Журнал Наш Современник №7 (2003) - Журнал Наш Современник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В. Б.: Вы подготовили одну уникальную программу, вторую уникальную программу, но кто её будет выполнять, Сергей Юрьевич? Есть ли решительные новые лидеры в обществе, которые способны достойно их реализовать? Есть ли новый Сталин или, если кому не нравится это имя, новый русский де Голль, Рузвельт, Эрхард, Черчилль? Человек длинной воли? Ведь любую самую уникальную программу можно и похерить, заболтать, растащить?
С. Г.: Эти программы отличает не столько уникальность, сколько научная обоснованность. То, что мы предлагаем, это, по сути, сумма предложений ведущих российских ученых и целых институтов, экономических ассоциаций, заинтересованных в развитии общества. Это научно обоснованный план действий. Для того чтобы его реализовывать, не надо быть сверхгениальным человеком. Надо просто следовать интересам общества. Для этого необходимо, чтобы власть стала ответственной. Один из законов, который я недавно предложил — это закон о социальной ответственности государства перед обществом. Суть его проста. Вводится система показателей уровня жизни, общепринятых в мире, если эти показатели ухудшаются, правительство обязано уходить в отставку. Нужно прекратить надеяться на героев, которых Бог нам пошлет. Нужно самим брать на себя ответственность. Установить такую систему власти в стране, которая бы заставила всех чиновников, включая президента страны, работать на общенародные интересы, а не защищать интересы лишь одного крупного капитала.
В. Б.: И все-таки я повторюсь, Сергей Юрьевич. Чтобы переломить нынешнюю ситуацию в России и выполнить любую мало-мальски приемлемую для народа обоснованную программу действий, нам нужен сильный и уверенный, обладающий немалым мужеством лидер? Кто-то должен сдвинуть наш корабль с места.
С. Г.: Сильный лидер, конечно, нужен. Но для того, чтобы он появился, необходимо всем взять на себя труд, во-первых, проанализировать, какие политические силы этот лидер представляет, какие интересы он отстаивает. Каким людям можно доверять, каким – нет. Во-вторых, не голосовать за тех, кого навязывают нам ангажированные СМИ. Научиться голосовать прежде всего за свои собственные интересы. Тогда у нас и появится народный лидер.
В. Б.: А вы, Сергей Юрьевич, считаете себя сильным лидером?
С. Г.: Я об этом, честно говоря, не задумывался. Я стараюсь делать то, что могу.
В. Б.: А как вообще вы дошли до жизни такой? Перспективный, молодой, талантливый, член команды молодых реформаторов. Вот и шагали бы в ногу с Чубайсом и Гайдаром и о себе не забывали бы. Вы могли позволить себе всё. Что затащило вас в патриотику? Я ведь искренне верю вам. Таким, как вы. Зачем человеку терять почти всё и идти вниз к каким-то нищим, полуоборванным людям? Значит, либо это был голос крови, чувство принадлежности к своему народу, или же ваш экономический расчет доказал вам всю провальность и преступность ельцинских реформ. И вы последовали логике расчета. Или же оказались внутренне чужим в той команде реформаторов. Я ведь тоже когда-то мог оказаться в либеральном лагере литераторов. И друзья там были, и идеи какие-то авангардные были мне не чужды. Но я почувствовал всю чужеродность того направления, лагеря, движения для всей своей жизни и без колебаний порвал с литературным либерализмом. Что произошло с вами?
С. Г.: Я всегда был патриотом России. У меня и родители были патриотами России.
В. Б.: Сегодня все называют себя патриотами — и Чубайс, и Гайдар…
С. Г.: Ну, эти-то вряд ли называют себя патриотами, у них язык отсохнет от таких слов. Что касается моей истории, она определяется, в первую очередь, тем, что меня так воспитывали родители. В духе преданности интересам страны, интересам общества. И я всегда чувствовал на себе ответственность за все то, что у нас происходит.
В. Б.: Вы – православный человек?
С. Г.: Да, конечно. Более того, я сопредседатель Союза православных граждан России. Но вернемся к нашей патриотике. Во-вторых, я являюсь ученым. Это моя главная сфера деятельности. Я до сих пор серьезно занимаюсь экономической наукой. Работаю в системе Российской академии наук. Как ученый-экономист, я прекрасно понимаю, что у нас происходит, какие закономерности можно и нужно было использовать для развития страны. Предлагая соответствующие механизмы практического внедрения в жизнь, я, естественно, беру на себя ответственность за их реализацию. А поскольку нынешняя власть далека не только от народа, она бесконечно далека и от науки, мне она оказалась чужда. Обратите внимание, что среди министров путинского правительства практически нет профессионалов. Нет людей со специальным образованием и опытом работы. Власти реальная наука не нужна. Для того чтобы реализовать свои предложения, я и мои коллеги по экономике должны сами брать ответственность за их продвижение в жизнь. Так я оказался в активной публичной политике на стороне патриотической оппозиции.
В. Б.: Что интереснее для вас — быть ученым, разрабатывать свои проекты в тиши кабинетов или же быть публичным политиком?
С. Г.: Ученым быть не только интересней, но и гораздо комфортнее. Но когда твои знания власти не нужны, возникает обязанность самому браться за их воплощение.
Станислав Золотцев • Еще звенят словенские ключи (к 1100-летию Пскова) (Наш современник N7 2003)
Пскову — 1100 лет
Станислав ЗОЛОТЦЕВ
ЕЩЕ ЗВЕНЯТ СЛОВЕНСКИЕ КЛЮЧИ
* * *
“…И стало вдруг видно далеко во все концы света...”. Не знаю, где именно автору “Мертвых душ” пришли в голову эти слова — словно бы выдохнутые сердцем, а не пером написанные. Я же с детства сильней всего ощущаю то, что ими выражено, когда всхожу на стены Изборской крепости... Мне доводилось бывать на памирских вершинах, всходил я пусть и не на самые высокие, но все же могучие гималайские кручи, не говоря уже о том, что сотни раз видел мир с высоты и сквозь иллюминаторы самолетов, и под куполом парашюта, но — это все не то. Здесь, в двадцати верстах от Пскова — иная высота... Поднялся по холму, называемому Жеравьей горой, начиненному девонским плитняком, прошел мимо громадного каменного креста, по преданию, поставленного над прахом Рюрикова брата Трувора, который и основал эту твердыню; по плитяным уступам всхожу на “чело” крепости, потом еще выше, карабкаюсь на башню, круглую, мощную, без всяких орнаментальных завитков и украшений. Огляделся, отдышался, и...
“...И стало вдруг видно далеко во все концы света...”. На все четыре стороны — здесь такая ширь и высь, что становится зримым даже незримое. Не только сама земля, вересковая и сосновая, открывается взору, но — и века, и тысячелетия. Еще дороссийские, даже дорусские, но уже славянские. С л о в е н с к и е. Еще дохристианские, но уже пронизанные земным и вышним светом Правой Славы... Раскопки на месте погоста Мала показали, что словенскому капищу — более двух тысяч лет (то есть место, где стоит древнейший псковский храм, было для славян священным еще до нашей эры).
Изборск — он в древности звался Извореск. Извор — ключ, родник, источник на языке наших предков. Под Жеравьей горой (журавлиной? или зовущейся так из-за обилия клюквы, которую тут кличут журавлихой?) бьют Словенские — именно Словенские! — ключи. Двенадцать волшебных, целебных струй летят из плитняковых толщ. Каждый ключ — от какого-либо недуга, не только телесного, но и духовного… Рерих, родившийся под Питером в имении Узвары, был заворожен звучанием этого слова — извор, извар, узвар, — узнав корень имени Изборска-Извореска. И еще более был потрясен позже — когда в гималайских предгорьях услышал, что этим же словом — извара — нарек духовные и земные родники санскрит… Не только ширь, не только высь — глубь многотысячелетней единой красоты земной открывается над Словенскими ключами, над ключами Слова, над блещущим вдали озером Чудь, над отчим краем моим!
И стало вдруг видно далеко во все концы света... И на все четыре стороны света хочется поклониться. И на той земле, и в той стране, где сегодня горько жить, тяжко засыпать и порой страшно просыпаться, не вымрет душа, пока она слышит и ведает: еще звенят Словенские ключи...
* * *
Такие понятия, как “дух города”, видимо, не могут быть постоянными величинами: я имею в виду натуру жителей какого-либо древнего поселения. Такого, как мой Псков, с многовековой судьбой. В движении столетий меняется и эта натура, иным становится дух города. Что, разумеется, неизбежно и даже закономерно: не будем же мы сравнивать жителей нынешней столицы Италии с гражданами этого же города времен Цезаря или Августа. Иное дело, что, как правило, не к лучшему происходят перемены в понятии “дух города”... Известно: Плесков наш в начале тысячелетия и в средневековье выдержал тридцать(!) штурмов и осад — и ни под одним из этих натисков не сдался. (В отличие от большинства своих градов-сверстников, от того же, к примеру, “старшего брата” нашего, Великого Новгорода, который, обладая крепостью не менее мощной, чем псковская, и при всей своей гордыне, не раз отворял врата недругам.) И даже утратив свою вольность, попав в начале XVI века под власть Москвы (правда, порой мои земляки, костеря указы и директивы из столицы, в сердцах восклицают: “И на кой... ляд мы эту Москву к себе присоединили?!”), город выстоял еще перед несколькими лютыми агрессиями, самой страшной и кровопролитной из которых было польско-литовское нашествие под началом Стефана Батория — девять месяцев полной блокады. Причем псковичи выстояли сами, своим ополчением, без державной подмоги. Ибо понимали: сдай они город — ключ к Руси, — вся ее история будет написана иначе...
