Семья Рубанюк - Евгений Поповкин

Оксана, поддерживая Синицыну, помогла ей выйти из кабины, огляделась.

На путях лязгали буферами составы, на платформах тесно стояли орудия, автомашины, походные кухни. Перед длинным полуразбитым вокзальным зданием лежали и сидели в ожидании погрузки солдаты.

— Почти год не видала всего этого, — сказала Оксана, с любопытством разглядывая пыхтящие паровозы, толчею у баков с кипяченой водой. — Даже чудно как-то…

Пока майор Романовский узнавал о порядке погрузки, Оксана и Синицына прошли на перрон. Едва они сделали несколько шагов, Синицына схватила Оксану за рукав шинели.

— Дивчата наши! Вон, возле водокачки…

Одна из двух девушек, на которых показала Синицына, заметила их и, сказав что-то подруге, первая бросилась навстречу.

Оксана с улыбкой смотрела, как девушки с разбегу начали тискать, целовать Синицыну. Они говорили все разом, и сперва невозможно было понять, что произошло. Оказалось, что, разыскивая раненую подругу, девушки отстали от своего эшелона, ушедшего быстрее, чем они предполагали.

— Ой, и попадет нам от Саши и от капитана! — воскликнула белокурая девушка и порывисто прижалась к Синицыной. — Ни винтовок, ни котелков… Все уехало…

Оксана заметила Рубанюка. Он стоял возле двери с табличкой «Комендант» и что-то говорил окружавшим его командирам.

Указав на него девушкам, Оксана посоветовала:

— Доложите полковнику. Он скажет, как вам быть.

Синицына спохватилась:

— Я вас не познакомила… Сестра из санбата… Это она меня выручила… Хотели в тыл эвакуировать.

— Мария.

— Клава.

— А мы где-то с вами встречались, — сказала Оксана, присматриваясь к Марии.

— В пятьсот шестнадцатом эвакогоспитале… В Москве…

Мимо прошел, размахивая полевой сумкой, командир медсанбата, на ходу бросил Оксане:

— Идите к машинам! Будем грузиться…

Мария и Клава, проводив Синицыну, узнали, в каком, эшелоне она поедет, и побежали разыскивать командира дивизии.

На перроне Рубанюка уже не было. Девушкам указали штабной вагон.

Полковник брился. Мария, храбрясь, доложила о происшествии.

— Отстали? — спросил он, не оборачиваясь. — Значит, дезертиры…. Нда-а! Что же с вами делать? — прибавил он, чуть заметно улыбаясь. — Придется повесить на какой-нибудь березе…

Девушки стояли навытяжку.

Окончив бриться, Рубанюк плеснул себе на лицо воды, вытерся и, застегивая верхние пуговицы гимнастерки, с усмешкой оглядел девушек.

— Садитесь пока, чай пейте. А я тем временем поговорю с прокурором… Как с вами поступить…

От чая девушки отказались, и Рубанюк, еще несколько минут шутливо поговорив с ними, приказал Атамасю:

— Проводи. Поедут с медсанбатом, пока эшелон Каладзе догонят. Пусть зачислят на довольствие.

Девушки, опередив Атамася, со смехом побежали к эшелону, по висячей лестничке взобрались в теплушку.

Командир медсанбата, узнав о приказании комдива, развел руками:

— Тесновато… Ну, да как-нибудь разместимся…

Тронулся эшелон. Назад поплыли леса и болота, деревушки и бревенчатые настилы на дорогах.

Оксана, подстелив плащпалатку, села, свесив ноги, в дверях. Молча разглядывала еще не зазеленевшие здесь, на севере, осины и березки в перелесках, низкие свинцовые облака над ними, зыбящиеся под ветром озерца в торфяных низинках. Молочно-белые хлопья пара время от времени закрывали от Оксаны грустный пейзаж, цепляясь за верхушки сосен, уносились ввысь, таяли в мглистом небе.

Немного погодя подсели Синицына и Мария. Они оживленно говорили о своем: вспоминали подруг, боевые эпизоды.

— Интересная у вас жизнь, дивчата, — с легкой завистью сказала Оксана и пояснила: — Дружба большая, а это так важно…

Мария внимательно посмотрела на нее и неожиданно спросила:

— Петро ваш… пишет?

— Давно писем не было.

— Я ведь знаю его… В нашем госпитале лежал.

— Он мне говорил, — с улыбкой ответила Оксана и, заметив, как девушка густо покраснела и смешалась, спросила: — Саша Шляхова, которую вы все время вспоминаете, тоже москвичка?

— Нет, она из Запорожья, — ответила за Марию Синицына. — Украиночка…

Выгружались ранним утром на станции районного городка под Курском.

Прошел теплый дождь. Кусты цветущей сирени, тополя за вокзальными строениями сверкали алмазной россыпью. Два-три облачка, освещенные снизу нежно-розовым светом, плыли на север.

Иван Остапович коротко переговорил с поджидавшим дивизию полковником из штаба армии и, как только с платформы сгрузили его машину, уехал к месту расположения полков.

После сплошных лесов и болот странно было видеть необъятные степные равнины с большими селами, тихими речушками, широкими полевыми дорогами.

«Тут самоходкам и танкам есть где развернуться», — мысленно прикидывал Рубанюк, изредка сверяясь с картой.

Радостно-приподнятое настроение, которое испытывал он в последние дни оттого, что его дивизия, наконец, будет действовать на одном из боевых фронтов, сменялось тревогой: его солдаты и офицеры, так же как и он сам, не принимали еще участия в наступательных боях. Сможет ли он осуществить здесь свои замыслы, о которых столько мечтал, сидя по ночам над картой в своей землянке?

— Ось гляньте, товарыш полковнык, цэ вжэ таки хаткы, як у нас, — радовался Атамась, искусно лавируя между растянувшейся по дороге пехотой, обозными повозками.

В селе, где предстояло разместиться штабу дивизии, задержались. Здесь уже тянули, телефонный кабель, сновали по улицам солдаты хозроты. Рубанюк выслушал рапорт интенданта, прибывшего раньше, потолковал с председателем сельсовета и отправился на совещание в штаб армии.

Машина понеслась по улице, обогнула большой затененный вербами пруд. Через каменные заборы у домов, казалось, переливалась молочная пена — так буйно цвели яблони и вишни. Сладкий аромат перехватывал дыхание, кружил голову.

Километрах в двух за селом, повинуясь указателю, свернули с грейдерной дороги на измятое гусеницами, выщербленное шоссе. Вся дорога до местечка, где располагался штаб армии, была запружена войсками. Рубанюк видел, какие крупные силы сосредоточивает на этом фронте Ставка. В каждом перелеске, рощице дневали солдаты свежих маршевых батальонов. Дважды машина обогнала длинные колонны крупнокалиберных, невиданных еще Рубанюком орудий. Мощные танки, укрытые брезентовыми чехлами машины с реактивными минометами заполняли улицы и дворы почти в каждом селе.

— Таки б цацкы та стилькы людэй нам на старое место! — мечтательно сказал Атамась.

— Значит, здесь они больше нужны, — ответил Рубанюк, хотя и он только что подумал о том же, что и водитель. — Хороши! Поможет такая силища погнать фрица, как думаешь?

— А як же! У всих тилькы и в голови, щоб швыдче погнать. Украина ось дэ, зовсим рядом… — вздохнул Атамась.

Совещание у командующего армией, на которое был вызван Иван Остапович, открылось в помещении школы. За столом, кроме командующего армией и члена Военного Совета Ильиных, сидели начальник штаба фронта и еще два неизвестных Рубанюку генерала.

— Дела, видимо, будут жаркие, — шепнул на ухо Рубанюку знакомый полковник.

— Несомненно!..

Командующий, предупредив, что после него докладывают начальник штаба армии и начальники родов войск, вкратце познакомил с обстановкой.

— В распоряжении командования, — сказал он, — есть данные об усиленной подготовке противника к летним наступательным операциям. С Запада на советский фронт недавно переброшено семнадцать свежих дивизий.

Обратившись к карте, генерал перечислил вражеские соединения на Орловском и Белгородском плацдармах:

— Вторая и девятая танковые армии. Танковый корпус СС, третий, сорок восьмой и пятьдесят второй танковые и одиннадцатый армейский корпуса сосредоточены северо-западнее Белгорода.

— Таким образом, — сделал вывод командующий, — судя по всему, противник будет стремиться окружить наши войска, которые обороняют сейчас Курский выступ.

После того как начальники родов войск доложили свои соображения в связи с предстоящими боями, выступил член Военного Совета Ильиных.

Рубанюк не видел его несколько месяцев; Ильиных был ранен во время одного из боев на Северо-Западном фронте и приехал сюда прямо из московского госпиталя.

Он был бледнее обычного, и от этого смолянисто-черные густые брови и такие же черные, коротко подстриженные усы его особенно резко выделялись на белой, не тронутой загаром коже.

Ильиных, рассказав о предстоящей перестройке и боевой учебе войск, взволнованно подчеркнул:

— Мы у границ Украины, товарищи! День, когда мы пойдем освобождать братский украинский народ, придет тем скорее, чем мужественнее мы будем сражаться здесь, на Курском выступе.