Семь минут - Ирвин Уоллес

Мэгги глубоко задумалась, и скоро план действий был готов.

Сначала необходимо позвонить в Вашингтон.

Ее соединили меньше чем за минуту.

— Мисс Ксавьер? Вы секретарь сенатора Бейнбриджа?

— Да.

— Это мисс Мэгги Рассел из Лос-Анджелеса. — Сейчас начнется наглая ложь. — Я работаю в «Рекламном агентстве Гриффита». Мне очень нужно увидеться завтра с сенатором Бейнбриджем по просьбе мистера Гриффита. Можно устроить встречу?

— Боюсь, завтра не получится, мисс Рассел. Сенатор уезжает из Вашингтона.

— Надолго?

— Не могу сказать, мисс Рассел. Я знаю только, что он уедет утром. Конечно, не исключено, что вечером он вернется из Чикаго. Если вы изложите мне цель вашей встречи, возможно, я…

— Нет, ничего. Спасибо. Я позвоню на следующей неделе.

Она положила трубку.

Значит, Чикаго. Сенатор Бейнбридж будет в Чикаго. Мэгги не удивилась.

Первый шаг сделан.

Теперь второй. Джерри Гриффит. Он скоро будет тут, и она должна одеться к его приезду. Он, конечно, захочет поплакать на ее плече и получить таблетку-пустышку. Но нет, Джерри. Никаких таблеток-пустышек, никакой фальши и никакого плеча, потому что оно понадобится ей для других целей — чтобы выдать ему сплеча.

После этого третий шаг. Говард Мур. В каком бы он ни был трауре, Мэгги знала, что он встретится с ней.

И наконец, последний. Необходимо позвонить в Международный аэропорт и заказать билет на вечерний рейс в Чикаго.

Вот так… если вы не верите в чудеса.

Мэгги направилась в спальню, в голове звучал припев:

«Калифорния, я еду… Калифорния, я еду…»

11

Вторник, второе июля, утро. Перед санаторием «Саннисайд» стоит взятый напрокат лимузин, который недавно приехал из Международного аэропорта О'Хара.

В санатории сестры после завтрака выносили посуду из комнат пациентов, а двое уборщиков мыли коридор раствором антисептика. Дверь кабинета главного врача открылась.

Первым из кабинета вышел сенатор Томас Бейнбридж, за ним почтительно следовал радостный мистер Холлидей.

— Нет, нет, нет, сенатор, — вновь повторил Холлидей. — Уверяю вас, вы ничем нам не помешаете. У нас очень неопределенные часы посещений.

— Спасибо, мистер Холлидей. Я ненадолго.

— Это вам спасибо, сенатор Бейнбридж. Я знаю, мисс Макгро… Я должен говорить, миссис Салливан… Я знаю, она будет довольна. Это второй известный посетитель к ней за последних два дня. Вчера из Лос-Анджелеса…

— Я знаю, мистер Холлидей.

Они подошли к комнате отдыха.

— Я должен предупредить вас, сенатор, что она не всегда… общительна. Она может быть в здравом рассудке, но часто такие пациенты, как бы это сказать, немного путаются. Если у нее один из удачных дней, вы понимаете…

— Я прекрасно понимаю, мистер Холлидей.

— Она только что позавтракала, и в такое время вас никто не побеспокоит.

Бейнбридж первым вошел в комнату отдыха и поинтересовался:

— Где она?

— В кресле-каталке, в розовом халате за столиком у окна. К ней приставлена сестра… Мисс Джефферсон! Можно поговорить с вами?

К ним быстро подошла высокая негритянка.

— Я привела ее в порядок, мистер Холлидей.

— Прекрасно, прекрасно. Мисс Джефферсон, я обещал сенатору, что им никто не помешает. Проследите за этим, пожалуйста.

— Хорошо, мистер Холлидей.

— Ну что же, сенатор… — начал главный врач.

— Если вы не возражаете, — прервал его Бейнбридж, — я бы хотел остаться с ней наедине.

— Конечно, конечно, — извинился мистер Холлидей и вышел из комнаты, позвав с собой сестру Джефферсон.

Бейнбридж быстро приблизился к столику. В руках он держал фунтовую коробку конфет. У самого столика сенатор замедлил шаг и обошел кресло, чтобы не напугать старушку.

Ее взгляд был прикован к центру стола, но, поняв, что она не одна, Касси подняла осунувшееся лицо и невозмутимо посмотрела на посетителя.

— Касси Макгро… — произнес сенатор Бейнбридж.

Она никак не отреагировала ни на его слова, ни на его присутствие.

— Можно сесть?

Не дожидаясь ответа, Бейнбридж положил коробку на стол, перебросил легкий дождевик через спинку стула и сел напротив женщины.

— Я Томас Бейнбридж, — представился он. — Вы помните меня?

Касси заинтересовала желтая ленточка на коробке, и она потянулась к ней. Сенатор взял коробку и пододвинул к старушке. Та погладила ленту, но коробку не взяла.

— Это вам, — сообщил Бейнбридж. — Открыть?

Касси улыбнулась своей замечательной улыбкой.

Сенатор сорвал ленту и обертку, открыл коробку и вновь протянул ей.

— Попробуйте конфеты.

Она лишь посмотрела на них, но продолжала сидеть неподвижно, не делая никаких попыток взять конфету.

— Какую хотите? — поинтересовался он. — Хотите мягкую?

Она кивнула.

Он нашел шоколадную конфету с кремовой начинкой и положил ей на ладонь. Касси сунула конфету в рот и принялась рассеянно жевать, не переставая улыбаться.

«Сейчас, — сказал сам себе Бейнбридж, — сейчас».

— Касси, — начал он. — Я приехал по поручению одного человека, которого вы когда-то знали и любили, который любил вас и любит по сей день. Я приехал по поручению Дж Дж Джад вея.

Он ждал от нее хоть какой-нибудь реакции на имя Джадвея, но Касси словно и не услышала его. Теперь ее внимание привлекла золотая булавка на галстуке сенатора. Старушка жевала конфету и смотрела на сверкающую булавку.

— Касси, — с жаром продолжал сенатор, — я знаю, что вам иногда читают газеты и что порой вы смотрите новости по телевизору. Я уверен, вы знаете о процессе в Лос-Анджелесе над книгой Джадвея… Вы должны помнить книгу, которую он написал… «Семь минут». Джадвей… Конечно, вы знаете, что он жив…

Но он вовсе не был в этом уверен и решил дождаться от нее какой-нибудь реакции. И опять не дождался. Правда, ее взгляд переместился от галстучной булавки к его лицу, и сенатор подумал, что, быть может, теперь она готова слушать дальше.

— Вы помните, как оставались в Париже и сделали то, о чем он вас попросил? И как он вернулся за вами в Шербур, и вы вместе уплыли в Нью-Йорк? Вы с ним подстроили самоубийство. Его провозгласили мертвым, но мы с вами… и Шон знали, что он жив. Это была наша тайна, но сейчас тот лос-анджелесский адвокат, который приходил к вам вчера, узнал, что Джадвей жив, и хочет, чтобы он выступил свидетелем. Джадвею было очень трудно принять решение, но он решил не выступать в суде, Касси, потому что Джадвея, которого мы с вами когда-то знали, больше не существует и он не видит смысла в разрушении настоящего ради спасения чего-то в будущем. Когда он принимал это решение, его заботили только вы. Когда-нибудь вы можете узнать, что процесс проигран и что Джадвей не защищал на нем свое и ваше прошлое и все, во что вы оба верили. Он хочет, чтобы вы знали, что прошлое нельзя пересмотреть, что частица его всегда живет внутри вас, но оно не может наполнять вас целиком, вытесняя настоящее. Он хочет, чтобы вы знали это, Касси, и чтобы поняли… — Бейнбридж помолчал несколько секунд. — Я хочу только попросить вас понять и простить Джадвея.

Касси проглотила последний кусочек конфеты, и ее губы зашевелились.

— Кто такой Джадвей? — спросила старушка.

Бейнбридж замер и немного поник. Вот во что превращается благородный дух. Спокойного сна, прекрасная принцесса…

Кто такой Джадвей?

Он поднял и опять опустил голову.

— Правильно, Касси. Кто такой Джадвей? Он мертв, не так ли? Он давным-давно умер в Париже. И вы, и он правы: прошлое должно оставаться в прошлом.

Касси кивнула и улыбнулась.

Бейнбридж встал и взял плащ.

— До свидания, Касси, — мягко попрощался сенатор.

Он сомневался, что она слышала его. Беспомощная морщинистая рука уже дотронулась до желтой ленточки, которой была перевязана коробка.

Бейнбридж тихо вышел.

В коридоре сенатор с чувством облегчения увидел, что мистер Холлидей не стал дожидаться его. Он подошел к регистратуре, достал длинный конверт и протянул сестре.

— Здесь чек для миссис Салливан, — сообщил Бейнбридж. — Денег должно хватить до конца года.

Сенатор Бейнбридж вышел на улицу. Шофер выскочил из лимузина и распахнул дверцу. Сенатор заметил, что дверца такси, которое стояло рядом с его лимузином, открылась, и из него вышла красивая девушка с темными пышными волосами и зеленовато-серыми глазами, такая же живая и энергичная, какой была когда-то Касси. Девушка торопливо направилась к нему.

В нескольких ярдах от лимузина она догнала сенатора.

— Сенатор Томас Бейнбридж, — произнесла незнакомка, и в ее голосе он не услышал вопросительных интонаций.

Он удивленно кивнул:

— Да, я сенатор Бейнбридж.

— Я жду вас уже пятнадцать минут. Меня зовут Мэгги Рассел. Я прилетела из Лос-Анджелеса, чтобы поговорить с вами о процессе против непристойности, который заканчивается там сегодня после обеда. Нет, Майк Барретт не посылал меня. Меня послал Джерри Гриффит.