несколько раз в год. Поначалу она отнеслась к нему настороженно, поскольку не слишком доверяла красивым и обаятельным мужчинам, — вечно жди от них какого-нибудь подвоха. Но Бак Вингейт не заигрывал с женщинами, хотя его жена и напоминала свежемороженую рыбу. В течение многих лет он занимался исключительно политикой, стал одним из самых молодых сенаторов в стране, и ему прочили большое будущее. С чего это ему пришло на ум звонить ей и интересоваться Фрэнси?

— Марианна уехала в Нью-Йорк, — объяснил он причину своего звонка, — а мне придется задержаться здесь еще на некоторое время, дела, знаете ли. Впереди долгий, скучный вечер, а поскольку вы единственная женщина в этом городе, кто относится ко мне по-доброму, то я подумал, почему бы нам с вами не пообедать вместе? Кстати, я приглашаю и вашу подругу, мисс Хэррисон, — несколько поспешно добавил Бак.

— Вы же знаете, мистер Вингейт, я — чрезвычайно занятая женщина, — ответила Энни, — но я постараюсь что-нибудь придумать.

Положив трубку и торопливо натянув пальто, она отправилась к Фрэнси. Когда та отворила дверь, Энни прямо с порога огорошила ее вопросом:

— Итак, что ты вчера такого сказала Баку Вингейту, что поразило его в самое сердце?

— Поразило в сердце? — переспросила Фрэнси и вспыхнула, как в былые времена, когда при ней упоминали имя Эдварда Стрэттона. — Должно быть, тебе показалось. Просто он сказал, что знаком с Гарри, и я после этого обошлась с ним не очень любезно. Затем он представил меня своей жене, и она, в свою очередь, нагрубила мне.

— Марианна Вингейт груба со всеми, кто не в состоянии принести ей хоть какую-нибудь пользу в практическом смысле, — без обиняков высказалась Энни. — Тем не менее, дорогая, груба она или нет — сейчас это не имеет значения. Бак Вингейт приглашает нас с тобой на обед — и жены с ним не будет. Думаю, что его не слишком огорчит, если и меня не будет тоже.

— Тогда ты можешь с чистой совестью сообщить господину Вингейту, что я не могу принять его приглашение. Ах, Энни, разве у меня мало забот и без мужа Марианны Вингейт?

— Возможно, ты и права, — согласилась Энни. — Просто мне захотелось тебе напомнить, что жизнь продолжается. Если Бак Вингейт заинтересовался тобой, то почему бы и другим мужчинам не предоставить такую возможность.

Но Фрэнси в ответ лишь покачала головой. Она была не слишком похожа на прочих женщин и знала это. Замужество и тихое семейное счастье не для нее. Тем не менее, возвращаясь к себе на ранчо, она всю дорогу вспоминала о Баке Вингейте.

Образ одинокой женщины в воздушном сером платье долгое время преследовал сенатора Вингейта. Он был занятой человек и не умел делать дела наполовину. Он целиком посвятил себя работе в Сенате и старательно избегал развлечений, которые ему постоянно старалась навязать Марианна — «для твоей же пользы, дорогой». Он рано вошел в мир политики и поначалу хранил верность идеалам юности, которые, правда, со временем стали тускнеть в силу разных обстоятельств. Тем не менее, он всегда оставался «человеком из народа, и живущим ради народа», как выразился о нем один журналист. Бак от души ненавидел приемы и вечера, которые устраивала Марианна, хотя, по необходимости, и принимал в них участие.

Дом Вингейтов на Кей-стрйт в Джорджтауне постоянно навещали дамы из общества, занимавшиеся благотворительностью, крупные бизнесмены, влиятельные политики. Для них Марианна придумала ставшие уже знаменитыми «интимные» обеды, проходившие при свечах. «Ты не поверишь, дорогой, — говорила она со смехом Баку, — но люди буквально посходили с ума — они в прямом смысле предлагают моим друзьям деньги, чтобы быть представленными нам и разжиться впоследствии приглашением на один из наших обедов. Разве это не чудо?»

Бак наблюдал за женой, сидящей во главе стола — полированного чуда из палисандрового дерева в георгианском стиле, накрытого белоснежной крахмальной скатертью и уставленного столовым серебром восемнадцатого века, фарфоровыми тарелками и хрустальными бокалами, и понимал, что она с самого рождения была предназначена для роли хозяйки светского салона. И Баку нравилось, как она справляется с этой ролью. Плохо другое — за обедом не было ни одного человека, которого он мог бы назвать своим другом. Неожиданно Бак почувствовал себя на удивление одиноким, и ему снова вспомнилась очаровательная женщина в воздушном жемчужно-сером платье.

— Слушай, давай пригласим как-нибудь в Бродлендз друзей. Скажем, на Рождество, — неожиданно для самого себя сказал Бак, когда гости ушли. Они сидели в спальне Марианны и устало следили за плавными движениями служанки, развешивающей наряды хозяйки. Марианна в нежно-розовом пеньюаре пристально разглядывала свое ухоженное лицо в туалетном зеркале и легкими движениями пальцев наносила на щеки вечерний крем. Услышав слова Бака, она оживилась. Единственное место под небом Америки, которое Марианна любила более всего на свете, — было подаренное дедушкой деревенское поместье, в котором прошло ее детство.