В параболах солнечного света - Рудольф Арнхейм

Книга Джорджио де Чирико «Воспоминание о моей жизни» — одна из самых не интеллектуальных книг, написанных художником, которую я когда-либо читал. Как можно быть хорошим художником, не будучи интеллектуальным? Правда, я знаю интеллектуальных художников, создающих не интеллектуальное искусство. Роден — один из них, Рой Лихтенберг представляет собой пример современного типа. Но я никогда не видел, чтобы совершенно тупой художник мог создавать интеллектуальное искусство.

Друзья дали мне фотографию гештальпсихологов, собравшихся на профессиональную встречу. Кёлер, Лёви, Катц, Мишотте, Хайдер смотрят в камеру, только Вертхаймер смотрит на своих коллег, наблюдая, как они ведут себя перед фотографом. Он всегда оставался истинным психологом.

Хорошие переводчики с большой осторожностью относятся к словам, которые существует в обоих языках. Гамлет пользуется словом «философия» (There are more things in heaven and earth than are dreamt of in our philosophy»), но Август Вильгельм Шлегель в своем немецком переводе пользуется термином “Shulweisheit”, Это значит «то, что принимают за мудрость в школах».

Д. Арган рассказал мне, что когда в Индии он прибыл на вокзал, то ему сообщили, что его поезд опаздывает на 22 часа.

Но если вы хотите, предложили ему тут же, то вы можете воспользоваться вчерашним поездом, который ожидается сейчас и он приходит минута в минуту.

В раннем искусстве, когда художник не сдерживался требованием реалистической точности, размеры изображаемого предмета определялся его функцией в визуальном представлении. Для этих целей кинематограф контролировал размер, определяя дистанцию между объектом и камерой. Поэтому пистолет в руке принимал размеры целой толпы. Это свободное обращение с размерами часто играло негативную роль. Скорее, опыт, руководимый древней и существующей перцептивной логикой.

1974

Картина в картине — это то же самое, что говорить по-французски во французском романе среди итальянцев или шведов.

На северном портале собора в Шартре скульптор изобразил Бога, создающего птиц и собирающегося сотворить Адама. Адам стоит позади Творца. Хотя он, как первый человек, присутствует в композиции, для Создателя он еще только образ, который будет создан реально. Через семьсот лет в романах и фильмах нашего времени мы тоже видим воспоминания, страхи и фантазии в их конкретности как образы, преобразующиеся в реальность. Но, по-видимому, существует различие между старыми и новыми принципами. Художник романской эпохи еще не выработал средства для различения между умственным образам и реальным восприятием, потому что реальность осуществлялась через видение монахов, предсказателей и мечтателей. Наоборот, современный художник отказывается от всех приемов сделать это различие видимым, потому что он больше не мечтает придать конкретность физическому миру, а не миру умственному.

Кэрол, учительница в школе, предложила своим ученицам разыграть сцену суда Париса. Школьницы приняли это предложение, но вскоре вернулись, так как они не могли договориться, кто будет играть Афродиту. Но Кэрол отказалась рассудить их. «Если, — сказала она, — Зевс не смог принять решение, то как могу это сделать я?». (И, между прочим, если бы Парис отдал золотое яблоко Афине, троянцы завоевали бы греков, и история Запада стала бы совершенно другой).

Реалистическая деталь в искусстве означает для нас как оправдание, так и его отсутствие. Когда Джордж Гросц (Grosz) в рисунке, изображающем сцену казни, обозначает на топоре палача торговую марку «Солиген», он хочет сказать, что человек, которого казнят, является жертвой капиталистического общества.

1975

Рисунки художников, изображающих суды с их обвинителями и обвиняемыми, выглядят исключительно неофициально, как изображения ближайших соседей. Это потому, что в судах обычно разбираются дела с мелкой преступностью, насилием или психологическими нарушениями. Я видел изображение одного суда, который остался в моей памяти как общественный суд, это картина Дэвида Лоу, запечатлевшая Нюрбергский процесс над руководителями нацистов.

Для того, чтобы научиться понимать искусство, необходимо принимать их идеи без предрассудков. Когда Вермеер показывает свою модель фронтально, а художника изображает сзади, мы не должны надеяться забежать вперед или повернуть художника лицом. Скорее всего, модель играет здесь доминирующую роль, а художник вместе со зрителями рассматривает ее. У Рембранда и Веласкеза были и противоположные композиции, в которых лицо художника становилось главным предметом изображения.

Не очень умно молиться за спасение души, потому что на самом деле люди молятся за спасение тела, чтобы спасти душу.

Машины возрождают страх перед ожившими умершими. История с Франкештейном возникает в эпоху индустриальной революции. В наше время в популярные романы наполнены историями о восстании компьютеров.

Хороший редактор, с которым я работал, учил меня выбрасывать первую страницу во всякой рукописи. Он говорил: «Это делает начало новым и интересным. Автор нуждается в подготовке, читателю этого не нужно».

Художники-портретисты XVIII века создали для своих моделей, которые им позировали, новые требования. Они выбирали для них определенный момент, жест, выражение. Тем самым они подготовили Европу к фотографии.

Не нужно особенно удивляться, узнав, что в Китае красный цвет в светофоре означает, что можно двигаться, а зеленый означает «стоп». Без сомнения, цвет не обладает врожденным значением. Красный цвет является активным для многих стран, но у нас он означает «Осторожно. Будь внимательным», тогда как для китайских коммунистов он значит «Двигайся». Для нас зеленый цвет означает безопасность — «Можете двигаться», а для китайцев — «Стой. Подожди». Так что смысл цветов разный, но общим является представление о визуальной выразительности цвета.

1976

В рисунках Гойи я нахожу формы, которые редко создаются на уровне микроструктуры. Элементы этих рисунков, небольшие линии и пятна краски, невыразительны и они совершенно не скоординированы. Более того, часто они выглядят безобразными. Только его большие композиции выглядят понятными и прекрасными.

В какой степени африканцем был епископ из Хиппо! Что поражает меня в «Исповеди» Августина, это открытая игра страстей: бунт инстинктов, безуспешные попытки контролировать их, страхи и разочарование, боязнь матери, чувство вины, безграничное влияние на его друзей, трогательна открытость, как у ребенка. «Исповедь» не исходит в первую очередь из морального долга. Она источает силу также свободно, как источник источает воду. Утонченный священник из Милана должен смотреть на него с завистливой улыбкой.

95 процентов нашей цивилизации проходит мимо меня и от этого мне становится только лучше. Я не имею никакого представления о спорте, телевизионных программах, популярной музыке, Брод-вейских шоу, и мне никогда не приходило на ум прочесть какой-либо из романов, рекламируемых «Нью Йорк Тайм бук ревью». Я защитил себя от всей этой шумихи и пришел к выводу, что для хорошей жизни вполне достаточно всего несколько настоящих вещей.

Мы можем воображать, как великие художники или ученые говорили о своих работах. Но это зависит от того расстояния, на котором они находились от нас. Я еще могу слышать Матисса или Сезанна, беседующих на живом французском языке, или Эйнштейна, беседующего на немецком. Но трудно вообразить Леонардо или Микеланджело, разговаривающих по-итальянски на улицах Флоренции. Или Рембрандта или Спинозу, говорящих по-голландски. Именно поэтому исторические фильмы так неудачны. Далекий от нас язык их жизненной драмы может звучать неестественно, и простые, бытовые слова не будут соответствовать нашей удаленности от их характеров.

История искусства — это сейсмограф, который регистрирует колебания, нарушающие мирные и счастливые отношения между художником и миром, который он изображает. В XVI веке шоковые волны создали маньеризм и чудовища Босха и Брейгеля. Около 1800 года появились ночные кошмары Блейка, Фюзели и Сергель, а веком позже — сюрреализм. Эти нарушения отличны от революции в искусстве, приводящие к изменению стиля. Вместо того, чтобы возрождать искусство, они потрясают его основы. Как и когда эти потрясения происходят? Могут ли историки искусства быть точнее, чем измерения силы толчков по шкале Рихтера?