Архангельское - Елена Грицак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жирандоли в Архангельском отличались редкой красотой и, кроме того, имели отношение к елизаветинской эпохе
В первом живописная коллекция позволяет судить об искусстве русского парадного портрета. Изображая монарха либо иное сановное лицо, художник писал картину-оду, исполненную театральности и, нужно сказать, весьма условную. Большинство портретистов XVIII века не стремилось к реализму, стараясь представить носителя власти вне земного бытия. В этой манере швед Александр Рослин, много работавший в России, выполнил портрет Марии Фёдоровны. Не вдаваясь в психологию, мастер выбрал для императрицы эффектную позу и просто передал ее облик, подчеркнув блеск драгоценностей, мерцание дорогой ткани платья, тщательно прорисовав тонкий узор кружев.
Совсем иным получился портрет Павла I у русского художника Степана Щукина. Избрав редкие для своего времени композиционные приемы, он поместил одетого в темный костюм героя на темном фоне, заставив зрителя обратить внимание на его лицо. Не пощадив свою венценосную модель, автор с беспощадным реализмом показал невзрачную внешность царя, особенно выразительно представив его лик – бледную, застывшую маску страха и озлобления. У Щукина император Павел – человек, в общем-то, не злой – производит зловещее впечатление. Еще более мрачным государь выглядит в отражении: его портрет, как свет люстры, картины, и все вещи в этом зале, трижды повторяется в зеркалах.
С. С. Щукин. Портрет Павла I. Картина из фондов музея-усадьбы «Архангельское»
В 1819 году почетное место в собрании Императорского зала заняло огромное полотно «Александр I со свитой». Всего несколько лет прошло после окончания войны, а ко двору уже успели вернуться французские нравы. Русские монархи с удовольствием позировали французским художникам, предпочитая Жака Франсуа Свебаха и Анри Франсуа Ризенера. Первый был главным живописцем Севрской фарфоровой мануфактуры и до приезда в Россию, где работал в 1815–1820 годах, успел прославиться впечатляющей картиной на фарфоре «Битва при Маренго». На портрете Александра I он блестяще выполнил фигуры коней, тогда как его напарнику Ризенеру – французу германского происхождения, дяде и учителю великого Делакруа – поручили написать самого императора и сопровождающих его великих князей.
«Александр I со свитой» на стене Императорского зала
Живопись, по выражению знаменитого художника-декоратора Пьетро Гонзага, сообщала интерьеру «физиономию и характер», придавала ему индивидуальность. Мастера эпохи классицизма пользовались красками, сильно разбавленными белилами. Блеклые, чаще всего монохромные серые, голубые и зеленые тона придавали живописным композициям рельефность, делая их похожими на камеи. Росписи усадебных домов в Подмосковье по стилю напоминают фрески из Помпеи, причем сравнение это не случайно, ведь в пору классицизма об античности не только помнили, но и пытались восстановить, казалось бы, забытое искусство. Когда помещение окрашено в один цвет, создается впечатление, что оно насыщено воздухом. В таких домах легко дышится, невзирая на небольшое пространство: при создании загородных интерьеров художники руководствовались не масштабами, а умением оформить комнаты и красиво их обставить.
Г. И. Новиков. Портрет Евдокии Борисовны Юсуповой. Картина из фондов музея-усадьбы «Архангельское»
В богатых усадьбах, где главный дом во многом был подражанием царским резиденциям, помещения четко разделялись по назначению – для жилья или для показа гостям. Не что иное как желание похвастать вкусом и состоятельностью, не отстать от столичной моды двигало помещиками при устройстве парадных спален. В них не спали ни сами хозяева, ни гости. Здесь выставляли то, что могло бы вызвать восхищение, например изысканную мебель, памятные и просто дорогостоящие вещицы. Иногда парадным спальням отводилась роль дополнительной гостиной: места много, почему бы не устроить несколько схожих друг с другом комнат. Будничным аналогом парадной спальни служила господская опочивальня. Ту же роль выполнял уголок кабинета, где за ширмой стояла узкая кровать. Разубранным гостиным соответствовали более скромные жилые комнаты второго этажа, а парадному залу с вносимыми когда нужно обеденными столами – семейная столовая. Даже лестницы в усадебных домах делились на парадные и служебные.
Обстановку в непарадных помещениях можно представить с трудом. Редко упоминаемые в документах, они еще реже вызывали интерес у художников. А жаль, ведь именно в верхних помещениях, когда двери парадных залов обычно запирались на ключ, проходила настоящая, порой совсем простая жизнь дворянской усадьбы.
Верхние, жилые комнаты дворца не отличались ни красотой, ни роскошью убранства. Как правило, их занимали дети, няньки, гувернантки и прочие не слишком ценимые домочадцы. Окна в таких помещениях были небольшие, полы из-за неодинаковой высоты нижних залов располагались на разном уровне, а потолки нависали над головой. Сюда было принято стаскивать все старое, неказистое, отслужившее свой век, то, что не хотелось показывать гостям.
Чтобы мебель не выглядела громоздко, ножки столов и стульев подпиливали, таким странным образом достигая в этих невзрачных комнатах гармонии, присущей покоям нижнего этажа.
Парадная спальня герцогини Курляндской
Один из парадных залов Архангельского связан с печальной историей Евдокии Борисовны, одной из сестер Николая Борисовича. Одно время в московском дворце Юсупова (тогда он еще не владел Архангельским), как в чеховской пьесе, жили три сестры. Младшая княжна вторым браком вышла замуж за сына фельдмаршала Голицына, став приемной и родной матерью 17 детей. Средняя сестра была супругой родовитого московского дворянина Измайлова, а с Голицыными, видимо, не по своей воле, породнилась ее дочь Евдокия Михайловна. Дав согласие при венчании, она вышла из церкви одна, но не поехала к мужу и никогда с ним не жила. Говорят, что она сразу отправилась за границу, где занималась науками и умерла в 1840-х годах, уже после смерти дяди.
Старшая княжна Юсупова – та самая Евдокия Борисовна – отличалась ослепительной красотой, чем привлекла герцога Курляндского Петра Бирона, столь же неравнодушного к женскому полу, как и его отец, фаворит императрицы Анны Иоанновны. Видимо, сынок был не только сластолюбцем, но и таким же злодеем, как и родитель, ибо его красавица-супруга выдержала в замужестве всего несколько лет. Насильно сосватанная и выданная императрицей Екатериной II во имя укрепления дружбы между Россией и Курляндией, она так и не узнала счастья, поскольку сошла в могилу совсем молодой. В 1780 году, похоронив жену, Бирон прислал Юсупову ее атласную постель и обитую серебристо-голубым шелком мебель из опочивальни дворца в Митаве. Князь увез вещи сестры в Архангельское и разместил их в одной комнате, названной Парадной спальней, но по сути ставшей музеем Евдокии Борисовны.
Декор и убранство этой романтичной комнаты характерны для конца XVIII века, то есть для времени, когда жила та, кому она посвящалась. Общий колорит выдержан в любимых княжной голубых тонах, с которыми прекрасно гармонирует серебряное шитье. В росписях преобладают растительные мотивы, стены декорированы пилястрами. Особый эффект создают 4 белоснежные колонны с коринфскими капителями, разделяющие пространство на 2 части – спальную и художественно-музейную.
Позолоченные французские часы – одна из немногих вещей в Парадной спальни, не принадлежавших герцогине
Большая деревянная кровать под голубым, расшитым серебром балдахином расположилась в алькове. Сооружение, явно не приспособленное для сна, венчает герцогский герб в виде сидящего на кольце посеребренного одноглавого курляндского орла. При жизни герцогини резная с серебрением мебель работы прибалтийских мастеров была обита голубым узорчатым штофом. Позже обивку пришлось сменить, но характер комнаты почти не изменился. В тех же нежных тонах выполнены и некоторые детали убранства, например люстра. Сделанная из бронзы, она дополнена плафоном из голубого стекла (очень редкий для XVIII века тип светильника) и хрустальными подвесками.
Рельефное украшение стола из Парадной спальни
По своему назначению Парадная спальня – такая же гостиная, как и Императорский и Овальный залы. Возможно, следуя традиции, князь устраивал в ней утренние приемы, а может быть, не пользовался ею вовсе, считая полноценным музеем. Таковым действительно являлась вторая часть комнаты, где на стенах висели научные картины француза Шарля Амадея ван Лоо «Электрический опыт» и «Пневматический опыт». Завершал композицию мраморный бюст Париса, изваянный гениальным Антонио Кановой.
