Constanta - Марьяна Куприянова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ольга надавила на больное.
– Она сама перешла черту. Я не позволю никому так о себе говорить, тем более безосновательно.
– Ну так просто поговори с ней, а? Неужели нужна такая радикальность мер? Может, она поймет, что ошибалась в тебе.
– Эффекта никакого не будет. А если и будет, то только временный. Физическая боль запоминается лучше, чем разговоры. Словами дело не решить.
– Еще как решить. Просто переубеди ее. Наедь на нее, с матами, набычься, как ты умеешь. Запугай. Но не бей! Я тебя умоляю!
– А ты почему так за нее волнуешься? На ее стороне? – я подняла брови.
– Я на твой стороне, Яночка, родная! Как же я буду тут одна, если тебя выгонят? Ради твоего же блага: не надо!
Я обещала подумать, и Ольга надулась на меня. После пары я подошла к Валере и поведала ему свой план, в котором его роль стоять на шухере. Вместо следующей пары мы пошли в пиццерию перекусить, где обсудили все детали, обговорили сигналы.
Учебный день кончился, и мы вдвоем сидели на подоконнике, карауля Галю у женского туалета.
– О, Покидченко! – я соскочила с подоконника, заметив ее выходящей из аудитории. Она увидела меня и остановилась. – Привет. Пошли, поговорим, что ли. Чего застыла.
Схватив ее за локоть, я без труда дотащила анорексичку до двери в туалет, которую любезно открыл, а после и захлопнул за нами Валера. С ходу отшвырнув ее к раковинам, я сбросила с плеча рюкзак и пока что поставила у ног. Вдруг и правда без этого обойдется? В ней кожа да кости, противник никакой.
– Ян, ты чего? – начала было она.
– Знаешь, чего я не люблю в людях? – улыбнулась я, скрестив руки на груди и отрезая ей путь к выходу.
– Чего?
– Когда они говорят гадости у меня за спиной, а не осмеливаются сказать мне их в лицо.
– Ты о чем? – нагло спросила она.
– Не прикидывайся дурой, – скривилась я. – Ненавижу, когда люди делают вид, что не понимают, о чем речь. Давай пропустим ту часть, где ты якобы не знаешь, почему тут оказалась.
У нее заметно задрожали руки. Она увела глаза влево, как делают все и всегда, когда собираются соврать.
– Если ты о той записи, это не про тебя.
– Ну если уж ты сама про нее вспомнила, точно обо мне.
– Нет! Это о… об одном человеке. Я не могу рассказать.
– Да, конечно, – рассмеялась я, нагибаясь к рюкзаку и расстегивая молнию. – Не обо мне, разумеется.
– Ты что? Что там у тебя? Это… – она не договорила и прижалась спиной к стене. – Яна. Это действительно не про тебя.
– Галя, я чувствую ложь. К тому же по твоей роже видно, что ты врешь. Да это было видно еще сразу после комиссии – твои эти взгляды, психи, «не трогай меня»!
– Я просто была расстроена из-за тройки. А взгляды – тебе показалось! Подумай сама, стала бы я писать об этом только сейчас? Почему не написала сразу, если изначально так считала?
– Покидченко, ты себе своими же руками могилу роешь. Потому что все это время ты только подозревала, а на днях, когда услышала их моих уст его фамилию, уверилась в своей теории.
На ее лице мелькнуло то удивление, когда человек неожиданно находит решение загадки, над которой давно и безуспешно бился.
– Что, хочешь сказать, я не права? Да я по глазам твоим бегающим вижу, что все так и есть.
– Так ты все-таки спала с ним, да? Ай да я! Конечно! Можно было это сразу понять, – фыркнула она. – По тому, как он на комиссии на тебя пялился! «Довлатов не задавал мне вопросов»! – передразнила она, подражая моему голосу. – Так вот, где зарыты корни его странной доброты и лояльности в твою сторону! Я вот только не пойму, почему ты меня сюда притащила? Чтобы припугнуть? Чтобы я испугалась и не разболтала всему универу вашу маленькую тайну? Не дождешься. Об этом узнают все, кому не лень, и декан в первую очередь!
– Ты закончила? – любезно спросила я, ухмыльнувшись краем губы. Злоба изнутри распирала уже нещадно.
– С тобой – да. Так что теперь выпускай меня, ты мне ничего не сделаешь, – гордо заявила она, вскинув подбородок. – И биту не надо было тащить, все равно ты бы ей не воспользовалась. Я знаю, что так делают, чтобы просто запугать, – язвительно улыбалась она.
Я приоткрыла дверь на тонкую щель и тихо спросила:
– Валер? Чего там? Никого рядом нет?
– Пустой этаж. Если что, я постучу. Помощь нужна?
– Нет, – задорно ответила я ему и плотно прикрыла дверь. – Биту я действительно зря взяла, это ты верно заметила. Потому что если я буду ее использовать, то, скорее всего, сломаю тебе хребет. – Печаль в моем голосе была почти как настоящая. А вот у Гали изменилось лицо. – Чего ради марать мою любимую биту, когда можно руками обойтись?
– Ой, да что ты мне сде… – она договорить не успела, как, схваченная за волосы, врезалась лицом в стену: на белом кафеле появились красные разводы – одним ударом я разбила ей нос. Раздался дикий крик, сразу следом – плач. Она даже не пыталась отбиваться или защищаться, и я решила, что с нее и этого хватит.
– Ты меня слишком плохо знаешь, Покидченко.
– Оставь меня… я все расскажу декану…
– Ну что ты! – я заломила ей руку за спину и повела в кабинку. – Не нужно этого делать, поверь.
– Нет! Стой! – она, сплевывая кровь и слюни, поняла, наконец, что я собираюсь с ней сделать. – Я буду молчать, клянусь! Ничего не скажу!
– Про что конкретно? – издевалась я, остановившись у дверцы.
– Про то, что сейчас, – ныла она. – Отпусти… пусти меня! Мои родители…
– А вот им этого знать не следует, – я усилила болевой зажим, и Галя заверещала не своим голосом. Ну и тряпка, подумала я. Неужели настолько чувствительна к такой несильной боли?
– Тебя что, еще не били ни разу, что ты так орешь?
– Пусти, прошу!
– Странно. С твоей склонностью пускать сплетни и обсирать людей без причины… Давно надо было. Ну вот, я это исправила. И люди, с которыми ты после будешь общаться, должны сказать мне за это спасибо.
– Прости меня, прости, извини, а-а-а-ай, пусти, пожалуйста, больно как…
Я отпустила
