Гобелен - Фиона Макинтош

Фанаты с гоготом помчались прочь, предварительно швырнув Джейн пустой бумажник. Джейн хотела только одного – чтобы Уилл вновь открыл глаза и улыбнулся ей. Она не слышала ни взволнованных голосов, ни воя сирены; не видела рук, предлагавших запоздалую помощь.

– Оставьте его, – повторяла Джейн, когда Уилла перевернули на спину, когда стала видна кровавая вмятина на его голове. Господи, зачем эта сирена воет так громко, так несносно? Почему не получается сделать вдох?

Глава 3

В начале сентября лорд Мар открыто призвал якобитов к восстанию: «Принимая во внимание последние распоряжения Его Величества, имеем основания считать, что ныне настало время открыто взяться за оружие во славу Его Величества, ибо избавление отечества от бедствий полагаем своим первейшим долгом, как и подобает преданным и любящим подданным и истинным патриотам, посему не замедлим выступить на врага».

Граф Нитсдейл стоял на крыльце родового замка Терреглс. Проститься с ним вышли все домашние. Как он страшился этой минуты! Куда легче было бы графу, если бы слуги не выстроились сейчас перед ним, если бы дочь его не была наряжена в лучшее платье, а жена – ах, его бедная, милая жена – не глядела на него с такою тоской. Он знал: в сердце Уинифред соседствуют гордость мужем и страх за его жизнь. Ибо речь идет не о приграничной стычке, каких было немало. Речь идет о войне с облаченными в красные мундиры английскими солдатами. Они бьют в барабаны, трубят в трубы; у них настоящее боевое снаряжение, дисциплина и немало военных кампаний за плечами – а шотландские фермеры и кузнецы, пекари и мельники вынуждены обходиться оружием своих отцов и дедов. Граф Нитсдейл отогнал мысли об обстоятельствах, контролировать которые было не в его силах, и сосредоточился на том, чтобы с честью выдержать прощание, чтобы уйти, улыбаясь, оставить домашних уверенными в его скорой победе и возвращении.

Почти сразу за воротами Терреглса начиналось редколесье, а к самым ступеням крыльца подползала вересковая пустошь. Земля была лиловой от бесчисленных крохотных колокольчиков; с мягким ветром, проникшим в долину, до графа донесся густой медовый аромат. Граф глубоко вдохнул, постарался удержать в груди дух любимого Терреглса.

– Мне будет этого не хватать, – сказал он жене.

– Вы скоро вернетесь домой, милорд, – отвечала Уинифред, сжимая его руку. И добавила: – Прощай, мой дорогой Уилл. Да пребудет с тобой удача.

С этими словами Уинифред поднесла руку мужа к губам и страстно поцеловала. Уильям понял: она успела выплакаться наедине с собой. Хорошо, что сейчас, при слугах, не будет ни сцен, ни слез; хорошо, что Уинифред такая сильная. Впрочем, он всегда знал – у жены сил достанет на них обоих.

– Я же говорил – может и так обернуться, – прошептал граф. – Все к тому и шло.

Уинифред кивнула – дескать, понимаю. По всей Шотландии в семьях наблюдался раскол. Одни встали на сторону якобитов, другие оставались верны Георгу. Истина же в том, что большинству шотландцев наплевать, кто засел на английском престоле – слишком далек отсюда Лондон, зато каждый жаждет независимости Шотландии. Уинифред верила в мужа, нашла в себе силы поддержать его стремление выступить под знаменами короля Иакова. Между тем зять Уильяма, Чарльз, владелец поместья Траквер, патриот ничуть не менее ярый, оставался лояльным к Англии и не собирался воевать. Что не помешало ему предложить приют и заботу Уинифред и малютке Анне, пока Уильям сражается под началом лорда Мара. Как же благодарен был Уильям жене за то, что избавила его от чувства вины – ибо это чувство могло оказаться последней соломинкой на его спине, согбенной под бременем сопутствующих событий.

– Чарльзу есть что терять. Вдобавок у него семья больше нашей – не может он оставить домашних без защиты, уйти на войну. Я знаю: он о нас позаботится.

За этой фразой Уинифред скрывался следующий посыл: «Я все понимаю и доверяюсь твоему решению». И граф Нитсдейл без труда разгадал истинный смысл жениных слов.

– А я знаю другое: ты, Уин, обладаешь железной волей, на тебя можно положиться во всем.

Граф нежно поцеловал жену в губы – плевать, что смотрят слуги, а также арендаторы и вассалы, обязанные следовать на войну за своим господином. Не без труда оторвавшись от Уинифред, Уильям опустился на одно колено перед дочерью.

– Милая моя Анна, слушайся тетушку Мэри, – наставительно-ласково напутствовал он и погладил по щечке единственную из выживших своих дочерей. Этим игривым жестом он старался скрыть страх за малышку. – Обещай мне, доченька, что приглядишь за своей матушкой. Обещаешь, родная моя?

Девочка кивнула и смущенно улыбнулась, крепче прижав к груди тряпичного зайку. Хорошо, что Уинифред уверена: их сын не будет взят в заложники в ходе жестоких стычек – таковые стычки неизбежны, ибо Терреглс – самая пуританская местность Шотландии, католиков здесь считают идолопоклонниками, на их дома регулярно совершаются налеты. Граф радовался своей дальновидности, позволившей отправить Вилли за границу – сейчас, когда кругом стоят блокпосты, это было бы невозможно.

В конце концов граф Нитсдейл покинул дом. За ним по извилистой дороге медленным шагом следовали конные его вассалы, далее – пестрая толпа фермеров с пиками и копьями; редко у кого имелся меч. Уильяму сообщили, что герцог Аргайл – убежденный сторонник Ганноверов – уже прибыл в замок Стерлинг и собирает войска, не отказывая никому из добровольцев. Готовится, стало быть, к кровавой жатве. То же самое происходит в лагере лорда Мара.

Уже через два дня граф Нитсдейл участвовал в битве при Перте, насладился первой победой. Кланы двинулись в южном направлении. Путь их лежал на северо-восток Англии, где горячо поддерживали якобитов. Циркулировали слухи, что лорд Дервентуотер, в числе прочих, наконец присягнул королю Иакову, собрал людей и дожидается только прибытия своих шотландских братьев. Первым тяжелым ударом явилась смерть французского короля Людовика Четырнадцатого в канун его семидесятисемилетия; могущественный монарх стал жертвой старческой гангрены, если верить его постельничему, впал в беспамятство и скончался в начале сентября. Наследником объявили его малолетнего правнука, а регентом – женоподобного королевского брата, герцога Орлеанского.

– Этот – не то, что его покойный брат, – сказал Уильям товарищам по оружию. – Наше восстание его не интересует. Не сомневаюсь: он станет умасливать англичан, – добавил Уильям с презрением, зная, что английский посланник в Париже наверняка потребует разгрузки судов, снаряженных Людовиком для шотландских повстанцев. Они рассчитывали на поддержку Франции, но смерть Людовика Четырнадцатого выбила почву у них из-под ног.