Наше вам с кисточкой, босс (СИ) - Броницкая Илона

“В скетч-бу-ке, — ласково пропел внутренний голос. — Не теряй время. Девушка скоро вернётся из туалета”. 

И Давыдов сдался. Мир не рухнет, если он поймёт, настоящий ли художник Алина или только притворяется? Все её сумки, бохо-одежда и смелый креатив могли оказаться пустой показухой. Так легко ошибиться в человеке, если знаешь его несколько дней. А девушка уже манила и вызывала интерес. Сергей был готов с другом за неё ругаться, на ревность исходил. Что там на страницах блокнота? 

Плотные листы крафтовой бумаги приятно шелестели. Давыдов открыл сборник набросков наугад и замер. Словно в зеркало смотрелся. Карандашные линии с поразительной точностью и экспрессией повторяли линию его бровей, носа, подчёркивали подбородок. А ведь он не позировал часами и фото таких в корпоративных журналах не помнил. 

— Невозможно, — прошептал он. 

Столько таланта он давно не видел. Плевать на технику и степень проработки, Алина в набросках угадывала суть. С души срисовывала, а не просто копировала внешность. За напускной строгостью видела боль потерянного в жизни человека. Его боль. Ученик художественной академии, бывший когда-то лучшим на курсе. Молодое дарование, подающее большие надежды и белая ворона в семье врачей. Отец ведь благословил его. “Делай, что считаешь нужным, сын. Иди своей дорогой, не оглядывайся на нас”.

А он струсил. После академии зарабатывал на живописи копейки и пошёл в дизайнерское бюро рисовать логотипы. Да, творческой свободы меньше, но зато гонорар выше. Можно позволить себе дорогие материалы и обучающие курсы у мастеров. Потом увлёкся архитектурой, получил второе образование. Параллельно зубрил ненавистный маркетинг, менеджмент и брал консультации у бизнес-тренеров. “Всё ради того, чтобы нормально выйти на рынок с картинами, — успокаивал себя. — Вот ещё немного заработаю и точно уйду в свободное плавание”. 

Ушёл. Открыл своё архитектурное бюро и занялся дизайном. Пошло-поехало, как говорили. Тридцать три года теперь, возраст Христа, возраст переосмысления жизни. А он от своей мечты гораздо дальше, чем был в двадцать.

— Девочка, — прошептал Сергей, не в силах оторваться от рисунка. — Что ж ты натворила?

Молодая, талантливая и честная. Зачем она пошла в “Арт-Строй?” Похоронить здесь себя на грядках индийских огурцов, как сделал Давыдов?          

Он стал листать дальше. Удивительно, но все портреты были его. Задумчивый взгляд в окно, строгий жест с плаката “А ты записался добровольцем?”, пиджак на плече, езда в лифте. Недоумение сменилось неловкостью, а потом стало приятно. Выходит, он всё время стоял у неё перед глазами? “Как мимолётное виденье, как гений чистой красоты”.

“Мачо” значилось на одной из страниц. Потом стояла россыпь сердечек и несколько раз прописанное “мужчина мечты”. Ещё “красавчик” и “sexyboy”.

Давыдов расхохотался. Проклятье, со школы так не грело платоническое чувство. Искренняя симпатия. Про Павла Суворова можно забыть. Обломался полиграфист. Ни одного наброска с ним не было. Чувствуя себя победителем, Сергей перелистнул пару страниц и второй раз за вечер лишился дара речи. С рисунка на него смотрела мама. Сидела в кресле рядом с их камином. 

— Чертовщина какая-то, — выругался директор Арт-Строя и захлопнул блокнот.   

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍С маниакальным желанием рисовать Давыдова нужно было что-то делать. У меня руки чесались написать настоящий портрет. Расстегнуть пару пуговиц на рубашке, растрепать волосы и запечатлеть его таким — непривычно свободным. Слишком много шелухи налипло на Сергея Геннадьевича. Но беспокоило меня не состояние начальника, а моё отношение к нему. То краснела, то бледнела, то “залипала” на несколько минут. Нездоровая реакция, неправильная. 

Нет, я ещё убеждала себя, что всё дело в типаже директора “Арт-Строя”. Тянет меня к необычным людям. Как художника, а не как девушку. 

— Ну и попала ты, Алинка, — пробормотала я, глядя в зеркало. 

Умылась, стараясь унять дрожь в пальцах. Нужно было спешить обратно за столик. Работать. 

В зале играла тихая музыка, безмолвными тенями сновали туда сюда официанты, а гости улыбались, обсуждая что-то. Я заблудилась. Не запомнила, к какому окну нас проводили и, как дура, крутила головой. Помогать, естественно, никто не собирался. Мало ли почему молодая девушка столбом застыла возле двери в туалет?

— Однако, — раздалось за спиной. — Некоторых сотрудников так редко видишь, что случайно встретившись вне офиса, не узнаёшь.

А вот я её голос запомнила. Обернулась, готовая встретить насмешливый взгляд, и не ошиблась. Марина Зарецкая собственной персоной, расфуфыренная, как на приём у английской королевы, рассматривала меня в упор. Платье из какого-то бутика. На чёрном футляре висела сетка из сплетённых паутиной золотистых цепочек. Наверняке, гремела при ходьбе или хотя бы позвякивала. Волосы начальница моего отдела уложила крупными волнами, губы накрасила алой помадой, а на глазах нарисовала агрессивные стрелки. Приехала вживую познакомиться с каким-нибудь мужиком из Tinder-а? Роковая женщина вышла на тропу охоты? Правильно. “Часики-то тикают. Давно пора замуж и детей рожать. Даст бог зайку, даст и лужайку”. Уф, жаль, нельзя произнести этот абсурд вслух. Зарецкая взбесится так, что припомнит мне все существующие и несуществующие грехи.   

— Добрый вечер, — поздоровалась я, стараясь убрать сарказм из голоса. — Вы тут постоянный гость или сегодня какой-то особый повод?

— Просто ужин, — Зарецкая сквасилась, заметив мои вышитые сапожки. — Соскучилась по местной кухне. А ты какими судьбами?

Не помню, когда мы переходили на ты, но ящик Пандоры претензиями лучше не открывать. Я вообще здесь с Давыдовым. Как бы незаметно улизнуть к нему за столик и не попадаться больше на глаза рыжей мегере? 

— Тоже проголодалась. Пойду, пожалуй, а то листья салата на тарелке завянут, веточка рукколы высохнет. Нельзя заставлять Цезаря ждать.    

— Всё собрала, — усмехнулась офисная ведьма. — Рукколу в цезарь не добавляют. Что ж высокий покровитель не обучил свою протеже манерам? Или верно говорят, что можно вытащить девушку из деревни, но вытащить деревню из девушки никак нельзя? 

И этот человек ещё запрещал мне хамить на работе? За подобные выпады в художественной академии холсты с курсовыми работами тушью заливали. А на районе, где я выросла, морду били. 

— Приятного аппетита, — отрезала я и повернулась к ней спиной, твёрдо намереваясь не портить больше аппетит себе. 

И тут Марина Эдуардовна увидела Давыдова. Её лицо от удивления вытянулось раза в два. Любая африканская ритуальная маска сдохла бы от зависти. Глаза округлились, рот приоткрылся в немом вопросе. Сергей Геннадьевич не захотел к нам подходить. Приветственно улыбнулся и помахал издалека рукой.

“Всё, — прозвучал у меня в ушах замогильный шёпот Паши Суворова. — Готовься, Василевская, скоро на тебя наденут деревянный макинтош, и в твоём доме будет играть музыка. Помнишь Катю из бухгалтерии? Нету больше Кати, кончилась. Потанцевала с Давыдовым на корпоративе. Эх, Алина, Алина, предупреждал я тебя”.

— Мы здесь работаем, — схватилась я за последний шанс выйти сухой из воды. — Проектом Царедворского занимаемся.

Марину Эдуардовну аж всю перекосило. Я промахнулась, да? Нужно было соврать, что дядя не только устроил меня на работу против воли начальника, но и сегодня заставил Давыдова ужинать со своей протеже? Ну чтобы её самолюбие не так сильно пострадало.   

— Вижу, — припечатала Зарецкая. — Вижу, что русского языка ты не понимаешь. Без году неделя в Арт-Строе, а уже через голову руководителя своего отдела прыгаешь и мутные интриги плетёшь? Доиграешься, Василевская. Я обещала, что вылетишь с испытательного срока, так ты с него вылетишь. 

Я промолчала. Оправдываться сейчас бесполезно. Марина своё мнение обо мне уже сформировала и менять его не собиралась.