Деньги пахнут кровью - Алекс Шу

— Дай-то бог, — шепчет мама, крестится и вдруг притягивает меня и целует, — Мишенька, я так хочу, чтобы это было правдой.

— Вот увидишь. Так и будет.

По впалой щеке женщины ползет прозрачная слезинка. Вытираю её подушечкой пальца. Прижимаю маму к себе. Она порывисто обнимает меня, всхлипывая.

— Мамуль, выше голову. Я же сказал, всё будет хорошо.

Когда родительница немного успокоилась и вручила мне ключи от комнаты и квартиры, пошел прогуляться. Пробежался вниз по ступенькам, с интересом рассматривая надписи на стенах. «Витя + Маша = Любовь».

«Банальщина».

Взгляд скользнул ниже.

Знаменитое слово из трех букв, обозначающее мужской орган для размножения. Сурово и кратко. Что автор хотел этим высером добиться? Демонстрировал зачатки грамотности, знание анатомии человека или умение складывать слова из трех букв? Это науке неизвестно. Печально, что таких неандертальцев много.

О, а ниже уже другая надпись из пяти букв. Уже об особенностях женской физиологии.

Как там у Высоцкого? «В общественных парижских туалетах есть надписи на русском языке». А у нас почти каждый подъезд хрущевки или коммуналки как общественный туалет. Заплеванный, измазанный в каком-то дерьме. Окурки повсюду валяются, мусор рассыпан. Нет, надо отсюда потихоньку сваливать, куда-то в более приличное место. Созерцание настенных испражнений существ, считающих себя разумными, оскорбляет мой тонкий эстетический вкус. Нет, я корчу из себя рафинированного эстета и аристократа «голубую кровь», презрительно кривящего лицо, при матерных выражениях из уст обычных людей. Сам могу изредка ругнуться, используя непарламентские выражения. Но вот когда засранные подъезды с матерными надписями вижу, реально противно. Как будто в дерьме сам вымазался. О, а на первом этаже более креативная запись. «Пусть умрет в тяжелом роке, бычья группа Модерн Токинг». Наверно, малолетние любители «хэви метал» писали. Хотя бы без матюков, и то хорошо.

Разглядывая творчество народных масс, не намного опередивших обезьян в процессе эволюции, подхожу к выходу на улицу.

Толстая деревянная дверь со скрипом распахивается, выпуская меня во двор. Вдыхаю полной грудью бодрящий весенний воздух. Середина мая 1986 года. Деревья начинают зеленеть, солнце теплое и ласковое, легкий ветерок дарит ощущение свежести и прохлады. Наслаждаюсь каждым мгновением своей новой жизни. Во дворе полно народу. Подростки отжимаются на брусьях, подтягиваются на турниках. Пацанва с хохотом гоняет мяч. Малышня бегает на детской площадке с визгом съезжает с горки, копается в песочнице, деловито стоя пасочками дома и замки.

За ними наблюдает стайка молодых мамаш и старушек, рассевшихся на скамейках площадки и у подъездов.

— Здорово, Елизар.

Поворачиваюсь на голос. Ко мне подходит невысокий худой паренек с хитрыми глазами. Коричневые брюки, клетчатая рубашка, кепочка по блатной моде, надвинутая на глаза.

— Здорово, — отвечаю я.

Обмениваюсь с парнем рукопожатием. Рука у него оказывается неожиданно крепкой.

— А базарили, ты коньки отбросил. Мотыль, ботали, тебе перо в грудак засадил и когда скорая приехала, ты уже отходил. Зуб давали, — парень с интересом рассматривает мою грудь.

— Врали, — спокойно отвечаю я. — Видишь, стою же перед тобой. Рано похоронили.

— Ага, — соглашается он, — получается, Серый и Кацо балаболами оказались.

— Выходит так.

И тут мой взгляд зацепился за выходящую из арки девушку и прилип к ней. Незнакомка была чудо как хороша. Распущенные волосы белоснежной волной рассыпались по плечам, аккуратный вздернутый носик, пухлые алые губки, большие синие глаза в которых можно утонуть, «светящаяся» чистая кожа. Личико с тонкими чертами лица, длинные изящные ножки, тоненькая талия, которую можно визуально обхватить ладонями и высокая вызывающе торчащая под футболкой грудь. Девушка была одета в потертые синие джинсы «Левис», на ножках красовались легкие небесно-голубые мокасины, а на футболке разноцветными буквами светился лозунг хиппи «Make love, not war!». Девчонка была похожа на самую красивую блондинку советского кино Ирэн Азер, как родная сестра.

Девчонка заметила мой взгляд, насмешливо фыркнула и повернулась ко мне.

— Чего смотришь, Мишка? Денег на водку хочешь попросить? Извини, алкашам не подаю.

Глава 4

— А с чего ты взяла, что я алкаш? — насмешливо смотрю на девушку.

— Да по тебе видно, — дерзко отвечает блондинка, — И вообще…

Красотка пренебрежительно машет рукой и отворачивается. Похоже, она здесь кого-то ждет.

— То есть ты оцениваешь человека по внешним признакам? — ухмыляюсь я.

Она хмыкает и вздергивает носик, даже не соизволив развернуться.

— А знаешь, что можно сказать о тебе, используя твои же критерии?

Девчонка попадается на приманку, и поворачивает ко мне смазливую мордашку.

— Что? Давай, расскажи, послушаю, — в голосе блондинки явственно слышится ирония.

— По внешним признакам можно сказать, что ты гомосексуалка, грязная чушка, любительница заниматься сексом с кем попало и употреблять тяжелые наркотики. Чтобы ты правильно поняла, это не оскорбление, а мнение, основанное на твоей манере одеваться.

— Что ты несешь? — злится девушка. — Это ещё почему?

Мой гоповатый «друг» в клетчатой рубашке ухмыляется и с интересом смотрит на меня, ожидая ответа.

— Объясняю популярно и наглядно, как умственно отсталым. Ты носишь синие джинсы «Левис». Так? — спокойно уточняю у красотки.

— Ну да, — настороженно подтверждает девчонка. — И что?

Подколку про умственно отсталых она пропускает мимо ушей.

— А то, что это культовые брюки для гомиков. То есть таких мужиков, которые предпочитают ухаживать не за женщинами, а за женоподобными манерными мужчинками. И, естественно, трахать их, пардон за мой французский, в разработанные задницы. Да будет тебе известно девочка, джинсы «Левис» приобрели широкую известность, благодаря иллюстрациям известного пи…, извини, гея Джорджа Квейнтаса в культовом французском журнале гомосексуалистов «Гей Френч Лайф». А поскольку лягушатники усиленно навязывали всему миру своё видение стиля в одежде, как единственно правильное, а Париж провозгласили Меккой моды, джинсы «Левис» обрели большую популярность, сначала