Все волки Канорры - Виктория Угрюмова

— Вы тоже знаете о нашествии? — изумился главный бурмасингер.

— А, так у нас еще и нашествие? — вздохнул циклоп. — Что ж, я нисколько не удивлен. Цветение Звезды Тьмы и таинственное исчезновение мадам Мунемеи со всем семейством и лабиринтом говорит только об одном — грядут великие, великие и устрашающие события, и все поборники истины, все настоящие садоводы, цветоводы и прочие ботаники не могут бездействовать. Я готов воевать с любым противником за идеалы добра, справедливости и бесперебойный выпуск «Тайной жизни тычинок и пестиков», как передового форпоста науки.

Садовник был выдернут из салатной рассады

П. Г. Вудхаус

— Правильно и своевременно принесенная жертва способна повлиять на многие важные события, — встрял Мардамон, призывно взмахивая серпом. — Если пожелаете, я немедленно проведу обряд и вознесу молитвы всем кровавым и жестоким божествам из нашего широкого ассортимента по вашему выбору про дальнейшее процветание и укрепление авторитета этого вашего тычинкопестиковского журнала и иже с ним согласно утвержденным мною расценкам. Возможны скидки.

Зелг понял, что Мардамона вдохновила твердая позиция Балахульды по вопросам своевременной оплаты труда.

При виде милого его сердцу сельскохозяйственного орудия циклоп расцвел.

— Вот! Он понимает, — вскричал он с детским восторгом. — Как приятно, сударь, встретить такого тонко чувствующего, трепетного собеседника. Какой у вас серпик интересный.

— Семейная реликвия, — со сдержанной гордостью сказал Мардамон, одной только интонацией давая понять, что фамильными могут быть не только некоторые боевые топоры, но и отдельные ножи для жертвоприношений.

— А какими цветами вы обычно увиваете жертвы? — деловито спросил Прикопс.

Жрец смутился. Он хотел было пожаловаться этому мудрому и доброму пришельцу, что ему деспотично подрезают крылья во всех его начинаниях; кого прикажете увивать, если жертв вообще не дают, но сдержался.

— Никакими, — ответил он.

Циклоп огорчился.

— Как же процветать без своевременных жертвоприношений? Лично я увил гирляндами осенних бурфиков — они же бурфики кучерявые пестроцветные — все статуи в Малых Пегасиках и возложил почтительный венок из листьев и цветов к вашему лабиринту, милорд Такангор, а также отнес полную корзинку астр и настурций — очень удачная, по-моему, композиция вышла — к древнему капищу.

— Чьему? — ревниво спросил Мардамон.

— Капищу безымянного демона.

— А какая у него специализация? — заинтересовался Намора.

— Не знаю. Никто не знает. Но мы верим, что нелишне принести ему какую-нибудь милую скромную жертву во избежание недопониманий. После известных событий мадам Хугонза пожертвовала ему отличный лоскутный жилет.

— Но он же вас не защитил? — спросил Намора.

— Но, может, он пытался.

— А, может, его там вообще давно уже нет? — сказал главный бурмасингер, которого и ценили на службе за практичный склад ума.

— Тогда он тем более ни в чем не виноват, — резонно возразил Прикопс.

Бурмасингер одобрительно покивал: если все натуралисты и циклопологи Тиронги такие, то за будущее естествознания в этой стране можно не беспокоиться.

— А какая у капища форма? — не отставал Мардамон.

— Никакая. Просто мы знаем, что оно там, хотя там ничего на сторонний взгляд нет.

— Полагаю, этот момент вы должны немедленно пересмотреть, — строго сказал Мардамон. — Капище в виде ничего и капище в виде воздвига — принципиально разные капища. Будь я демоном, я бы решительно отдал предпочтение второму варианту.

— Воздвиг, воздвиг, — циклоп пожевал губами, пробуя слово на вкус. — Очень интересно. Что такое воздвиг? Расскажите мне. И не избегайте подробностей.

Мардамон счастливо вздохнул и крепко взял циклопа за палец.

— Пойдемте, голубчик, я вам все детально опишу.

— Будьте так любезны.

— А вы расскажете мне про гирлянды, — попросил жрец тающим голосом. — Вы, вижу, адепт бурфиков.

— Только осенью, мой дорогой, только осенью, — проворковал Прикопс. — А летом удивительно хорошо сочетаются колокольчики, голубой плющ и бублихула…

— Полагаю, истинный ученый — всегда немного фанатик, — заметил господин Фафут, провожая взглядом странную парочку, позабывшую обо всем на свете. — А знатный фанатик, вроде нашего Мардамона, склонен подводить подо все научную базу. Эти двое нашли друг друга в огромном океане жизни. Мы можем спокойно расходиться. Если им не мешать, они будут беседовать о высоком до тех пор, пока самая память об этом дне не сотрется из памяти людской… нет, это тавтология, — и главный бурмасингер с упреком посмотрел на непосредственного начальника.

— Я думаю, думаю! — нервно сказал граф.

Одно тут хорошо, размышлял Зелг, возвращаясь к себе в спальню, — что он заранее знает, что будет дальше. И, конечно, ошибся.

Темные тени стояли на своем бессменном посту в коридоре.

— Доброе утро, господа, — вежливо поздоровался герцог. И поскольку ему было неловко проходить сквозь них с безразличным видом, то он спросил первое, что на ум пришло:

— Как вам эта кутерьма с отвечательным знаком?

Рыцари по обыкновению не двигались и молчали, да он и не ждал от них никакого ответа, а потому подпрыгнул чуть не на вершок, когда за его спиной вдруг раздался тяжелый гулкий голос, идущий, казалось, из самой бездны:

— Ересь какая-то.

* * *

Это жемчужины думают, что они ожерелье, но нить знает другое

Леонид Кроль

В Кассарии любили и умели готовиться к войне.

В конце концов, в любом уважающем себя государстве есть популярный национальный вид спорта, так что не стоит упрекать кассарийцев в жестокости, кровожадности или душевной черствости только за то, что они заметно оживлялись при любых сообщениях о грядущих военных конфликтах и обставляли это дело, как общественно-значимое торжественное мероприятие.

На этот раз, правда, несколько часов у бравых подданных некромантов ушло на то, чтобы осознать, что они остались сиротками, и сам дух их земли похищен каким-то доисторическим злодеем демонического происхождения с дурными наклонностями, по сравнению с которым огры-каннибалы представляются не более, чем кроткими воспитанницами Института Недоопороченных Девиц. Однако это же обстоятельство подвигло кассарийцев еще более ответственно отнестись к своим обязанностям и ответить супостатам со всей силой и меткостью народного негодования.

Именно для подкрепления и усиления этого негодования Гописса традиционно напек своей выдающейся сдобы по вдохновляющим ценам, а сейчас сосредоточенно трудился над новинкой наступательного сезона, трехъярусным тортом «Восхождение на вершины славы». Большинству граждан Виззла этот кондитерский шедевр напоминал термитник, взволнованному Мардамону — макет оригинального воздвига, Лилипупс увидел в нем здание туристического агентства, в котором начинал свой трудовой путь — но все ожидали от славного трактирщика чего-то действительно выдающегося, под стать событиям. Поэтому по крутому боку напичканного кремом и мармеладом сооружения карабкался марципановый древнеступ с ярко раскрашенной будочкой на спине. Из будочки торчал сахарный человечек со знаменем Кассарии в руках. Рядом трудился гном-художник, которому Гописса заказал портрет торта для очередного номера журнала «Гурмасик». Свой торт он намеревался выставить на стол во время сегодняшнего парадного обеда в замке в качестве альтернативы десерту, предложенному Гвалтезием. Негласное соревнование многонога-распорядителя и командира хлебопекарной роты достигло решающей стадии, и, судя по скупым донесениям, полученным с замковой кухни, Гвалтезий дымился, как вулканы Гунаба, творя какой-то нетленный шедевр с медовыми бисквитами, цукатами и взбитым кремом.