Категории
Самые читаемые
RUSBOOK.SU » Проза » Современная проза » Мраморный лебедь - Елена Скульская

Мраморный лебедь - Елена Скульская

Читать онлайн Мраморный лебедь - Елена Скульская

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 45
Перейти на страницу:

– Ты паразитируешь на нашей любви.

Как я могу паразитировать? Как?

Ночью я становлюсь маленькой летучей мышью. Я скачу верхом на коне, целую его до крови, и пью, пью густую томатную кровь. Мои маленькие детские пальчики, липкие от крови, обнимают холку. Он ждет этого часа не меньше, чем я, к нашей встрече он становится тяжел от лишней крови, густо стоящей в его аорте. Если я не прилетаю, он сам подходит к нашей квартире, на цыпочках, и долго-долго вытирает ноги о коврик у порога.

И я жду его, и мне страшно. И бледная луна светит за окном, и снег, и мертвое дерево.

Скальпель

Я училась в девятом классе, когда моя сестра стала хирургом. Тайно от родителей, ночью, я приходила к ней на дежурство. Она такого маленького роста, что ей ставили низенькую табуретку под ноги, когда она делала операцию.

Я видела, как она удаляла аппендикс: обкалывала живот новокаином, потом разрезала, вставляла две блестящие железные кочерги и растягивала их в стороны, вырезала пласт жира, доставала, выкладывала кишки, потом заправляла их обратно.

В операционной кругом был белоснежный кафель, держаться можно было только за воздух.

Человек с распоротым животом походил на эксгибициониста, распахнувшего плащ, он подставлял свой живот ярчайшей лампе; наркоз был местный, больной постанывал, звенели инструменты.

Я к тому времени давно уже писала стихи. Я стояла и думала, что поэты похожи на солдат с вывороченными кишками, они рассматривают их, не чувствуя боли, и описывают, как переливается на солнце синяя обнаженная жила, наполненная кровью.

Потом я думала: нет, поэты все – Грушницкие из «Героя нашего времени». Им кажется, что дуэль будет не по-настоящему. Что пистолет, который в них будет целиться, не заряжен. Так, разыграют, подразнят Печорина, постоят над пропастью, а потом все окажется шуткой, обойдется. Но, как и с Грушницким, все оборачивается настоящей бедой и смертью.

И я писала о небе с распоротой раной, из которой сыплются звезды, я бегу куда-то, спотыкаясь об эти звезды, и догорает белый снег.

Я не раз, и не два, и не десять бывала потом в операционной и видела, как смерть подкрадывается к людям по кафельному скользкому полу, и как страшно оказаться в руках чужого холодного человека.

Я однажды сломала обе руки, и сначала в приемном покое мне медбрат, раздраженный и капризный, велел снять кольца, чтобы хирургам было удобнее приступить к операции. Пальцы были раздроблены, кольца совершенно были скрыты синюшным отеком, но медбрат сказал:

– Так я мыло дам, с мылом любое колечко слезет!

А в операционной два хирурга, положив каждый по одной моей руке на свой операционный столик, стали спорить: один уверял, что нужно до наркоза снять с меня кольца и уже держал в руке убедительные пассатижи, а второй жалел меня, говорил, что этой боли я не перенесу. А первый настаивал:

– Вот увидишь, потом она скажет, что на ней было бриллиантов на тысячи долларов!

Но попасть к родному человеку в руки бывает еще страшнее: всякий раз, когда я лежала на операционном столе, а моя сестра оказывалась рядом, сходились в одной точке все медицинские ошибки, случайности, нелепости, накладки и недоразумения. Бывает же, что что-то забывают в ране и зашивают; в самый ответственный момент все врачи уходят пить чай, а за режущие и колющие предметы берется неумелая практикантка – просто чтобы попробовать, и режет ножницами по живому и беззащитному; пробуют новый революционный метод, а он оказывается неудачным; не могут остановить кровотечение…

И несмотря на это сестре постепенно удалось убедить меня в том, что я без нее не выживу, что, попади я к другому врачу, все завершится окончательной катастрофой.

В детстве человек со всем на свете сталкивается впервые. И то, что увидел впервые, принимает как должное и единственно верное. И просто не знает, что он несчастлив или, например, не любим.

Я почти до самой старости думала, что любовь близких людей можно заслужить. Я и подруг себе выбирала, похожих на мать и сестру, и они поддерживали во мне ощущение вины за мое благополучие и сытую жизнь, ощущение некрасивости и неуспеха.

Впрочем, после смерти отца мама почти полюбила меня, ей нужно было построить новую семью, где бы она по-прежнему властвовала. Семнадцать лет я прожила с ней, не расставаясь, последние пять я обязана была спать с открытой дверью и чутко, чтобы она могла в любую минуту меня позвать и вызвать «скорую», она никогда не ночевала одна в квартире и не соглашалась на сиделку; когда я все-таки попыталась однажды уйти поздним вечером, почти ночью, она тут же позвонила моему племяннику, потребовала, чтобы он меня разыскал и вернул в дом, поскольку она упала и с раздробленным коленом лежит на полу. Племянник нашел меня в пятом часу утра, отчитал с принятыми в их семье раздражением и нетерпимостью, и я помчалась домой. Мама даже забыла прихрамывать, увидев, что и на этот раз ей удалось одержать победу. Я мыла ее каждый день в душе даже тогда, когда у меня были сломаны обе руки. Сестра фыркнула на мою просьбу приехать и помыть мать:

– Наденешь на обе руки по целлофановому пакету и прекрасно справишься!

Но на работу мама все-таки вынуждена была меня отпускать. И не успевала я выйти, как она набирала номер сестры, которая и не навещала ее и не звонила, и привычно кричала в трубку, перекрывая гул давно оставленного фанерно-мебельного комбината:

– Зоинька, что тебе сказать? Сижу голодная, сама приготовить не могу, а она разве даст?

И сестра, и племянник ужасались моей черствости, а жена племянника даже однажды привезла маме бульон, который был съеден с голодной благодарностью. И племянник сказал мне:

– Значит, уверяешь, что у нее нет аппетита? Только получается, что когда человека кормят, то и аппетит появляется.

Потом мама умерла, я позвонила ранним утром сестре, та недовольно ответила:

– Что? Умерла? Ничего не знаю! У меня сегодня восемь пациентов записано. Я, между прочим, еще и работаю!

Имелось в виду, что она работает кроме некого прочего. Хотя про это прочее никто и никогда ничего сказать не мог.

Сластена

– Знаешь, я слишком близко видел людей, страдающих последней стадией диабета, чтобы она смела писать об этом рассказы. Я видел полную деструкцию бета-клеток. Над чем она смеется? «Тебе плохо? Сладенького захотелось?» Или как она там поет: «Инсулину, инсулину, есть одна награда – смех. Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!»

– Ты сам-то не кривляйся!

– Извини.

– Ты сам-то не хватай конфеты. Не хватай конфеты, идиот. Она еще не такое про тебя напишет. «Диабетики – приветики – конфетики».

– Ты зачем сейчас меня так назвала? Зачем? Отвечай мне, не смей отворачиваться, не смей вырываться, не коли меня своим свитером собачьей шерсти, ненавижу!

– Как тебе не стыдно!

– Мне стыдно?

– Разумеется, тебе. Как тебе не стыдно так реагировать? Ты что? Тебе орден сегодня вручали, взрослый человек, член-корреспондент.

– Реагировать на идиота стыдно?

– На идиота, на идиота, на кретина, если хочешь. Именно что на кретина.

– Потому что – зачем ты меня так назвала?

– А ты не понимаешь?

– Нет, не понимаю!

– Совсем не понимаешь?

– Совсем не понимаю!

– Ты обиделся?

– Обиделся!

– Тогда я тебе прямо скажу – так реагируют только орденоносцы и иностранцы. Это вывих. Постарайся его сам вправить. Когда у людей близкие отношения, то они могут сказать друг другу, что они кретины, или идиоты, или пусть они катятся, пусть они идут, все равно.

– Я не могу вправить вывих. Для этого нужен травматолог. Да, я получил орден, но я не иностранец!

– Ты не иностранец, ты кретин, ты идиот, понимаешь! При чем тут твой значок?! Я сказала в переносном смысле. Что у нас близкие отношения. И не смей хватать конфеты!

– Никогда в жизни не надевай свитер из собачьей шерсти, не прикасайся ко мне. Дело в том, что я ненавижу ложь. Я ей с тобой изменяю, но я ведь от тебя и не скрываю.

– Поэтому она и пишет о тебе рассказы. А если ты от нее уйдешь, то ей нечего будет описывать, у нее нет другого доступа к врачам.

– Она может сама заболеть, и у нее будет даже очень доступ к врачам.

– «Даже очень доступ»? «даже очень доступ»? После этого ты говоришь, что ты не иностранец?! Оставь зефир в покое! Павлик, не уходи. Павлик, не хлопай дверью. Обними меня, Павлик, обними меня скорее. Давай уедем, мой дорогой, мой любимый. Туда, где ветер путается в соснах и жжет, будто вода в проруби, жжет, жарко от этого ветра, так он жжет. И дома стоят, маленькие деревянные дома с низкими оконцами, как беззубые старухи; они пялятся на тебя и шамкают ставнями и дверями. И ты идешь, чуть сутулясь, наискосок по полю, будто Чехов, к больному, которого все равно не спасти, у него полная деструкция бета-клеток, а ты несешь ему немного сахару, пусть он слизнет слабеющим языком с твоей ладони. И эта гордая воля к смерти будет продолжать жизнь. Там холодно, и ни один из домиков нельзя протопить, и в большом зале, где пол облеплен льдом так, что все скользят и падают, в этом зале, представь, всем дадут компота из сухофруктов. Ты помнишь, был компот из сухофруктов на сладкое?! Помнишь?! Он сразу стоял на столе, еще до обеда, перед пустой тарелкой, перед серыми алюминиевыми мягкими ножами и вилками, он единственный был живой на этом столе, он обозначал живого человека, у него, у компота, в животе что-то там перемешивалось, когда ты садился за стол; на столе все немного вздрагивало, чуть-чуть, стеклянно, металлически, а он что-то сам в себе перемещал, он был живой. И зачем я только не могла потерпеть?! Зачем я всегда глотала его перед мертвым обедом?!

1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 45
Перейти на страницу:
На этой странице вы можете бесплатно скачать Мраморный лебедь - Елена Скульская торрент бесплатно.
Комментарии
Открыть боковую панель
Комментарии
Сергій
Сергій 25.01.2024 - 17:17
"Убийство миссис Спэнлоу" от Агаты Кристи – это великолепный детектив, который завораживает с первой страницы и держит в напряжении до последнего момента. Кристи, как всегда, мастерски строит