Идеальная пара - Майкл Корда

– Славный, добрый малый, – произнес Гарри, изо всех сил сжав руку Фелисии. Слезы струились по его щекам, губы дрожали. Фелисия была поражена: она никогда не видела, чтобы он плакал. Потом она поняла, что Гарри плачет при виде своего монарха. Конечно же. Даже самые несентиментальные англичане могли расчувствоваться в присутствии своего короля, а Гарри Лайл не был исключением.

Она сама тоже плакала, но при всей ее преданности трону, по совершенно другой причине. Она быстро вытерла слезы.

Поддерживая Гарри под руку, она помогла ему выйти во двор, где их ждал Робби.

– Король спрашивал о тебе, – сказал Робби, когда они, чуть смущенно, как показалось Фелисии, позировали фотографам. – Сказал, что любимая пьеса королевы – «Безумие Мейфер», и что она хотела узнать, как тебе удается оставаться такой же красивой, как прежде.

– И что ты ему ответил?

– Я сказал: «Сир, не просто такой же». – «Не такой»? – Его величество был явно озадачен. – «Нет, сир, – сказал я, – мисс Лайл еще более красива, чем раньше.»

– Льстец!

– Вовсе нет.

Один из фотографов крикнул им:

– Один поцелуй для фото!

Робби, который смотрел на них со своим самым серьезным выражением, как первый рыцарь в английском театре этого десятилетия, нахмурился, будто счел их просьбу слегка неуместной, но Фелисия не медлила ни минуты. Она обвила его руками за шею, прижалась к нему, подняв к нему лицо с тем самым выражением, которому многие годы завидовала не одна актриса, но так никто и не сумел повторить: ресницы опущены, губы полураскрыты настолько, чтобы были видны ее белоснежные зубы, шея изящно изогнута, как у лебедя…

Это было лицо, которое просто требовало поцелуя – «великолепное выражение эротической покорности», по словам одного критика, «воплощение того факта, что женские особи более опасны, чем мужские», по словам другого; и к черту их обоих, подумала Фелисия, что они об этом могут знать?

Она приготовилась, что он поцелует ее, как Джульетту, целомудренно; или как леди Макбет, чувственно; или как Клеопатру, страстно; или как Дездемону, настороженно; и он не подвел ее – на этот раз.

С улыбкой он наклонил голову и нежно поцеловал ее в губы – безупречный крупный план, постепенно ослабевающий поцелуй, такой безупречный, что она почти ждала, что раздадутся аплодисменты.

– Этот был для репортеров, – сказала она и поцеловала его уже страстно, и вокруг вновь защелкали фотовспышки. – Вот этот настоящий!

Фелисия посмотрела ему в глаза, как делала это прежде, и рука об руку они повернулись лицом к фотокамерам, «лучезарно» улыбаясь (как завтра напишут об этом в газетах).

Они прошли сквозь толпу репортеров к воротам, Гарри шаркающей походной следовал за ними, огрызаясь на представителей прессы, которых он презирал, придерживаясь принципа, что имя джентльмена должно появляться в газете только, когда он родится, женится и умирает, и то исключительно в «Таймс».

– Нет, я не ее отец, черт возьми, – услышала Фелисия его раздраженный ответ, – и не его.

Она знала, что отрицать что-либо было бесполезно. Половина газет – те, которые больше читает публика – все равно все исказят. Никто никогда не знает правды о жизни других людей – особенно когда утверждает, что ему все известно.

Фелисия крепко держалась за Робби, пока они шли через толпу репортеров, и они расступались перед ними. На тротуаре их ждал Гиллам Пентекост, улыбавшийся так, будто это он все устроил, Тоби – который, как предполагала Фелисия, будет следующим на очереди после Робби, и Филип, делавший над собой колоссальное усилие, чтобы скрыть зависть, которую он явно чувствовал.

Несколько мгновений они постояли все вместе, пока репортеры делали снимки. Фелисия почувствовала, как Филип, стоявший рядом с ней, взял ее за руку.

– У тебя все в порядке? – тихо спросил он.

– Лучше не бывает, дорогой, – уверенно ответила она.

– Тут ходили слухи…

– Мне нужен был отдых. Людям иногда надо отдохнуть.

Выражение лица Чагрина было высокомерным, голова высоко поднята, как всегда в присутствии прессы. Если бы постороннего человека спросили, кто из стоящих здесь мужчин рыцарь, то он прежде всего назвал бы Чагрина – рядом с ним все, за исключением Фелисии, выглядели немного вульгарными.

– Людям, возможно, – презрительно произнес он, понизив голос. – Актрисе твоего масштаба, нет! Ты нужна сцене, дорогая. А самое главное – тебе нужна сцена!

– Врачи не советуют мне пока приступать к работе, Филип. Они боятся нового стресса.

Уголки губ Чагрина резко опустились вниз.

– Чепуха! – бросил он. – Единственный стресс, который может повредить такой актрисе, как ты, это оказаться без работы. Это настоящий убийца, девочка моя – помяни мое слово!

При слове «убийца» она побледнела. Она просто не смогла с собой совладать. Ну, невозможно же все контролировать, верно? Она увидела беспокойство на лице Филипа. Она взяла себя в руки – ей уже неплохо это удавалось, подумала она – и сделала глубокой вдох, который должен был помочь обрести душевное равновесие, но обычно лишь вызывал у нее внезапную головную боль.

– Я вернусь. Скоро, – сказала она. – Обещаю.

– Ловлю тебя на слове, – сказал Чагрин с выражением убедительной строгости, которое всегда ему удавалось.

Робби повел Фелисию к машине.

– Что вы собираетесь ставить в ближайшее время, сэр Роберт? – спросил один из репортеров, проталкиваясь к ним.

Робби улыбнулся снисходительной улыбкой великого деятеля театра. Ну, подумала Фелисия, он заслужил такое право.

– «Генриха Четвертого», – ответил он. – Части первую и вторую.

– Будет леди Вейн принимать в этом участие? На мгновение она не поняла о какой «леди Вейн» идет речь, потом широко улыбнулась и счастливо рассмеялась.

– Мы с сэром Робертом пока не планируем играть вместе, – сказала она. – Мы решили, что для разнообразия мы будем просто жить вместе.

Робби засмеялся.

– Леди Вейн всегда удаются финальные реплики, – сказал он. Потом, взяв ее под руку, он помог ей сесть в машину. Шофер захлопнул дверцу. Она помахала рукой Филипу, Тоби, дяде Гарри, репортерам, чувствуя себя поистине королевской особой.

Позади репортеров собралась огромная толпа людей. Она помахала им, они замахали ей в ответ. Многие из них, она видела, держали ее фотографии, некоторые даже плакаты со словами «Удачи тебе, Фелисия!» и «Фелисия, мы тебя любим!» Это был его день, но каким-то странным образом толпа принадлежала ей, как, вероятно, было всегда. Он был великим актером, но она была звездой, наверное, самой яркой, которую когда-либо дарила миру Англия.

– Спасибо тебе за сегодняшний день, – сказал Робби, со вздохом откидываясь на спинку сиденья. – И за многое другое.