Искусница - Елена Хаецкая

Вернулся Моран с дерюгой, источающей острый запах подгнившей картошки. Внизу на дерюге имелся большой черный штамп какой-то овощебазы.

— Такое подойдет? — Моран с торжеством встряхнул дерюгу. Посыпались крохотные колючие корпускулы.

— Ни в коем случае, — сказала Диана спокойно. — Унесите это и никогда больше не приносите. И не вспоминайте при мне об этом предмете. Нужно хорошее плотное белое полотно.

— Но ведь вышивка покроет всю ткань, — пытался было настаивать Моран. Он осматривал мешок из-под картошки с таким видом, словно видел его впервые. — Отменно плотная и прочная ткань. Выдержала суровую зиму. И пятнышко плесени, по-моему, только одно, вот здесь, сбоку — его и не видно…

Диана подошла к Морану вплотную. Дерюга разделяла их, как ежевичные заросли.

— Джурич Моран, — сказала Диана медленно, — оставьте этот предмет на тот случай, если вам потребуется власяница для умерщвления плоти. Вышивка не покроет всю ткань. Я обведу рисунок только по контуру.

Моран задохнулся, лицо его сделалось темно-багровым. Он перестал дышать минуты на две, и глаза его разгорались все ярче и ярче.

Но Диана не убоялась их зеленого пламени. Глядя на Морана снизу вверх, она преспокойно объявила:

— Ниток не хватит.

И клиент сник.

Клиент сделал вдох — первый за сравнительно долгое время, отпустил с лица багрянец, потушил бешеные взоры. Клиент обмяк и свесил голову. И потащился клиент на кухню с таким видом, будто между лопатками у него торчала вражеская стрела.

Когда Моран вернулся, он сказал:

— Знаешь что? Имя «Диана» тебе явно не подходит. Я буду называть тебя Деянирой.

— Почему? — удивилась девушка.

— Во-первых, потому что для тебя начинается новая жизнь, — объяснил Моран. — А новую жизнь принято отмечать новым именем. Более осмысленным, нежели то, которым по неразумию наградили тебя родители. А Деянира, подобно тебе, была чрезвычайно ядовитой особой. Ты знаешь, что от ее плевка в пустыне издох василиск?

— По-моему, — сказала Диана, — опасной для жизни была не сама Деянира, а плащ, пропитанный ядом.

— Это только по-твоему, — фыркнул Моран. — Я уже устал от твоих возражений. Почему я все время должен что-то тебе объяснять и доказывать? У меня никогда в жизни не было таких утомительных друзей. Я буду называть тебя Деянирой, потому что ты ядовитая. Точка.

— Запятая, — тотчас отозвалась Диана. — До точки мы еще не добрались. Что это за история с василиском?

— Что тебе в ней не нравится?

— В греческой мифологии ничего не говорится о том, что Деянира убила василиска.

— Да просто эта ваша мифология заканчивается на смерти Геракла. А василиска Деянира извела потом, когда с Гераклом покончила. В манере людей все заканчивать смертью главного персонажа заключается очень большая ошибка. Потому что смертью ничто не заканчивается, даже мифология. И об этом следовало бы помнить… К тому же общей ядовитостью твое сходство с Деянирой не исчерпывается, — прибавил Моран. — Ведь ты будешь заниматься изготовлением покрывала.

— Гобелена, — поправила Диана. — Только это не гобелен, а просто вышивка.

— Не имеет значения. Нечто декоративно-тряпичное. Не притворяйся, будто не понимаешь общего смысла.

— Деянира не ткала никакого покрывала, — сказала Диана. — Она лишь пропитала его ядом. Уже готовое.

— Прелестно! — скривился Моран. — А кто же тогда ткал?

— Пенелопа.

Моран посмотрел на нее так, что она почувствовала себя исключительной дурочкой.

— И что, — медленно проговорил Джурич Моран, — ты предпочла бы называться Пенелопой?

Диана пожала плечами. Она находила разговор абсолютно бессмысленным и уже начинала скучать.

— В имени «Пенелопа» есть что-то от «лопать» и вообще от еды, — сказал Моран. — Тебе это не подходит. При взгляде на тебя о еде думаешь в последнюю очередь. «Деянира» для таких, как ты, — в самый раз. И больше не возражай мне.

Исчезновение Джурича Морана прошло для Истинного Мира почти незамеченным. Вселенная, породившая Морана, отнюдь не рухнула после его ухода. Нельзя, впрочем, утверждать и обратного: изгнание тролля из Мастеров, лучшего и наиболее склочного, вовсе не привело к мгновенному расцвету искусств, ремесел, науки и торговли, не говоря уж об улучшении геополитической ситуации. Ситуация неуклонно продолжала ухудшаться.

Пришла в движение Серая Граница, отделявшая мир эльфов — мир, чью ночь озаряет одна-единственная луна, — от мира троллей, где по ночам пылают две луны и вообще многое выглядит совершенно иначе. Люди, следует отдать должное этому цепкому племени, выживают в обоих мирах без всякого физического ущерба для себя. Но все же принято считать, что эльфийская сторона мироздания лучше приспособлена для жизни людей.

Серая Граница смещалась очень медленно, однако неуклонно и всегда только в одну сторону. Двухлунный троллиный мир постоянно расширялся, в то время как эльфийский старел и сокращался в размерах. Очевидно, это было нехорошо. Очевидно также, что какую-то роль в нарушении изначального равновесия сыграли созданные Мораном артефакты. Разбросанные по всей вселенной, они то и дело активизировались и вносили сумятицу и хаос в установленный порядок вещей.

«Равновесие! — думал Моран, когда позволял себе вернуться мыслями к Истинному Миру. — Одна из самых больших глупостей в теологии и геополитике. Не существует никакого равновесия. Никто, например, из разумных существ не станет утверждать, будто возможен паритет добра и зла. Более того, лично мне вообще трудно представить себе эти абстракции. Ну, зло. Считается, что в физическом воплощении это тролли. Еще одно идиотское заблуждение. Тролли — не зло. Равновесия нет. Есть только здоровая конкуренция. А поскольку справедливости тоже не существует, то лично я намерен подыгрывать троллям».

Впрочем, из дома старухи-процентщицы на Екатерининском канале было весьма затруднительно подыгрывать какой-либо из противоборствующих сторон. Поэтому Моран старался изгонять из своей шальной головы какие-либо соображения насчет Серой Границы, едва только они туда забредали.

Вдоль всего туманного рубежа в Истинном Мире стояли пограничные замки, гарнизоны которых — эльфы и люди — готовы были встретить первый удар троллиных армий. До сих пор, впрочем, серьезных прорывов границы не происходило: тролли были разобщены, не имели сильного вождя. Если и устраивали набеги, то весьма беспорядочные. Небольшие троллиные отряды легко обращались в бегство и вообще, как казалось, скорее озорничали, нежели следовали какой-либо стратегии.