Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений - Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Позже, глубоко разобрав процесс разделения массы верующих с церковью, Н. Бердяев написал: «Православному христианину Достоевскому принадлежит слово, что русская церковь в параличе. Не нужен был ни русский коммунизм, ни книги Гекера, чтобы обнаружить унизительную ложь отношений церкви со старым государством. Это всегда очень резко говорили люди, которые были верующими и даже считали себя сторонниками идеальной монархии, – Хомяков, Ю. Самарин, И. Аксаков, Достоевский, Вл. Соловьев и многие другие… Революции в России предшествовал упадок в официальной церкви, ослабление христианской жизни в народе. Так всегда бывает… Распутин был символом духовного разложения старого мира и свидетельством о духовной неизбежности революции» [168, с. 143–144].

Согласно отчетам военных духовников, когда в 1917 г. Временное правительство освободило православных солдат от обязательного соблюдения церковных таинств, процент причащающихся сразу упал со 100 до 10 и менее. Это важный сдвиг, хотя «народное православие» сохранилось органической частью русской культуры, традиций и норм мировоззрения. Но этот процесс создал для государства и всех очередных властей сложные проблемы.

Так церковь, верующие и сама религия вошли в чрезвычайные условия революции.

Революции такого масштаба, как русская, решают главные проблемы бытия, а потому и не могут не быть движениями религиозными. Де Токвиль писал: «Французская революция является политическою революцией, употребившею приемы и, в известном отношении, принявшею вид революции религиозной… Она проникает на далекие расстояния, она распространяется посредством проповеди и горячей пропаганды, она воспламеняет страсти, каких до того времени никогда не могли вызвать самые сильные политические революции… Она сама стала чем-то вроде новой религии, не имевшей ни Бога, ни культа, ни загробной жизни, но тем не менее наводнившей землю своими солдатами, своими апостолами и мучениками» [306][97].

Русская революция также являлась революцией религиозной. Коммунистическое учение того времени в России было в огромной степени верой, особой религией. М.М. Пришвин записал в своем дневнике 7 января 1919 г. «Социализм революционный есть момент жизни религиозной народной души: он есть прежде всего бунт масс против обмана церкви, действует на словах во имя земного, материального изнутри, бессознательно во имя нового бога, которого не смеет назвать и не хочет, чтобы не смешать его имя с именем старого Бога».

Мечтать о том, чтобы из революции можно было выйти без подавления какой-то части общества, – наивная утопия. Трагедия любой революции в том и состоит, что противоречия в ходе ее обостряются настолько, что обратно пути нет и согласия достигнуть очень трудно, особенно если уже пролилась кровь. У нас гражданская война кончилась, когда Россия «кровью умылась».

Известно, что Церковь не встала над конфликтом как миротворческая сила, а заняла радикальную позицию на одной стороне, причем именно на той, которая не была поддержана народом. Есенин, посетив родную деревню, пишет в 1924 г. о рассуждениях монахов (в поэме «Русь бесприютная»):

«Уж как мы их…

Не в пух, а прямо в прах…

Пятнадцать штук я сам зарезал красных,

Да столько ж каждый,

Всякий наш монах».

Россия-мать!

Прости меня,

Прости!

Но эту дикость, подлую и злую,

Я на своем недлительном пути

Не приголублю

И не поцелую.

Так, часть клира, включая некоторых иерархов, попала под репрессии, особенно во время «красного террора». По архивным данным, в 1918 г. было расстреляно 827 священнослужителей (а в 1919 г. – 19). Но в России Гражданская война была не просто бедствие, а распад и братоубийство. Артем Веселый после Гражданской войны собрал огромное количество воспоминаний очевидцев и малую часть из них издал в виде книги «Россия кровью умытая» [307]. Надо бы ее прочитать.

Русская революция была глубоко религиозным движением (хотя и антицерковным). Судя по текстам, руководство партии большевиков в течение всего первого периода судило о становлении государства по западным меркам и преувеличивало «недостаток легитимности». На деле легитимация советской власти произошла, но большевики переоценивали силу идеологических противников и прибегали к репрессиям, в то время как эти противники подорвать гегемонию советского строя не могли. Оценить риски очень трудно.

Для нашего главного вопроса достаточно сравнить два главных проекта, задающих России разные (и расходящиеся!) цивилизационные пути. Один проект – партии кадетов и более левых либеральных партий, – предполагающий построение в России государства западного типа с рыночной экономикой. Этот проект воплощал сначала Керенский, а потом Деникин и Колчак. Были в нем и радикалы (Корнилов), так что однажды большевикам пришлось защищать умеренного Керенского – такое бывает в политике. К этому проекту присоединилась часть эсеров (Чернов, Савинков). Это – Февраль, «белые».

Другой проект – советский, его воплощал Ленин. Это – Октябрь, «красные». Советский проект также был неоднороден: вначале его поддерживали левые эсеры, временами анархисты (Махно), внутри большевизма было несколько течений, борьба между которыми разгорелась после смерти Ленина и кончилась 1937 годом.

И белый, и красный проекты Россия сравнила не в теории, не по книгам, а на опыте, через тысячи больших и малых дел. Военное соревнование, как известно, белые также проиграли вчистую. Антисоветский историк М.В. Назаров говорит определенно: «При всем уважении к героизму белых воинов следует признать, что политика их правительств была в основном лишь реакцией Февраля на Октябрь – что и привело их к поражению так же, как незадолго до того уже потерпел поражение сам Февраль».

Этот факт мы должны себе объяснить и его затвердить, иначе дальше не продвинемся в понимании того, что сейчас происходит. Поначалу у белых был такой огромный перевес над красными, советская власть была на пятачке в центре. Почему же белые и интервенты (с Запада и из Японии) начали утрачивать их территории и отступать перед Красной армией, обутой в лапти?

Ответ известен, но его у нас из головы вытеснили при промывании мозгов. Белая армия действовала в России как завоеватели, и ее продвижение сопровождалось восстаниями (по словам историка белых А. Зайцева, издавшего в 1934 г. в Париже большую книгу, вслед за белыми шла «волна восставших низов»). Проект белых отвергли в целом – и не из-за жестокостей и казней. Даже в период максимальных успехов белых М.М. Пришвин, сам в то время убежденный антикоммунист, писал: «Сейчас все кричат против коммунистов, но по существу против монахов, а сам монастырь-коммуна в святости своей признается и почти всеми буржуями».

А что же мы видим у противника коммунизма – рыночного общества – и легиона его бойцов? Видим именно последовательное уничтожение в человеке «естественного религиозного органа», удушение самой