Возвращение принцессы - Марина Евгеньевна Мареева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дима вез сыну пробный экземпляр. Роскошный эксклюзив, аккуратно упакованный в разноцветные коробки. Даже названия написаны с «ятями». Все продумано до мелочей.
Машина въехала в осенний двор и остановилась.
— Вон они, — сказал шофер, осмотревшись. — Вон Никитка-то… — Он запнулся и добавил, глянув с опаской на помрачневшего Диму: — С новым… папашей.
Дима молча выбрался из машины.
Его сын носился по детской площадке, гонял мяч. Он был не один. С этим самым… С Олегом. С отчимом. Мерзкое слово «отчим»! Какой, к бесу, отчим при живом отце? Дима хмуро прищурился, рассматривая худощавого невысокого мужика, довольно точно принимающего сыновние «пасы». Дима видел его в первый раз. Мужик как мужик. Муж его жены. Отец его сына. Муть собачья!
Олег, как почувствовав, оглянулся. Увидел Диму, покосился на его шикарное авто, отфутболил мяч в глубь двора мощным ударом. Никита бросился за мячом, так и не заметив отца. Олег подошел, протянул руку:
— Дмитрий? Олег. Будем знакомы.
У него была сильная рука. Он смотрел на Диму доброжелательно и спокойно.
— Мы от гостей сбежали. Я и Кит, — пояснил он, оглянувшись на мальчика, все еще бегущего за мячом.
— Кит? — переспросил Дима угрюмо. — Моего сына зовут Никита. Ты давай без этих… без ихтиологии.
— А ему нравится, — возразил Олег, усмехнувшись. — Слушай, — добавил он негромко, — пока он не вернулся… Я вот что хочу сказать… попросить. — Олег взглянул на Диму в упор. — Я тебя прошу как мужик мужика: ты сейчас не приезжай. Ты пойми — у нас только-только что-то получаться стало… А то ведь он на меня полгода волчонком смотрел! — Теперь Олегу явно изменило его олимпийское спокойствие. Он волновался и говорил слишком запальчиво и быстро. — Я только-только… Вроде ключик какой-то к парню подобрал, а это непросто было, знаешь… Я тебя прошу! Если ты сейчас между нами вклинишься…
— Я понял, — оборвал его Дима.
Он перевел взгляд на Никиту. Сын уже гонял мяч в глубине двора. Два пацана, на голову его ниже (Никита был крупный, в отца, и рос, похоже, не по дням, по часам: вон, у новой куртки уже рукава коротковаты), носились рядом, пытаясь отобрать у него мяч.
— Я понял, — повторил Дима.
Он взглянул на Олега. Открытое неглупое лицо. Хороший мужик. А я его ненавижу. За что? За то, что он отбирает у меня сына? Я ведь его сам отдал. Нет, я не отдавал. Я выбрал Лару. Потерял Никиту. И Лару тоже потерял.
Сам виноват. Себя надо клясть, а не этого мужика, честно пытающегося стать отцом моему сыну. Не отчимом — отцом. Имеет право. Абсолютное.
— Будь здоров! — процедил Дима сквозь зубы.
Олег хотел что-то сказать — не нашел нужных слов, взглянул на Диму благодарно, с видимым облегчением.
Дима посмотрел на сына в последний раз. Сел в машину, бросил шоферу коротко:
— Поехали!
— Куда? — отозвался шофер.
— Не знаю, — буркнул Дима. — Куда глаза глядят.
Садово-Спасская, Садово-Кудринская… Дима поглядывал на осенние улицы из окна машины.
Когда-то он любил гулять по Садовому. Когда был студентом, нищим, веселым вечно голодным студентом. Пятнадцать лет назад. Однажды он обошел Садовое от и до. За какое-то там рекордное время, на спор. Гарик Маркин выставил на кон пять бутылок розового крепкого. Потом они его выжрали вдвоем, все пять бутылок. У Димы ноги гудели от усталости, у Гарика — башка. С перманентного похмела, вестимо.
Вот здесь, наверху, была «Диета», они сидели там, в маленьком замызганном кафетерии, на подоконнике, выдаивали бутылку за бутылкой. Купили сырных палочек на какие-то гроши. Сырные палочки были еще крепче, чем «розовое». Мрамор. Не разгрызешь. Ничего, разгрызали…
Где теперь Гарик? На Земле обетованной. Где эти «Диеты»? Вместо них, вон, за окном, — вывески супермаркетов и ночных клубов. Где розовое крепкое? Кануло в Лету.
Дима, ты старый. Ты стал старым. Ты еще урони скупую стариковскую слезу, предаваясь сладостным воспоминаниям! Никто не виноват в том, что там, тогда, пятнадцать лет назад, тебе было хорошо, а сейчас хреново. То есть как — никто не виноват? Ты и виноват. Ты сам, и никто другой.
— Дмитрий Андреич, — решился охранник Владик. — А как же дорога-то железная? Никите везли — и отдать забыли…
Черт! Дима оглянулся назад, на груду разноцветных коробок В самом деле, он забыл о подарке.
— Может, вернемся? — предложил шофер.
— Нет, — отрубил Дима.
Он терпеть не мог возвращаться. Не умел возвращаться — ни в главном, ни в мелочах Возвращаться — последнее дело, дурная примета, заранее проигранная партия. За забытой вещью не возвращайся. К женщине, которую оставил, да пожалел об этом, — не возвращайся. В те края, где было хорошо когда-то, — не возвращайся.
Закон. Единственный закон, который он ни разу не нарушил.
Он нарушил его сейчас, впервые. Решение пришло мгновенно и неожиданно.
— Знаешь, куда вези? Помнишь, где наша графиня обретается? Вчерашняя?
— А как же, — рассмеялся шофер.
— Вот, давай туда, — распорядился Дима. — У нее там паренек бегал… Смешной. Вот мы ему и подарим.
Почему он так решил? Он вспомнил эту женщину, растерянную, невыспавшуюся, вспомнил ее глаза, ее слова, обращенные к матери: «Мама, это правда? Что же ты молчала, мама?»
Это его, Димина, вина. Бесцеремонно, по-хамски вторгся в чужую жизнь. Ну и что? Он перед столькими виноват. Что, у всех просить прощения? Жизни не хватит.
Дима вышел из машины, остановился у подъезда панельной четырехэтажки. Кивнул Владику — тот принялся выгружать из машины пестрые коробки.
— В дом вносить, Дмитрий Андреич? — Охранник уже подошел к подъезду, держа в растопыренных руках груду коробок.
— Подожди, я тебе дверь открою. — Лет сто он не открывал никому дверь, это перед ним, перед Димой, двери распахивали. — Входи, — добавил он, посторонившись. — Квартиру помнишь?
Он вошел вслед за охранником в сумрачный подъезд. И остановился тут же, глядя во все глаза на Нину.
— Здравствуйте, — сказала Нина, выжав половую тряпку. — Вы снова к нам?
Она стояла на лестничной площадке между первым и вторым этажами. Швабра… Ведра с мыльной водой… Дима перевел взгляд на ступени лестницы. Влажные ступени матово поблескивали. Надо же! Значит, она еще и лестницы моет, бедняга. Посудомоечной ей мало…
— Вы к нам? — повторила Нина, наматывая тряпку на швабру.
— К вам, к вам. Давай неси наверх коробки. — Дима подтолкнул Владика в спину.
— Это что? — Нина проводила охранника взглядом. — Кому?
— Сыну вашему, — пояснил Дима,