Братство Астарты - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

— Прим-рыцарь ордена Огнерожденного Митры. Этот мертвый старик — опаснейший враг императора и церкви. Колдун. Вещи его прокляты и должны быть переданы Святому Трибуналу для очищения огнем и сожжения вместе с телом.

Рыцарям явно не повезло. Может, нарвись они на другой варварский отряд, все закончилось бы иначе, но про жадность гавелинов в армии ходили легенды.

Командир варваров и не подумал представляться:

— Что ты там лопочешь, монах? Забирай своего дохлого колдуна, он мне не нужен, но деньги, доходяга и все, что там лежит, — это наша добыча!

Гавелин в волчьей шкуре что-то гаркнул в открытую дверь, и в дом вошли еще трое с обнаженными мечами в руках.

Дабор уже понял, что миром дело не закончится, но решился на еще одну попытку.

— Хорошо. Деньги, пленник и вещи твои, мы возьмем только шкатулку. В ней священная реликвия, она заколдована и принесет непосвященному большое несчастье.

— Я хочу видеть. Если там кости ваших старцев, как ты говоришь, тогда забирайте. — Варвар сказал что-то своим, и те заржали в ответ. — Мои воины не претендуют на кости, их и так валяется вокруг предостаточно.

Показывать дикарю содержимое шкатулки совершенно не входило в планы орденского рыцаря. Он сделал едва заметный знак своим людям и любезно улыбнулся.

— Конечно. Вот она лежит — возьми и посмотри. — Как ни старался Дабор произнести эти слова мягче, все равно фраза прозвучала угрозой.

Вождь гавелинов с прищуром посмотрел на монахов.

— Я вижу под рясами кольчуги и мечи, но учтите — там за дверью почти сотня всадников. Так что лучше убирайтесь, пока я не передумал.

Аполинар по знаку старшего поднял шкатулку и протянул ее навстречу варварам.

— Можете взглянуть, и мы уходим, как договорились.

Все трое сделали несколько шагов к двери. На расстоянии вытянутой руки рыцари ордена остановились, и гавелин, стоявший рядом с вождем, потянулся к шкатулке.

Дотронуться до нее он не успел. Оружие появилось в руках монахов со скоростью, никак не вяжущейся с их внешностью. Почти мгновенно два варвара упали на пол, захлебываясь кровью, но Волчья шкура как будто ждал чего-то подобного и увернулся от разящего удара Дагора. Трое оставшихся, сомкнув щиты, закрыли собой дверь, тогда как их предводитель, выскользнув во двор, гортанными воплями созывал подмогу.

Гавелины, привыкшие больше крошить убегающего врага или осыпать стрелами стоящего в пятидесяти шагах противника, не выстояли против орденских рубак и минуты. Монахи, казалось, даже не замедлили шаг. Они атаковали стремительно и всегда оказывались вдвоем против одного. Варвар закрывался щитом от удара слева, и тут же получал смертельный удар с другой стороны. Три рыцаря-монаха, действовавшие как шестирукая машина, смяли заслон в один миг, но к сожалению, в дверь эта машина целиком не проходила.

Дабор шагнул первым, и тут же в кольчугу ударило копье, еще два он отбил мечом, четвертое распороло кожу на ноге. Больше он ждать не стал и рванул обратно. В захлопнувшуюся за ним дверь застучали удары копий и вонзившихся стрел.

— Кажись, конец нам, ребята, не выйдем! Их там не меньше сотни.

По крыше затопали шаги и застучали удары.

— Крышу разбирают, хотят нас сверху стрелами забросать!

Дабор лихорадочно заводил глазами в поисках выхода и вдруг остановился на том месте, где только что лежал Илларион.

— А где парнишка?

Аполинар ткнул пальцем в приставленную лестницу:

— Видать, утек через крышу, когда мы в дверь ломились. — Сплюнув себе под ноги, он процедил обреченно и зло: — Даже серебро успел прихватить, гаденыш! Зря ты не дал мне его добить.

Дабор только махнул рукой:

— Не время болтать! Хватай столешницу и в угол. Накроемся ею — сейчас стрелы посыпятся.

Три воина-монаха сидели спиной к очагу, а в столешницу время от времени ударяли стрелы. Били прицельно с крыши, выцеливая любую случайно открывшуюся часть тела. Рядом лежал труп Тироса и его мешок с пресловутой шкатулкой.

Аполинар перехватил столешницу поудобнее.

— Вот скажи мне, Дабор, ты в такие мгновение не начинаешь сомневаться в боге? Возьмем, к примеру нас. Мы всю свою жизнь ему посвятили, а скоро сдохнем здесь ни за грош. Или вон лежит легенда целого поколения, а умер, как собака, без покаяния. Я к тому, что не понимаю, почему нас, своих верных слуг, он бросил, а мозгляку и предателю позволил уйти?

Дабор лишь скептически хмыкнул:

— Незачем тебе понимать божий замысел. Держи лучше столешницу выше, а то в башке тебе сейчас лишнюю дырку сделают.

Помолчав, он через мгновение вдруг продолжил голосом, исполненным глубокой веры:

— Мы должны были сегодня погибнуть в честном бою с Тиросом Иберийским, но решили схитрить, пойти по кривой дорожке, душу испоганить, а Он не позволил! Он нам милость свою выказал — позволил умереть честно, как положено рыцарям Огнерожденного, и предстать перед ним в раю с чистой душой, а не жить, мучаясь подлостью и радуя демонов Ариана. А что касается парня, то у него душа уже черная, в грязи и крови. Нет и не будет для него спасения на небе, а вот грязное дело на земле еще, видать, есть.

Прервав разговор, с крыши на землю упал факел, следом еще несколько. От двери и стен потянуло дымом. Варвары, потеряв терпение и отчаявшись достать своих врагов, решили сжечь все дотла, наплевав на добычу.

Глава 10

Год 121 от первого явления Огнерожденного Митры первосвятителю Иллирию

Сардийская равнина

Пять груженых верблюдов, покачивая мохнатыми горбами, неспешно двигались по тракту от границы восточной Фесалии вглубь бескрайней сардийской равнины. Неторопливые гиганты пустыни, изредка поднимая головы, грозно фыркали, недовольные близким соседством боевых жеребцов и сверкающих на солнце шлемов гвардейцев царя Хозроя.

Два десятка всадников из отряда «бессмертных» трусили спереди и сзади маленького каравана, изнывая от скуки и невыносимой жары. Неторопливый верблюжий шаг выводил из себя привыкших к стремительной скачке наездников. Две недели пути по пустыне, где ветер больше поднимал в воздух пыль, чем приносит прохладу, достали элиту сардийской армии до печенок. Они прошли от Сардогада к границе Фесалии, встретили караван и теперь возвращались обратно. Впереди оставалось еще больше половины пути, а унылый верблюжий шаг вместе с песчаными вихрями все чаще и чаще навевал им старую тоскливую песню: «Вы никогда, никогда не вернетесь домой…»

Та, из-за которой они совершили этот бросок, сидела на одном из верблюдов, закутанная с ног до головы в черный бурнус. Платок такого же цвета скрывал ее голову и лицо, оставляя слепящим лучам солнца только