Инквизиция - Ансельм Одли

– Как тебе позволяют быть одним из этих испорченных, извращенных стихийных магов, о которых Сархаддон толкует в своих проповедях? – спросил я, надеясь как можно дольше занимать Оросия разговором. Если повезет, поиски эскорта отвлекут его, но даже если мы ухитримся победить императора – что мы будем делать на имперском флагмане, окруженные гвардейцами? Это была большая проблема. Стоит ли терпеть все, что делает Оросий, и ждать, когда он ослабит бдительность, спросил я себя, если Палатина права, и император намерен держать нас вместе как заложников друг для друга?

– В отличие от тебя, брат, я не верю в ложных богов. Моя магия служит Рантасу, а не темноте и тени. У нас с инквизицией много общих целей и общее презрение к тебе.

– Я приму это как комплимент.

– Возможно, тебе придется изменить эту оценку, – заявил Оросий И подошел к шкафчику, чтобы налить себе голубого фетийского вина. Прозрачное, оно заискрилось в бокале. – За Сархаддона.

Я внимательно наблюдал за императором. Интересно, он пьянеет так же быстро, как я? Может, это у нас наследственное? Но Оросий пил как любой нормальный человек и, разговаривая с нами, постепенно осушил целый бокал.

– Мой отец презирал людей воинственного склада, и его презрение следовало считать за честь. Как тебе часто говорили, Катан, ты очень на него похож. Без художественных способностей, конечно. Твой дар лежит в области океанографии – талант еще более бесполезный, чем таланты нашего отца. Его по крайней мере будут помнить по тем поэмам и полотнам, что он оставил после себя. – Оросий заговорил как знаток, обсуждающий искусство со своими коллегами-критиками. – Пусть они несколько традиционны, но тем не менее вдохновенны. Особенно, как мне говорили, портреты нашей матери, написанные в то время, когда отец впервые ее встретил. Но они, к сожалению, утеряны.

Вероятно, императрица забрала их с собой, чтобы они не достались Оросию. Возможно, он искренний поклонник некоторых видов фетийской живописи, хотя я не знаю, что обычно любил рисовать мой отец.

– Если я так бесполезен, почему ты так старался меня схватить?

– Потому что, как я сказал раньше, ты ценен не столько тем, что ты мог бы совершить, сколько тем, что видят в тебе другие. И мне не пришлось очень сильно стараться – ты так легко попадаешь в плен. Даже к туземцам.

Я проглотил резкий ответ, готовый сорваться с моих губ, не желая провоцировать императора раньше времени. К счастью, он счел это страхом, а не выдержкой.

– Ты слышал, как глупо меня сердить? – полюбопытствовал Оросий, потягивая вино. Наблюдая за ним, я почувствовал страшную жажду; я ничего не пил с тех пор, как стал взбираться на утес. Теперь это не казалось таким великим достижением. Мауриз знал, что император меня ждет, что по этому утесу можно будет подняться и что его не будут охранять. Никто из нас не подумал, как подозрительно кстати пришлась та стрела из огненного дерева.

– И поэтому ты утверждаешь, что тебе служат дураки? – взорвалась Палатина. – Потому что ты так легко приходишь в исступление? Или потому что у них есть совесть и порядочность, а у тебя и то и другое напрочь отсутствует?

– И куда привела вас ваша совесть?

– Ее отсутствие – не залог успеха для императора. Можно считать пытку необходимостью – но наслаждаться ею? Пытать людей собственноручно?

– «Если нужно сделать что-то неприятное, сделай это сам и увидишь, действительно ли это было необходимо». При всех своих недостатках Этий во многом был прав.

– Это справедливо лишь для тех, у кого есть хоть капля совести. Я не знаю, как ты обращаешься со своими наложницами, но ты – фетийский император. Неужели ты думаешь, что у людей сохранилась бы хоть крупица уважения к тебе, если бы они узнали, что ты сделал Равенне?

– Я был вправе казнить ее за нападение.

– Нет, не был! – рявкнула Палатина. – У нас есть такая вещь, как суд, знаешь ли, свидетели, закон, судья, который не является одновременно истцом. Ты это помнишь? Или ты выродился в дикаря-хэйлеттита?

– Это был бы суд по делу о государственной измене, потому что девчонка пнула меня в живот. Тебе бы это понравилось, и твоим уцелевшим еще друзьям-республиканцам? Ты не думаешь, что мой способ был лучше?

– Какой? То, что ты… – Палатина умолкла и взглянула на меня. – Есть разница между местью и пыткой, Оросий. В Фетии нет такого наказания, как пытка. Это средство для достижения цели, к которому прибегают лишь немногие.

– Опять нравоучительная проповедь. В твоих устах Фетия кажется такой просвещенной, Палатина, но все наши законы и наше милосердие только превращают нас в посмешище. Разве Этий колебался, когда пытал пленных во время войны, добывая информацию? Разве нужды многих не перевешивают нужды нескольких?

– Я не знала, что ты в войне с Калатаром, – вставила Равенна.

В течение всего этого диалога я безмолвствовал, стиснув кулаки у боков, и старался ни на что не реагировать. Палатина знала, что Оросий сделал с Равенной, и не говорила мне. Уже одно это грозило лишить меня хрупкого самообладания, которое я изо всех сил пытался сохранить перед лицом этого гнусного негодяя.

– Мы придерживаемся диаметрально противоположных взглядов, Палатина, но именно мои действия каждый раз приносят победу. Отныне религиозные законы имеют абсолютную власть по всей Империи, поэтому обвиненным в ереси больше не удастся выкрутиться, как Мауризу. Считать, что Империя была бы лучше без благословенного Рантасом правителя, божьего помазанника – это, несомненно, ересь. Тем, кто до сих пор придерживается подобных экзотических верований, придется на горьком опыте убедиться в их ошибочности. Но и не важно – эти люди не стоят того, чтобы жить. Не пройдет и пары месяцев, как ваши верования исчезнут. И Фетия без них станет только богаче.

– Почему все, что ты делаешь, должно нести кровь и смерть? – надломленно спросила Палатина. – Ты восхищался моим отцом – разве он так поступил бы?

– Твой отец был хотя и заблуждающимся, но человеком дела – в отличие от своей дочери. Ты хоть понимаешь, как мало ты совершила в своей жизни, Палатина? Великий лидер среди мелких людишек, лидер с планами, которые удавались, пока ты сражалась в инсценированных битвах в военной академии или на отдаленном острове. Но всякий раз, пытаясь подняться выше этого уровня, ты терпела неудачу. Республиканцы уважали тебя только потому, что ты дочь Рейнхарда, Танаис учил тебя только потому, что ты – моя кузина. Что реального ты сделала, пока была в Фетии? Добилась чего-нибудь, обратила кого-нибудь в свою республиканскую веру? – Оросий покачал головой и, допив вино, поставил бокал на стоящий неподалеку широкий, низкий стол со столешницей из слоновой кости. Стол, как и вся тяжелая мебель, был привинчен к полу на случай качки. Император пододвинул ближайшее легкое кресло и уселся в него. Я этого ждал: это укрепит его чувство превосходства. – Может быть, потом ты что-нибудь совершила, за ее пределами? Нет. От казни в Лепидоре тебя спас какой-то безвестный трибун-океанин. Здесь ты тоже потерпела неудачу, и Равенну не спасла. Полный провал. Тебе следовало остаться в Океании и сражаться с туземцами – как раз твой уровень.