Том I: Пропавшая рукопись - Мэри Джентл

Плащ и платье свесились ей на голову и плечи, предоставив метели обдувать ее голые ноги.

Кобыла спокойно ткнулась носом в ее обернутую шерстяным плащом голову. Складки мокрых одежд, скользнув по лицу, снова разошлись, и она висела, чуть не задевая за покрытый снегом камень.

— Назир! — донесся сквозь метель хриплый вопль, она узнала его — это кричал Альдерик. — Посади ее снова на лошадь!

Аш сопела и смеялась. Со своей позиции вверх ногами она созерцала перед собой переминающиеся конские ноги, слышала беспорядочные крики мужчин. Она хохотала все сильнее, не в силах остановиться, у нее грудь заболела от смеха, от конвульсий тела она стала задыхаться, слезы накапливались в уголках глаз и скатывались на коротко стриженные волосы.

Она висела, совершенно не в состоянии шевельнуться, а одетые в кольчугу солдаты визиготской империи заботливо тянули цепь через спину кобылы и с надеждой теребили в руках плащ и стремя, стараясь распутать ее запястья.

Перед ней возникло лицо наклонившегося к ней мужчины. Назир Тиудиберт заорал:

— Чему смеешься, сука?

— Ничему. — Аш плотно сжала губы. Вид его перевернутого лица, бородой кверху и шлемом вниз, и его невероятное смущение снова вызвали у нее приступ смеха. Смех, от которого колыхалась грудь и трясся живот. — Н-н-ничему — просто мне ничего не стоило по-погибнуть!

Ей удалось вытащить правую руку с цепью. Оперевшись о булыжники, погрузив руку по запястье в холодный мокрый снег, она смогла выпрямиться. Ее перехватили другие руки, и мир, как ни грустно, перевернулся, и вот она сидит вертикально, седло между ног, ступнями нащупывая стремена.

Ее кобылу обступили пешие с мечами, ветер сыпал снег им в лица. За ними кольцом стояли всадники; и небольшие группки всадников окружали Годфри на его верховой лошади и Фернандо на его боевом коне. Хоть усилился ветер и видимость была плохой, но прорваться через такой кордон не было возможности.

— Значит, никто не сделал ошибки, — весело отметила Аш, когда у нее нервы успокоились.

Она освободила руки и утерла нос льняной подкладкой плаща. Аш тепло и признательно улыбнулась сразу всем окружающим:

— Чья это была дурацкая мысль?

Кое-кто ухмылялся, несмотря на дурную погоду. Она откинулась назад в седле и подобрала поводья, подавив смех, от которого болела грудь.

Фернандо дель Гиз закричал ей из той группы, которая окружала его с его немецкими солдатами:

— Аш! Почему смеешься?

— Потому что смешно, — ответила Аш.

Она отыскала глазами Годфри. Он улыбался из-под своего побелевшего от снега капюшона.

Конь арифа Альдерика въехал в освещенный факелами круг; несмотря на падающий снег, Альдерик сидел прямо и неподвижно.

— Назир. Заставь эту чертову лошадь сдвинуться с места. Разведчик вернулся. Мы всего в двухстах метрах от городских ворот.

— Но они собираются убить тебя! — подчеркнул солдат с детским лицом, Гейзерих; в его голосе смешивались смущение, злоба и благоговение. — Ты знаешь об этом, сука?

— Конечно, знаю. Я что, похожа на дуру?

Ноги Аш пружинили на спиральной лестнице северо-восточного сектора дома Леофрика, когда она снова тяжело ступала по ней вниз, Гейзерих, и Барбас, и назир — впереди нее, позади — все остальные. Кольчуги звенели; ножны мечей цеплялись за изогнутую стену. За Аш по ступеням волочились ее насквозь промокшие шерстяные юбки.

— Боюсь, — сказала Аш, — что ты не понял.

Когда они вошли в коридор, она приподняла плащ, чтобы не наступать на него. В коридоре было светло от развешанных по стенам стеклянных клеток с греческим огнем, и она увидела, что побелевший от холода Гейзерих растерялся.

— Не понял, — сказал парнишка, когда его назир ушел вперед по коридору, выложенному мозаичными плитами.

Аш только улыбнулась ему. Она незаметно сгибала и разгибала свои покрытые синяками разболевшиеся руки. У нее горели мышцы на внутренней стороне бедер. Она подумала: «Ведь я не сидела на коне, наверное, три недели, — ни разу после битвы под Оксоном».

— Меня и раньше брали в плен, — объяснила она ему, — по-моему, я забыла про те случаи.

О причине такого быстрого забвения она запретила себе думать, затолкав камеру с залитым кровью полом в такой уголок памяти, куда лучше не заглядывать. Никогда. Она молода, она быстро вылечивается; конечно, никуда не делась головная боль и боль в колене; но это не влияет на подъем духа.

— Вводите ее! — услышала она. Аш узнала голос Леофрика. Гейзерих неожиданно прошептал:

— Здесь с тобой все будет в порядке. У него здесь тепло — это для его паразитов.

Два солдата отодвинули окованную железом дубовую дверь. Тиудиберт втолкнул ее внутрь. Она сбросила с себя его руку. Назир и господин амир обменялись несколькими словами. Аш пролетела вперед, как летит по прямой стрела из лука, оказалась прямо у жаровни, полной раскаленных древесных углей, и рухнула возле нее на колени на каменный пол.

Что-то зашуршало. Что-то пискнуло.

От тепла жаровни все ее лицо взмокло. Она открыла глаза, неуклюже подняла руки и скинула капюшон. От шерстяного плаща пошел пар. Каменный пол вокруг нее стал влажным. Аш потерла кулаки один о другой, прикусив губу от боли, и постепенно онемение рук прошло, и в них восстановилось кровообращение.

Дверь хлопнула; топоча ногами, солдаты удалялись по коридору. Она подняла глаза и увидела, что осталась наедине с господином амиром Леофриком и несколькими рабами, кого-то из них она знала по имени.

Стены комнаты были уставлены железными клетками с крысами. Из-за тонких металлических решеток за ней следили мириады глаз-бусинок.

— Милорд, — обратилась Аш к Леофрику. — По-моему, нам надо поговорить.

Неизвестно, чего он ждал от нее, но никак не речи. Он обернулся к ней, более обычного похожий на испуганную сову, его седые белые волосы и борода торчали в тех местах, где он пропускал через них пятерню. На нем была зеленая шерстяная тога длиной до пола, запачканная грязью и пометом его животных.

— Твое будущее уже определено. Что ты можешь мне сказать?

При этом скептически произнес слово ты, и это вызвало у нее раздражение. Аш вскочила на ноги, опустила тесные манжеты накидки, и перед ним предстала молодая женщина в европейской одежде, ее короткие волосы скрывала шапочка, тело было закутано в мокрый плащ с капюшом, который она не могла сбросить, иначе рабы сразу бы утащили его.

Она подошла к скамье, где он стоял возле открытой клетки. Рядом с ним стояла Виоланта, держа кожаное ведро с водой.

— Чем занимаетесь? — она нарочно задала отвлекающий вопрос, а сама в это время отчаянно обдумывала, что говорить.

Леофрик опустил глаза на нее:

— Пытаюсь добиться нужного свойства. Или, пожалуй, не так. Это моя пятая попытка. И она тоже не удалась. Девочка!

В железном ящике, стоявшем перед амиром, было измельченное сено. Аш задумалась, подняв брови: как много должно это стоить здесь, где ничего не растет!

В сене шевелились белые существа. Она присмотрелась, всплыли воспоминания детства: она, девчонка лет девяти-десяти, жила в фургоне с Большой Изабель; интендант платил ломоть хлеба за десять дохлых крыс или за выводок крысят. Она наклонилась над ящиком, глядя на их слепые головки — крупные, как у щенков, маленькие тельца покрыты тонким белым мехом. Две были чисто-серыми.

— Через пять дней можно увидеть окраску. Эти, как и прежний приплод, оказались бесполезными, — бросил через плечо господин амир Леофрик. Изо рта у него пахло пряностями. Пальцами с подрезанными ногтями он сгреб весь выводок и бросил в кожаное ведро.

Они безропотно ушли под черную поверхность воды. Обостренным восприятием она различила быстрые крошечные сильные всплески — пятнадцать-двадцать последовательно. Аш встретилась взглядом с Виолантой, держащей кожаное ведро. Глаза девочки были полны слез.

— Самец номер четыре-шесть-восемь, — старик ничего не заметил и перешел к следующей клетке, — он не даст нужного потомства.

Он быстро засунул руку в клетку. Аш услышала писк. Леофрик вытащил крысу-самца, держа его поперек туловища. Аш узнала крысу в пятнах темно-коричневых и белых, она пищала, билась, растопырив все лапы, хвост стоял торчком, потом в панике крыса заметалась из стороны в сторону. Леофрик поднял крысу вверх и изо всех сил размахнулся, чтобы ударить головой об острый край скамьи…

Аш, не сознавая, что делает, кинулась вперед, схватила его за запястье, не дав ему двинуться, пока он не успел вышибить мозги из животного.

— Не надо, — она поджала губы и покачала головой. — Нет, по-моему, этого не следует делать, папа.

Сказано это было исключительно для того, чтобы вывести его из себя. И это удалось. Старик уставился на нее, кожа собралась морщинками вокруг его склеротических синих глаз. Он резко вздрогнул, выругался и швырнул крысу прямо на нее, засовывая в рот окровавленный палец.