Адвокат. Судья. Вор (сборник) - Андрей Константинов

Колбасов задумчиво покрутил головой, глянул на Барона с недоверием еще раз и быстро вышел из кабинета. Опер торопился. Его часы показывали уже 21.15, и он знал, что на третьем этаже дома номер 4 по Литейному проспекту в своем кабинете ждет его подробного доклада подполковник Ващанов. А начальство, как известно, всегда сердится, если подчиненного приходится ждать…

Геннадий Петрович действительно ждал Вову Колбасова, время от времени поглядывая на настенные часы. Подполковник был явно не в духе. История с «Эгиной» и Бароном затягивалась, конкретных результатов, кроме того, что старика быстро и плотно забили в камеру, не было, а Ващанов уже чувствовал нарастающее раздражение Антибиотика, который интересовался новостями чуть ли не каждый день… А новостей не было, и подполковнику приходилось изворачиваться, неубедительно заверять Палыча в том, что результаты вот-вот должны появиться…

Дверь кабинета Ващанова приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова секретарши Леры:

– Геннадий Петрович, может быть, вам чайку?

Подполковник задумчиво посмотрел в потолок, вздохнул и устало махнул рукой:

– Ну давай, что ли…

Голова в мелких, неопределенного цвета кудельках исчезла, оставив после себя в кабинете резкий запах то ли дешевых духов, то ли какого-то турецкого дезодоранта… Несмотря на поздний час, в коридорах ОРБ царило оживление, словно в разгар рабочего дня: служба работала, как хорошо отлаженный конвейер. Подъезжавшие к Большому дому автомобили изрыгали из себя оперов и задержанных, последних бегом гнали на третий этаж – там их разбирали по кабинетам, где и происходили «сортировка, проверка и отработка».

Постепенно опера ОРБ как-то привыкли полуночничать – они уже и задержания частенько проводили вечером, и допрашивали бандитов «в темное время суток»…

В общем, дом на Литейном жил своей привычной жизнью, которая «била ключом» – и частенько прямо по головам задержанных…

Ващанов хоть и мог покидать место службы раньше других офицеров, но старался не злоупотреблять этим своим правом – завистников вокруг миллион, оглянуться не успеешь, уже настучат во все возможные инстанции, что первый замначальника ОРБ болт на службу забивает, себя любит больше, чем работу. Здесь только подставь спину – мигом сожрут…

Геннадий Петрович вспомнил о молодом и перспективном втором заместителе начальника ОРБ майоре Шахраметьеве и даже заскрипел зубами от внезапно нахлынувших «сильных негативных эмоций». Дима Шахраметьев был для Ващанова словно красная тряпка для быка – бельмом на глазу, костью в горле, чирьем в заднице… Ну что там еще придумал русский народ для определения таких вот неудобных людей? Самое неприятное заключалось в том, что в последнее время у Геннадия Петровича начала развиваться настоящая мания преследования: ему казалось, что Шахраметьев его в чем-то подозревает, подполковник постоянно думал, не начата ли в отношении его негласная разработка, и все время анализировал слова, взгляды и даже шутки молодого майора… Вот и сегодня с самого утра Дима взял и обосрал (ну не подберешь другого слова!) настроение Ващанову: подполковник появился на службе в новой кожаной куртке, сшитой по фирменному фасону на заказ знакомым меховщиком. Куртка обошлась Геннадию Петровичу бесплатно – недавно подполковник помог реализовать шурину партию «не очень чистой» пакистанской кожи. Шурин работал на таможне, и Ващанов подозревал, что рулон кожи был конфискован у какого-нибудь торговца по обоюдному согласию: шурину – рулон, торговцу – вся остальная партия без пошлинных заморочек… Родственники толкнули кожу знакомому меховщику, договорившись с ним еще и о том, что он бесплатно сошьет им по куртке… В принципе, во всем этом никакого особого криминала (по крайней мере, со стороны Ващанова) не было… Но… это ведь как посмотреть – придраться ко всему можно. А нынешним утром Шахраметьев, паскудно улыбаясь, поздравил Геннадия Петровича с обновкой, колупнул, сука, ногтем шов на куртке и заметил: «Хорошая кожа, Гена… Не иначе пакистанская…» Ухмыльнулся еще раз и ушел к себе в кабинет, оставив взмокшего от волнения Ващанова гадать: «Знает? Не знает? А если знает – то что именно?»

Вспомнив об утреннем инциденте, Геннадий Петрович ощутил знакомое томление в животе и собрался было навестить свой персональный сортирчик, как вдруг из коридора в его кабинет долетел приглушенный звукоизоляцией вой. Ващанов открыл дверь и выглянул: два опера из семнадцатого отдела волоком тащили по коридору какого-то кавказца (он, собственно, и завывал, как пожарная машина), а следом за ними в полуприсяде передвигался еще один задержанный – у этого ноги были скованы кандалами, цепочка которых проходила через ушко трехпудовой гири, поэтому ковылять бедолаге приходилось фактически гусиным шагом, волоча в нескольких сантиметрах над полом тяжелое железо. Семнадцатым отделом руководил Равиль Папин, сотрудники которого всегда отличались жестокостью при задержаниях. Да и вообще они с клиентами не слишком церемонились. Дело в том, что семнадцатый отдел специализировался на освобождениях заложников, захваченных бандитами с целью получения выкупа или возвращения коммерческих долгов, поэтому и клиенты были, как говорится, соответствующие.

– Архипенко! Что у вас тут?! – начальственно поинтересовался Ващанов.

Один из оперов, одетый в джинсы и камуфляжную куртку, оглянулся:

– Даги[97], Геннадий Петрович… Это те, что бухгалтерскую дочку взяли… Ну, из их же команды…

– Ну, – кивнул Ващанов. – А орет-то он зачем? Вы что, пасть ему закрыть не можете? Орет, как свинья недорезанная, сейчас сюда со всех этажей сбегутся, решат, что тут убивают кого-то…

Архипенко резко встряхнул кавказца, так что у того клацнули зубы и мотнулась из стороны в сторону голова. Видимо, задержанный прикусил язык – вой оборвался, сменившись шипением и бормотанием на незнакомом языке.

Подполковник еще немного потоптался в коридоре, махнул важно операм рукой – мол, проносите, проносите – и вернулся в свой кабинет. Едва он успел занять позицию за столом, как появилась Лера, принесшая Геннадию Петровичу стакан теплого чая в металлическом подстаканнике. Поставив стакан на стол, Лера вильнула худосочным бедром и спросила, облизнув ярко накрашенные губы:

– Может, вам еще чего-нибудь, Геннадий Петрович?

Вопрос был с подтекстом. Секретарша, как шутили в ОРБ, «прошла Крым и Рым». Она хоть и не блистала особой красотой, но зато была проста в обращении, незатейлива и безотказна, как трехлинейная винтовка. Пару раз Ващанов и сам в этом убеждался, но сейчас ему было не до Леры и ее прелестей. Подполковник сдвинул брови, придавая своей физиономии выражение крайней озабоченности и суровости, и устало махнул рукой:

– Иди, иди… Не до тебя сейчас…

Секретарша, ничуть не обидевшись, упорхнула, а Геннадий Петрович с отвращением отхлебнул из стакана – чай был еле теплым и пахнул Лериным парфюмом. «Сейчас бы стаканчик красненького из запасов Палыча», – подумалось Ващанову. Воспоминание об Антибиотике раздражило подполковника еще больше, он нервно взглянул на часы: где, черт возьми, шляется Колбасов?!

Володя оказался легок на помине. Геннадий Петрович еще не успел допить свой чай, как опер постучал к нему в кабинет.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Ващанов, стараясь по лицу опера определить, с какими новостями тот пришел.

Но Владимир Николаевич был опером тертым, он знал, что начальство плохих новостей не любит, поэтому начинать доклад с них никак нельзя. И лицо должно излучать уверенность и оптимизм. Поэтому Колбасов начал докладывать тоном бодрым, несколько не соответствующим излагаемой им информации:

– Процесс пошел, Геннадий Петрович! Старик уже все понял, замандражировал и фактически признал, что картина у него. Чую, что еще немного – и развалится… Практически он даже согласился слить картину…

– Ну! – привстал в возбуждении Ващанов. – И что мешает?

Колбасов пожевал верхнюю губу и развел руками:

– Да он гнилой совсем, приступ тут у него был, едва не оттопырился… Просит в больницу его перевести – там, мол, и скажет все…

– Ну, – повторил подполковник, – про приступ я знаю… Его давно надо было в Газа[98] засунуть, старый плох совсем, еще помрет, не дай Бог, раньше времени…

Геннадий Петрович повторял слова, сказанные ему совсем недавно Антибиотиком. Колбасов этого, естественно, знать не мог, поэтому начал оправдываться:

– Но вы же сами приказывали, Геннадий Петрович, чтобы без вашей санкции ничего…

Подполковник прервал его сердитым взмахом руки:

– Думать же надо… Скоро без санкции даже срать разучитесь!