Братство Астарты - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

— Хорошо. Зайдем в деревню, передохнем несколько часов и обсохнем. Ночью будет холодно, недолго и лихорадку подхватить.

Илларион благодарно кивнул — на большее выражение признательности у него не хватило сил. Они шли через перевал уже несколько дней, выбирая скрытые от постороннего глаза тропы, а последнюю ночь вообще провели на снегу под открытым небом. Сырые сапоги жутко натерли ноги, и пока они еще двигались, парень терпел, но стоило остановиться, как сразу же стало ясно — идти дальше он уже не сможет. Решение старшего остановиться на ночлег стало настоящим спасением.

Тирос в упор посмотрел на юношу:

— Ты так похож на своего отца, что я иногда забываюсь, и мне кажется, что это мы с ним, только двадцать лет назад. Столько лет прошло, а все как вчера. Наверное, я слишком долго живу — человеческий мозг не способен вместить столько воспоминаний. — По-доброму улыбнувшись, он махнул рукой: — Ладно, не обращай внимание, старики всегда ворчат.

Тирос еще некоторое время оставался неподвижен, прислушиваясь к тишине и контролируя каждое движение в деревне, но птицы по-прежнему беспечно сидели на деревьях и не один подозрительный звук не нарушал гнетущего безмолвия. Наконец он решился и, сделав знак следовать за ним, стал спускаться к крайнему дому с широкой плоской крышей. Илларион, прихрамывая, потащился следом. Дойдя до невысокого забора, магистр еще раз осмотрел двор и, не найдя никаких признаков людей, перешагнул через сложенные полуметровой стеной камни.

С наступлением темноты, когда уже не виден идущий из трубы дым, путники разожгли в очаге огонь — перед ночным переходом нужно было высушить одежду и обувь. Сразу стало теплее, исчезла промозглая сырость нежилого дома. Тирос сидел у огня и следил за развешенной одеждой, а его спутник спал, зарывшись в принесенную кем-то до них охапку старой соломы. В тишине магистр братства размышлял над тем, что ночью в город их наверняка не пустят, но и засветло идти по открытому пространству небезопасно. Оставался единственный путь — подойти к стене ночью, схорониться и ждать до утра, когда рассветет и городская стража сможет их рассмотреть. Этот вариант показался ему наиболее безопасным, но поселившееся в душе чувство тревоги все равно не покидало, точнее, не оставляло ни на мгновение с того самого дня, как они покинули Саргосу. Поэтому, когда запертая на засов дверь вылетела от мощного удара и в дом вломились трое, он даже не удивился. Тирос ждал чего-то подобного, и скорее был близок к тому, чтобы спросить, где же они были так долго, чем удивиться или испугаться. Мужчины в длинных рясах из грубой некрашеной шерсти с прямыми мечами в руках расходились веером от двери, дабы максимально расширить линию атаки. Стремительно ворвавшись в дом, теперь они не торопились и действовали очень осторожно. Из-под надвинутых капюшонов три пары глаз отслеживали каждое движение магистра.

Тирос неспешно поднялся. Его голос прозвучал уверенно, как приговор суда:

— Три рыцаря Огнерожденного Митры в поисках смерти. Вижу, вы знаете, кто я такой и что вас ждет. Даю вам последнюю возможность уйти живыми.

Несмотря на излучаемую уверенность, магистра одолевали сомнения. Что-то с этой троицей было не так. Они явно знали, с кем имеют дело, и все равно нападали. Напасть без ментальной защиты на магистра братства седьмого уровня равносильно самоубийству, и, тем не менее, они здесь. Да, опасаются, но не боятся и не бросаются разом, стремясь достать его сталью быстрее, чем он взорвет им мозг. Они словно чего-то ждут! Страшная догадка ожгла магистра. Тирос бросил взгляд на охапку соломы, где только что лежал Илларион. Она была пуста! И тут же вспышка боли пронзила его правый бок. Мутная пелена затянула глаза, и все поплыло, как в тумане: бегущая ручьем кровь, рукоять торчащего в боку кинжала и безумно выпученные глаза Иллариона.

— Как ты… Твой отец просил…

Больше ему не удалось ничего прошептать. Илларион исступленно наносил удар за ударом, кинжал взлетал и вонзался в уже мертвое тело. Раз за разом, по уже мертвому телу, лишь бы заглушить тот липкий страх, тот отчаянный ужас, что разрывал душу. Он колол до тех пор, пока один из рыцарей грубо не отшвырнул его, выбивая клинок из рук.

— Ты что делаешь, ублюдок? Угомонись!

Голова в шлеме наклонилась и взглянула в мертвые, остекленевшие глаза магистра.

— Да, это Тирос Иберийский! Он мертв!

Второй подошел ближе.

— Подумать только — человек, с которым не справился бы десяток лучших бойцов ордена, зарезан таким ничтожеством, как это.

Он взглянул на лежащего на полу Иллариона, затем снова на магистра и, развернувшись, врезал со всей силы ногой в живот всхлипывающего юноши. Парень отлетел в угол и замычал от боли.

Третий, явно старший, повысил голос:

— Аккуратней, не убей его. Прокуратор приказал привести живым.

— Да плевать мне на Трибунал и всех его канцелярских крыс разом!

Рыцарь, пнувший Иллариона, убрал меч в ножны и поднял с пола увесистую ножку сломанного стола.

— Меч марать не буду, но и жить такая мразь не должна!

— Не порти себе жизнь, Аполинар. Прокуратор Исидор — редкостная гнида, он не простит.

Старший смачно сплюнул в сторону Иллариона:

— А этот все равно не жилец — либо в канцелярии замордуют, либо свои рано или поздно прирежут.

Аполинар остановился, постукивая дубиной по ладони левой руки, словно раздумывая, стоит ли удовольствие размозжить мрази голову будущих неприятностей. Благоразумие и орденская дисциплина взяли верх. Бросив презрительный взгляд на стонущего в углу парня, он развернулся к командиру:

— Что дальше, Дабор?

Взгляд прим-рыцаря прошелся по комнате и остановился на сваленных пожитках.

— Дай мне мешок старика, там должен быть кристалл. — Дабор пристально посмотрел на Иллариона: — Ведь он там, надеюсь?

С глухим звуком содержимое мешка магистра высыпалось на пол у ног командира. Звякнула пара серебряных динаров и рядом упала деревянная резная шкатулка. Дабор присел на корточки и протянул руку, но взять ее он не успел, развернувшись на крик:

— Ну-ка прочь руки, воронье поганое, это добыча воина!

В дверях стояли три варвара-гавелина из конной разведки императорской армии. Сотник с волчьей шкурой на плечах в суматохе спутал серые рясы ордена с одеждой бродячих монахов.

Увидев только троих, Дабор поначалу обрадовался, но его чуткое ухо тут же огорчило, уловив приближающийся топот конских копыт. В голове заметались вопросы. Как мы их пропустили? Сколько их? По звуку явно немало!

Прим-рыцарь был зол и раздосадован задержкой, но свой выбор он уже сделал. Придется договариваться.

Дабор поднялся на