Менахем-Мендл - Шолом Алейхем

Главное забыл! История о том, как сын Лейви Мойше-Мендлова обручился c Либиной дочерью, мало меня удивляет. Здесь, в Егупце, без влюбления ни одно сватовство не обходится: жених и невеста обязательно должны раньше крутить любовь, иначе и сватовство не сватовство. Здесь часто случается, что муж бросает свою жену и влюбляется в чужую жену, или жена покидает мужа и влюбляется в другого, а жена того мужа влюбляется в жену мужа той жены, то есть в мужа той жены… Обмениваются, так сказать: мое — твое, а твое — мое… Это тебе не Касриловка, это Егупец…

Тот же.

VIII

Моему почтенному, дорогому, именитому, мудрому и просвещенному супругу Менахем-Мендлу, да сияет светоч его!

Во-первых, сообщаю тебе, что мы все, слава богу, вполне здоровы. Дай бог и от тебя получать такие же вести в дальнейшем.

А во-вторых, пишу я тебе — где это слыхано на свете, чтобы молодой муж покинул жену и детей, тестя и тещу, пустился бы в чужой город и что ни день занимался новым делом: то он делает сахар, то занимает деньги, то делается владельцем собственного дома в Егупце, да еще без гроша денег?! Нежели иметь дом и быть должным за него больше, чем он стоит, пускай он лучше сгорит дотла вместе с остальными домами в Егупце. Подумаешь, какое меня ждет счастье! Когда у него уладятся дела и он заработает деньги, он мне купит дом на мое имя… На что мне дом? Ты пришли лучше деньги, а я уж сама куплю что надо. Как мать говорит: «Был бы хлеб, а ножик мы и сами найдем…» Ведь это же прямо-таки напасть какая-то, сглазили меня, да и только! Казалось бы, чем я хуже Блюма-Златы? Такая же женщина, такая же раскрасавица, а ума мне тоже у нее не занимать стать… За что же, спрашивается, выпала мне такая несчастная доля, а Блюма-Злату с каждым днем распирает все больше вширь — высохнуть бы ей, как щепке, господи милосердый! Но, с другой стороны, что, собственно, имею я против Блюма-Златы? По моей земле она не ходит. Пускай себе живет и здравствует со своим Нехемией, а мне пусть бог поможет в свою очередь. Как мать говорит: «Лучше себе пожелать, нежели другого проклясть…» Просто больно делается, когда видишь, что люди живут, одеваются, а я должна сидеть вдовой при живом муже и дожидаться, авось кормильцу привалит счастье: поп уронит, а он поднимет, — тогда он выстроит мне дом в Егупце. Не дождется твой Егупец, чтобы я ради твоих расчудесных людей, которые обмениваются женами, пожертвовала всем, пустилась туда к тебе, сняла бы парик и сделалась у тебя наложницей… Пускай они себе голову сломят на ровном месте, как желает тебе счастья и всего хорошего

твоя истинно преданная супруга Шейне-Шейндл.

«Ни красоты не нужно, — говорит мама, — ни ума: счастье нужно». Сравни, к примеру, мою Нехама-Брайндл и Рохл тети Двойры. Эта хороша как летнее солнце, а та — кислятина. А вот поди же: Нехама-Брайндл, бедняжка, сидит в девицах, а Рохл выходит замуж за какого-то раззяву из Ямполя, очень порядочного, честного, тихого, то есть глуповатого, но из очень родовитой семьи. У него, говорят, сестра выкрестка.[30] Он, правда, не совсем здоров, но зато солдатчины не боится. Удовольствие смотреть на эту парочку. Она думает, что умнее никого на свете нет, а он уверен, что никого красивее нет. Как моя мать говорит: «Не то любо, что хорошо, а то хорошо, что любо…»

IX

Моей дорогой, благочестивой и благоразумной супруге Шейне-Шейндл, да здравствует она со всеми домочадцами!

Во-первых, уведомляю тебя, что я, благодарение богу, пребываю в полном здравии и благополучии. Дай бог и в дальнейшем иметь друг о друге только радостные и утешительные вести. Аминь!

А во-вторых, да будет тебе известно, что возня с домами — дело пустяковое. Я вовремя спохватился и занялся другим товаром — имениями. Имения — это совсем не то! Во-первых, не нужно сапоги трепать: напишешь письмо, отошлешь опись, тот съездит, посмотрит землю, и дело, с божьей помощью, сделано. А во-вторых, имеешь дело не со злыднями, не с нищими, а с господами, с помещиками, князьями, графами! Ты, пожалуй, спросишь, каким образом я очутился среди графов? Это целая история.

Ты ведь знаешь, что жить здесь мне нельзя. А так как часто случается, что полиция наведывается к нам в гостиницу по ночам для проверки и «очистки», то хозяйка нас обычно об этом предупреждает, чтобы мы могли вовремя растаять, точно соль в воде: кто в Бойберик, кто на Демиевку, а кто — на Слободку…[31] Но иной раз хозяйка и сама не знает, когда нагрянет облава, — в таких случаях очень скверно! Однажды на той неделе лежим это мы, все гости, и спим… Вдруг слышим — стучат. Хозяйка соскакивает с постели и обращается к нам, вся дрожа:

— Евреи! Марш из дому, полезайте в солому!..

Поднялась беготня, стали прятаться: кто в погреб, а я — на старое свое место — на чердак, и следом за мной — еще один человек из Каменца. Лежа так в беде на чердаке, слышу я, как человек этот стонет.

— Чего вы вздыхаете? — спрашиваю я шепотом.

— Горе мое горькое! — отвечает тот. — Бумаги свои я оставил в изголовье. За бумаги беспокоюсь.

— А что это за бумаги?

— О, — говорит он, — очень нужные бумаги! Стоят по меньшей мере полмиллиона.

Услыхав такие речи, я потихоньку придвинулся к моему соседу и спрашиваю:

— Откуда у вас столько бумаг? И что это за бумаги такие?

— Это имения, — отвечает он. — Есть у меня имения в Волынской губернии, крупные имения, с угодьями, с лошадьми и волами, с овцами и водяными мельницами, с винокуренными заводами, с прекрасными дворами, с роскошными садами, со всяческим добром!

Я придвинулся к моему соседу еще ближе:

— Откуда у вас столько имений, откуда такие богатства?

— Имения, — отвечает он, — принадлежат не мне, не на моем мусоре выросли. Это барские имения, но они у меня на руках. То есть я должен их продать, ради этого-то я и приехал сюда, привез с собою все бумаги, описи. Как вы думаете, не пострадаю я?

— Боже упаси! — говорю я. — Кому нужно чужое? Дай бог, чтобы сюда на чердак не добрались…

Тем временем пробую пощупать его с другой стороны.

— Ну, а вы уже что-нибудь сделали с вашими имениями?

— Нет, — отвечает, — пока еще ничего. Боюсь здешних маклеров. Они, говорят, ужасные лгуны, ни одному их слову верить нельзя! Может быть, вы знаете маклера по имениям, но только порядочного человека, честного, не лгуна?

— Ох, — говорю я, — с большим удовольствием! Я сам маклер по имениям. То есть с имениями я в жизни своей дела не имел, но это ничего не значит: дал бы только бог покупателя, — можно и имение сделать.

— Я вижу, — сказал тогда мой маклер, — что имею дело с настоящим человеком, с порядочным человеком. Дайте же мне слово, что все это останется между нами, и я передам вам все, — где расположены мои имения и что в них находится.

Словом, мы, с божьей помощью, сделали дело, то есть решили работать на паях: он вкладывает в дело все свои имения, а я — своих покупателей. Но так как я занят и не имею времени, то пишу тебе кратко. Бог даст, в следующем письме напишу обо всем подробно. Пока дай бог здоровья и удачи. Сердечный привет деткам и каждому в отдельности.

Твой супруг Менахем-Мендл.

Главное забыл! Тревога в гостинице оказалась напрасной. Какой-то сосед по ошибке постучал к нам в окно, а мы зря разбежались. Но из этого ясно видно: что бы господь ни творил, все к лучшему. Например, если бы сосед не постучал в окно, не было бы никакой тревоги, я не оказался бы на чердаке, не познакомился бы с маклером из Каменца и не знал бы никаких имений и никаких графов. Теперь бы только хоть немножечко удачи.

Тот же.

X

Моему почтенному, дорогому, именитому, мудрому и просвещенному супругу Менахем-Мендлу, да сияет светоч его!

Во-первых, пишу я тебе, что меня одолел кашель, — дай бог твоим егупецким мадамам того же. И козье молоко уже пью, уже и у доктора была. Сколько эти доктора вытянули у меня денег за последние годы, — прохворать бы им столько же с аптекой заодно. Хорошо еще, что у нас вторая аптека открылась и можно поторговаться.

Поздравляю тебя с твоими новыми делами, с имениями и графами! Только и знает, что каждый день новое занятие выискивает! Мало того, что он такой расторопный да удачливый, — он еще привередничает: во всем недостатки находит… Как моя мама говорит: «Девица плясать не умеет, а говорит, что музыканты плохи…» Боюсь я, Мендл, что ты до тех пор будешь хвататься за всякие дела, пока не начнешь торговать на улице спичками, как сын тети Соси Гецл, который пустился в Америку, думал, что там он кота за хвост поймает, а сейчас такие письма шлет, что камень и тот растрогать можно. В Америке, пишет он, каждый вынужден работать до полусмерти, не то, хоть распухни с голоду, никто тебе куска хлеба не подаст… Чудная страна, чтоб она сгорела вместе с твоим Егупцем! Поделом вам! Моя мама говорит: «Имеешь хлеб, — не гонись за пряником!» Очень хотела бы, чтобы господь сотворил чудо, и мне не пришлось бы в близком будущем услышать о тебе то же, что рассказывают о Гецле, сыне тети Соси, а может быть, что-нибудь и похлеще… Как желает тебе счастья и всего хорошего